Друзья замолчали и принялись за еду, боясь даже сдвинуть посуду, чтобы не издать лишнего звука. Люди, заинтересовавшие Сервия, сидели через стол от них, но вокруг стоял такой невообразимый шум, что приходилось напрягать слух.
— …Лукуллу пираты?
— …Его Сулла послал набрать флот. Своих кораблей мало, вот он и приказал Лукуллу брать на службу киликийцев…
— Я тоже слышал такое… — зазвучал третий голос.
— И золота за поступление на службу платит столько, сколько мы за полгода не получаем, рискуя головой. А уж воевать Луций Лукулл умеет — он лучший легат Суллы.
— Но ведь нам придется биться с кораблями Митридата!
— А тебе не все равно, с кем воевать и как погибнуть: на кресте или от меча? Я бы лично предпочел последнее.
— Я не про то говорю. Митридату ведь служат наши братья…
— Постараемся не сталкиваться с ними лицом к лицу. Уж я отличу понтийский корабль от киликийского.
— Если хорошо платит, придется наниматься к Лукуллу. В море совсем не осталось торговых кораблей. Я две недели плавал по Золотому морю и ничего стоящего, кроме рыбачьих лодок, не встретил. Теперь вот в проклятой таверне пропиваю последние денарии[8]. Так сколько еще дней флот Лукулла будет стоять в Александрии?
— Я этого не знаю. Известно лишь, что у него какие-то дела с египетским царем.
— Знаем мы эти дела: Лукулл трясет царскую казну, чтобы выдать нам жалованье.
Такое объяснение вызвало дружный довольный смех пиратов.
Римляне еще некоторое время прислушивались к их болтовне, но больше ничего интересного не услышали.
— Слыхал? — прошептал Сервий. — Лукулл в Египте.
— Не понимаю, какое отношение все это может иметь к нам.
— Ну как же! Красс соединится в Александрии с флотом Луция Лукулла, и вместе с ним мы достигнем Греции.
— Но ведь это огромный крюк! Отсюда до Александрии плыть дольше, чем до Афин.
— Но меньше риска попасть в лапы Митридата или пиратов. И прекрати со мной спорить, Децим, принимать решение все равно Марку Крассу, а не нам с тобой. Доедай устриц и пошли отсюда.
— Вижу Фаросский маяк, — привычно возвестил лоцман. Красс долго вглядывался во тьму, но смог увидеть лишь красную точку, излучавшую непонятный мерцающий свет.
— Это костер наверху маяка. Его свет отражается металлическими зеркалами на большое расстояние, — пояснил лоцман. — К острову мы подойдем на рассвете, и ты, доблестный Красс, сможешь насладиться великолепным зрелищем: одно из семи чудес света в лучах утреннего солнца.
Римлянин удивленно взглянул на лоцмана: он не ожидал проявления сентиментальности от старого морехода.
— Это зрелище меня давно не волнует, я видел маяк сотни раз, — как бы оправдывался моряк. — Ты же, Марк Красс, увидишь его впервые и вряд ли останешься равнодушным. Если не вид маяка, то стоимость сооружения удивит любого. Он обошелся Птолемеям в восемьсот талантов[9]. Скажи, есть в Риме здание дороже Фаросского маяка?
— Наверно, нет. Впрочем, я не приценивался, — усмехнулся Красс.
Если у Марка Красса и были сомнения насчет неповторимости и величия Фаросского маяка, то они развеялись утром. Маяк представлял собой громадную башню на вершине одинокой скалы. Снаружи башня была облицована белоснежным мрамором. В свете утренней зари это колоссальное сооружение высотой в 120 метров казалось легким и воздушным. Пока Красс любовался одним из семи чудес света, к его флоту приблизились два корабля. Словно сквозь сон римлянин услышал мощный бас, перекрывающий шум волн:
— Царь Египта Птолемей желает знать, кому принадлежат корабли и зачем они здесь.
— Я, Марк Лициний Красс, прошу позволения повелителя войти в гавань Александрии, чтобы передать мои корабли в руки легата Суллы Луция Лукулла.
Красс замолчал, боясь услышать в ответ: «не знаем человека с таким именем» или «он уже уплыл». Римлянин сомневался в достоверности сведений Сервия и Децима, которые те подслушали из беседы морских разбойников.
— Переходи на наш корабль, Марк Лициний Красс. Я отвезу тебя к Лукуллу, — прозвучал все тот же бас, на этот раз несколько мягче. — Твой флот пусть следует за вторым судном. Оно укажет стоянку в Малой гавани.
Конечной целью морского путешествия Красса был остров вблизи города. Корабль причалил прямо к мраморным ступеням, ведущим к огромному красивому зданию. На каждой ступени стоял воин.
— Что это? — Красс указал рукой на здание.
— Дворец царя Египта, — ответил сопровождавший его грек.
— Ты хочешь сказать, что Луций Лукулл живет в царском дворце?
— Легат Суллы — единственный чужеземный военачальник, который удостоился подобной чести.
Луций Лициний Лукулл оказался молодым человеком — в ту пору ему было тридцать два года. Стройный, худощавый, с глазами мудреца и несколько женственным лицом, над которым, видимо, только что потрудились прославленные на весь мир египетские косметологи, — таким увидел легата Марк Красс. Судя по всему, Лукулл считал окружавшую восточную роскошь привычной и должной. Если бы не римское одеяние, его вполне можно было бы принять за царя Египта.
Лукулл крепко обнял Марка Красса, когда узнал, кто он такой и зачем здесь.
— Рад, очень рад. Египет дал мне многое, но лучшее приобретение за все время пребывания в Александрии — это ты и твой флот. У меня так мало римлян.
Красс коротко рассказал о своем пути от испанской пещеры до Александрии. При этом ему показалось, что Лукулл совершенно не слушает, а думает о чем-то своем. Как удивительно быстро восторг от встречи с соплеменником на чужбине сменился на лице Лукулла маской скучающего аристократа!
Чтобы проверить свои сомнения, Красс закончил рассказ вопросом:
— Правильно ли я поступил, что ушел от Квинта Метелла?
Лукулл улыбнулся:
— Твоя единственная глупость — покупка зерна в Беренике. Птолемей дает мне столько хлеба, сколько смогу увезти. Этого добра в Александрии всегда в избытке. Мне довелось слышать любопытную легенду по этому поводу. Когда Александр Македонский поручил Динократу из Родоса начертить план будущей Александрии, у того под рукой не оказалось мела. Тогда архитектор наметил контуры городских стен мукой. С тех пор город не знает недостатка в продовольствии. Впрочем, покупая пшеницу в Беренике, ты этого не знал.
— И еще один вопрос меня мучает, — замялся Красс.
— Говори, если смогу, я на него отвечу.
— Насколько верны слухи, что ты нанимаешь пиратов? Ведь Рим всегда с ними боролся…
— …но победить не смог. Сулла покорил их золотом, и за него морские разбойники сложат свои буйные головы. Однако, Марк, ты не слишком распространяйся на эту тему. Я беру на службу не пиратов, а воинов. Кем они были до этого, меня не интересует. Что поделаешь — положение Суллы не из легких; но можешь не сомневаться, когда он наведет порядок в Риме, в первую очередь грозный меч Вечного города будет направлен против морских разбойников. Ты, Марк, я вижу, другого мнения на сей счет?
— Нет, нет, Луций! — запротестовал Красс. — Я ни мгновения не сомневался в благоразумии Суллы и его достойного легата.
— Очень хорошо, — снисходительно кивнул Лукулл. — Волей судьбы ты оказался в одном из величайших городов мира. Александрия — лучшее из того, что построил великий Александр. Создатель настолько полюбил свое творение, что изъявил желание быть погребенным здесь, а не в усыпальнице македонских царей на родине. Но нам не доведется посетить гробницу Александра, равно как и самую большую в мире библиотеку. Мы не увидим древний Мемфис и еще одно чудо света, которым кроме Фаросского маяка обладает Египет, — пирамиды фараонов. Мы не станем осматривать прочие достопримечательности Египта, потому что это занятие путешественника, разъезжающего в свое удовольствие, а не легата, оставившего военачальника в походной палатке недалеко от укреплений врага. Завтра на рассвете мы покидаем Александрию.
Несмотря на ранний час, проводить Лукулла пришел царь Египта. В знак своего особого расположения он преподнес легату оправленный в золото смарагд. Лукулл, даже не взглянув на бесценный дар, подчеркнуто вежливо произнес:
— Великий Птолемей, я бесконечно благодарен тебе за гостеприимство, оказанное мне и флоту, за помощь Риму, но ничего не могу принять для себя лично.
— Ты неоднократно отказывался от моих подарков. Этот перстень я предлагаю от чистого сердца и очень обижусь, если ты его отвергнешь. Прежде чем в очередной раз сказать «нет», посмотри хотя бы на камень.
Лукулл взял драгоценность в руки и с изумлением обнаружил, что на камне вырезано его собственное изображение.
— Благодарю, великий царь, этот перстень — самый дорогой моему сердцу подарок. Обещаю никогда не расставаться с ним.
