Увы, Лис не сделал Эйрику золота, зато в замке завелась стая «лисят». Честный разбойник не знал куда глаза девать со стыда и заплатил огромную сумму папе, чтоб тот сделал Лиса — фон Шеллингом, а внуков разбойника признал баронетами.
Он был не такой уж дурной человек — Эйрик фон Шеллинг. Так — убивал потихоньку купцов на дороге, пару раз напал с ватагой на сам Нюрнберг и кого-то зарезал, но лишнего он не брал. Его звали «Эделихь Раубриттер» — «Честный Рыцарь с Большой Дороги». (Образчик немецкого юмора.)
Как бы там ни было, в пору ту началась Реформация. Эйрик, конечно же, «секвестировал» земли с имуществом ближнего монастыря, а заодно и — непослушных монахов. Напрочь.
Увы, в тех краях победили католики и новоявленным протестантам пришлось уносить ноги от вражьих армий. Бежать пришлось долго и вскоре Эйрик и Рейнхард попали в Голландию. Как раз к той поре, когда там началась заварушка.
Рейнике-Лис был весьма ловким, хитрым и вызывающим доверие человеком. Про него говорили — «он умел продать вам вашу же деревянную ногу». Старый Эйрик был обратного теста — классический рыцарь: «зол, свиреп и вонюч».
Вместе их звали — «Лис в зятьях у Волка» и там, где не мог «по-хорошему» Лис, «по-плохому» вступал в дело Волк. И наоборот. Вместе они стали — не разлей вода парочка.
Вот и в Голландии зять с тестем реквизировали пару католических лавок, купили на сии денежки крупный фрегат и отплыли в Карибское море аккурат перед тем, как в Голландию прибыли каратели герцога Альбы. (У фон Шеллингов это фамильное — мы всегда знаем, когда пора смыться.)
В «флибустьерском, дальнем синем море» мои предки остановили парочку галеонов, перевозивших испанцам несметные сокровища обеих Америк. А с такими деньгами их приняли при Оранском дворе и вскоре фон Шеллинги породнились с Оранской династией — нынешними правителями Голландии. (Тем нужны были деньги, а моим предкам страшно везло — буквально каждый набег на испанцев приносил новый корабль полный золота!)
Деньги эти были, конечно, пиратскими, но они, как известно — не пахнут. Так что в Голландии наша фамилия стала самой богатой и уважаемой.
Именно мы субсидировали вторженье Вильгельма Оранского в Англию и «Славную Революцию». В благодарность Вильгельм посадил на английский трон юного Саксен-Кобурга, матушку коего в девичестве звали фон Шеллинг. (Прочие ее дети стали править Ганновером.)
Когда Фридриху Прусскому нужны были деньги на его «Юбер Аллес», он сразу же обратился к нашей семье. И голландский юноша — барон Эрих фон Шеллинг прибыл в Берлин, чтобы стать ему кредитором, основателем Академии Прусских Наук и создателем Абвера. (Забавно, но первое время Абвер был банковской службой, следившей за судьбой голландских кредитов. Это уже потом все осознали, что его возможности — много шире.)
За такие заслуги перед прусским отечеством «Старый Фриц» женил одного из племянников на племяннице своего кредитора. Так моя тетка (после смерти Старого Фрица) стала прусскою королевой.
Увы, у старых грехов — длинные тени. Со времен Рейнике-Лиса над фон Шеллингами тяготело «родовое проклятие». В нашей семье редки мальчики, а у многих девочек дети рождаются мертвыми. В современной науке эта болезнь зовется «кавказской» и каким-то образом связана с кавказскою кровью.
У Рейнике были черные глаза, темные волосы и необычайный чарующий голос… Сам он объяснял это богемскою кровью, но австрийцы в один голос числят нашего предка — цыганом, а испанцы того хуже — евреем. (У кого что болит…)
В старшей же ветви нашего рода от отца к сыну передается «Крест Рейнике» — единственная реликвия той поры и времен. Крест сей — григорианского образца с армянскою вязью. Я знаю сию надпись на память, там лишь слова какой-то молитвы — не больше того, но… Мы всегда знали — откуда в нас кавказская кровь и отчего к нам прилипло «проклятие.
(В смысле мистическом, — зря Эйрик с Рейнхардом спалили тот монастырь, да перебили монахов. Хоть врут, что у болезни сей медицинские корни, но… нельзя так со Слугами Божьими.)
Борются с „проклятием“ одним способом — чтоб дети рождались здоровыми, нужно найти партнера с такой же болезнью. Или… Забеременеть от кровного родственника.
Часть женщин в нашей семье не страдают „проклятием“. Другие — очень. Средь них была и правительница Ангальт-Цербста — двоюродная кузина моего прадеда. Она хорошо знала, как бороться с „проклятием“ и родила от кузена смышленую девочку, кою назвали — Софьей Фредерикой Шарлоттой фон Ангальт Цербст. Или — Екатериной Великой. Родной теткой моей родной матушки.
Теперь вы знаете, — почему шеф Абвера нарочно скомпрометировал именно Ломоносова, коего опасались в правах на русский престол. Теперь вы знаете, как поймали в Германии княжну Тараканову и всех прочих.
Пруссия числилась врагиней России и претенденты на русский престол начинали свои эскапады обычно с Берлина. Абвер же их потихоньку ловил и передал русской царице — родной дочке шефа прусского Абвера. Вы представляете — как тесен мир?!
В отличие от России в Европе хорошо знают сию родословную. Габсбурги, у коих фон Шеллинги угоняли фрегаты, груженные золотом, объявили моему роду вендетту. С тех самых пор Австрия, Франция и Испания не дружат с Англией, Пруссией и Голландией. А после коронации бабушки еще и с Россией.
Потом были празднества и роскошнейший фейерверк, посвященный основанию Черноморского флота и грядущему присоединению Крыма к России. Зрители остались от салюта в восторге. Слухи о таинственной девице, знающей Канта накоротке, и умеющей создавать фейерверк переполнили двор. Ее ж непривычная (для женщины) внешность и тяга к мундиру дали толчок к россказням самым невероятным.
Самым скандальным и преследующим всю жизнь мою матушку стал слух о ее „ведьмовстве“. Сказывают, что однажды придворные шлюшки решили подшутить над иноземкою и пробрались в ее пороховую палатку. Посреди комнаты они обнаружили странное зеркало, — навроде того о коем они слыхали у собственных бабушек. (Слух сей настолько укоренился в столицах, что через полвека Пушкин напишет: „Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи…“ Это, как ни странно — о моей матушке.)
Когда несчастные заглянули в сие зеркало, они (по их бессвязным рассказам) — „увидали весь мир, ангелов в небесах и чертей в подземелье…“ А еще они слышали голоса, пенье птиц в райских кущах и… крик грешников в аду. Среди тех, пытаемых всеми чертями, девицы узрели себя и — все трое лишились чувств.
К счастью, во время пришла моя матушка, которая смогла вытянуть всех троих из под тяги, в коей шло „серебрение“ стекол. (Бабушка пожелала производить зеркала прозрачные с одной стороны — прямо в России.)
Девицы после сего резко изменили свой образ жизни (одна из них даже ушла в монастырь) и стали если не образцом добродетели, то — примером для прочих шлюх. Карл Эйлер написал большую статью о методах лечения больных с тяжелейшим отравлением ртутью. Матушка прославилась записной ведьмой и ее принялись обходить за семь верст.
Абвер же (а впоследствии и моя жандармерия) обогатились новым методом пытки. Друга привязывают над таким „зеркальцем“ и он сам все рассказывает. В ртутном бреду. После этого обычно он умирает (ртуть — понимаете), но…
За показаниями несчастного наблюдают его товарищи по подполью — из другой комнаты. Не видя источника ртути, они не знают причин столь бурного речевого поноса, решают, что перед ними предатель и сами дают показания. Никаких тисков, игл, или дыбы… Я, конечно, умею получать показания и совсем дантистскими методами, но, честно говоря, не терплю прямого насилия.
Так что Пушкин был прав, говоря — „Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи…“, но не совсем понял сути нашего метода. Широко простирает химия руки — в тела человеческие.
Эта история случилась как раз перед фейерверком и двор, с одной стороны, восхищался матушкиным талантом, а с другой — шептался между собой, что такую игру огня может дать только знание адских жаровен. Сам Потемкин, говорят, произнес:
— Я восхищен сим искусством, но не готов продать за него свою душу.
Мнение фаворита никто не оспорил и отношение общества к матушке было двояким. Ей восхищались, но… боялись общаться.
Когда устроились танцы, девушка, втайне мечтавшая встретить на сем балу своего суженого, переоделась в новое платье из китайского шелка. Она истратила на него все свои пятьсот марок. На него и нитку японского жемчуга, а туфельки у нее были бабушкины. Ей всегда нравились жемчуг, серебро и сапфиры — эта бледно-синяя гамма выгодно оттеняла матушкины голубые глаза и нежно-белую кожу, — любая женщина любит подчеркивать все имеющиеся у нее достоинства с максимально возможным эффектом.
На своем первом балу матушка была в простом шелковом платье и нитке жемчуга. На фоне обвешанных камнями русских красавиц ее попросту не заметили. Да и мненье „светлейшего“ внесло свою лепту.
