Весьма опасное состояние, но во сто крат опаснее то, что начнется, когда раненый начнет сознавать, что с ним случилось. На моей памяти десятки, сотни крепких здоровых мужиков, которым бы жить, да жить, приходили в себя, обнаруживали ампутацию, молча отворачивались лицом к стене и угасали на наших глазах. Без руки, да ноги им было незачем жить…
Кстати, это весьма простая проверка при неудачном самоубийстве. Настоящий самоубийца, придя в себя, обыкновенно плачет, а затем, как искалеченный на войне, отворачивается ото всех и спит. Он и вправду не хочет жить, он стремится уйти от жизни, а сон — разновидность смерти. Самоубийца мнимый, налагающий на себя руки, чтоб обратить на себя наше внимание — после выхода из шока счастлив, что жив. Он рад, что за ним ухаживают, он пытается сделать трагедию из происшедшего и порою свершает экстравагантные поступки, но в любом случае мы видим острое желание контакта, общения с иными людьми. Эти наблюдения я вывел из своей многочисленной жандармской практики, и они помогли мне в раскрытии весьма многих запутанных дел.
(Господа якобинцы могут сто раз говорить, что мсье Сен-Симон с обиды стрелял себе в голову и промахнулся, а я уверяю, что все это — липа. Ибо когда прибежали на выстрел, сей стрелок требовал к себе журналистов! И раз даже в этом пророк социального равенства был лгун, да обманщик — не ждите правды от всех его проповедей!)
Моя матушка, по рассказам, на четвертый день зашевелилась, и перекатившись на бок, отвернулась к стене. Сиделки, не смыкавшие по приказу Государыни глаз, ощупали ей лицо и обнаружили, что оно мокро от слез. Поэтому одна из них, несмотря на столь поздний час, бросилась в монаршьи покои и сообщила тревожную весть.
А к тому времени бабушка, не ожидавшая столь стремительного и мрачного развертывания событий, не выдержала и призналась, что баронесса фон Шеллинг — ее родная племянница.
Двор был в шоке, дамы, беспечно развлекавшиеся на счет моей матушки, сразу прикусили язычки и теперь дежурили у дверей, дабы при первой возможности принести извинения. Придворные офицеры, до того весело смеявшиеся над „очередной проделкою“ Бенкендорфа, осознали всю низость своего поведения и теперь в один голос резко осуждали сам образ жизни и привычки полковника.
Тем временем Государыня изволила лично прибыть в комнату к больной девушке, та не отозвалась на всю ласку Ее Величества и, по словам очевидцев, они впервые увидали Екатерину Великую в определенном смущении и растерянности. Наконец, бабушка оставила бессмысленные уговоры несчастной и вместо того стала разбирать и рассматривать ее вещи. Книги — в особенности.
Бабушка была немало удивлена тем, что из всех художественных произведений, кроме Канта, химических руководств и таблиц, матушка читала одну только книжку — „Сказки матери Гусыни“ Шарля Перро. А изо всех детских сказок книжка, когда Государыня взяла ее в руки, сама собой открылась на „Золушке“ — на ней она была сильнее всего замята.
Сперва бабушка не знала, что думать, а потом вдруг заплакала и вышла из комнаты. Когда ее осмелились спросить об этих слезах, Государыня отвечала:
— Господи, грех-то какой… Да как я могла забыть, — она ж потеряла мать свою пяти лет от роду!“ — и показала при этом первую страницу, на которой было написано: „Милой доченьке в день ее Рождения от Мамы“. Подпись моей бабушки — урожденной Эйлер и дата — декабрь 1763 года. Бабушку замучили в прусских застенках под Рождество — через неделю после дня Рождения моей матушки. Та родилась пятнадцатого, а бабушки не стало на двадцать второе…
А ближе к утру в печальной комнате появились лакеи, ловко повернувшие кровать с больной так, что та теперь могла видеть дверь комнаты. Раздалась прекрасная музыка, вспыхнули сотни свечей, и в комнату вошла Прекрасная Фея, спросившая:
— Почему плачет крестница? Маленьким девочкам не надо так плакать…» — но не успела она досказать, как произошло что-то ужасное. Будто какая-то сила подняла из кровати несчастную сироту и бросила ее на пол. А там молодая девушка на карачках, потому что мешали бинты на руках и ногах, подбежала к доброй волшебнице и нечленораздельно, почти как дикий звереныш, — заскулила и прижалась к ноге. Государыня в первый миг оторопела, а потом зарыдала сама, сорвала с себя напудренный парик с мишурой и швырнула его в своих фрейлин с криком:
— Вон отсюда! Пошли все вон — мать вашу так!
Убегающие женщины только и успели заметить, как простоволосая, страшная Государыня подхватила свою племянницу на руки и понесла обратно на постель. Затем дверь захлопнулась, и никто дальше не знает. Матушка всего этого просто не помнит, а бабушка — никому не рассказывала.
Так матушка оказалась на попечении лучших врачей и стала потихонечку оправляться. Сама Государыня обмолвливалась, что не думала за матушкой таких телесных и внутренних сил.
Вскоре на руках у царицы появилось коллективное письмо офицеров столичного гарнизона, в коем люди порицали поведение и образ жизни «любимца Наследника». Императрица вызвала виновника к себе на ковер и зачитала отчет Александра Суворова о поведении вверенных ему офицеров во время турецкой кампании.
«Офицер Бенкендорф проявил себя исполнительнейшим среди прочих, так что я посылал его в самые жаркие места, где потери были не столь важны в сравнении с верной победой. Полковник Б. своею храбростью так одушевлял рядовых, что даже самые негодные преисполнялись отвагой и бежали за ним на верную смерть. Если Б. еще был хоть минуту трезв, я, матушка моя, думаю, что он стал бы лучшим из всех моих офицеров».
Зачитав сию рекомендацию, бабушка добрых пять минут разглядывала потолок, в то время как с несчастного успели сойти румянец, сто потов и сколько-нибудь живой вид, а потом с мечтательным голосом произнесла:
— Да. Впечатляет… Мы тут посовещались и решили, что надобно дать тебе нужное дело… Вдали от столицы.
Есть у меня две вакансии — Губернатором Сибири в Тобольск и посланником к китайскому Богдыхану в Пекин. Советую выбрать дипломатическую стезю, ибо она полагает постоянное жалованье в две тысячи рублей в год.
Сибирь же — губерния нервная, мужички в бегах, так что если ничего не изменится, то и получать ничего ты не будешь. Первые же перемены к лучшему и сама губерния осыпет Вас золотом. Если же дело усугубится… Не обессудь. Так что обдумай все хорошенько, но я б выбирала посольство. Представь же себе — далекий Китай! Экзотика…
Очевидцы божатся, что офицеры охраны заключали пари, тронется ли несчастный рассудком от этой беседы. Это теперь китаезы бегают пред нами на полусогнутых, а в те годы посол часами стоял на коленях под солнцем пред воротами богдыхана, чтобы передать тому пустяковую просьбу. Высшей же наградой по китайским понятиям было позволение «дикарю» — облобызать, да понюхать богдыханскую тапочку. Чисто — экзотика!
Впрочем, нюхать чужие тапочки может и неприятно — зато безопасно. Жить же в Тобольске под защитой полусотни солдат, когда вкруг города бродят банды недорезанных пугачевцев тоже — экзотика. В коей-то мере.
Так что не надо осуждать моего дядю, когда на другое утро он, надев свой парадный мундир и нажравшись мускатных орешков для отбития запаха, сломил сопротивление матушкиных сиделок и ворвался к ней в комнату. Подарил большой розовый куст. Многие говорили, что это был куст, матушке из кровати он показался большим веником. К тому же от розового запаха ее сразу вырвало. Сенная болезнь.
Возникла некая сумятица. На шум прибежала Государыня, которая велела ухажеру выйти вон, обещав притом, что он может говорить из-за двери. Так генерал Бенкендорф признался через закрытую дверь в своей искренней любви и просил руку и сердце возлюбленной. После длительного молчания и последующих перешептываний в закрытой комнате матушка дала согласие.
Основателем нашего рода был Томас Бенкендорф — незаконный сын Гроссмейстера Платтенберга. Дата его рождения, да имя матери неизвестно, но сохранились многие документы, в коих предок подписался попросту — Тоомас. Это явно эстонское имя и можно считать Бенкендорфов потомками связи немца с эстонкой.
Известно, что Гроссмейстер подарил матери Тоомаса домик с землей на краю Пернау, который называли все «Бенкендорф». Отсюда и наша фамилия.
Маленький Тоомас рос, как все дети от таких связей — учился в монастыре, назначался на мелкие посты в Пернау, но… Для нации повелителей он был рабом — один среди многих. Все изменилось в 1410 году. В день битвы при Грюнвальде.
Немецкие армии были разбиты литовцами и поляками и много баронов попалось к ним в плен. Надо сказать, что сражение кончилось не чистой победой поляков, ибо армии Валленрода смогли отойти. Большую часть спасшихся составляли ливонцы, в то время как тевтоны попали в плен до единого.
