от времени разламывая хворостины и подбрасывая обломки в огонь.
Все вопросительно посмотрели на Бруно.
— Мы-то не враждуем, — продолжал тот с силой, подчёркивая каждое слово. — Что мешает другим поступать так же? Эта земля обширна и богата, она прокормит всех, если не воевать.
Он и в самом деле думал так, хотя понимал, что это какое-то прекраснодушие и несбыточная мечта.
— И волк возляжет рядом с ягнёнком, — процитировал, горько усмехнувшись, Мозес, сидевший тут же.
Бруно знал, что в отрочестве чернокожему довелось быть рабом на хлопковой плантации, о чём свидетельствовали рубцы от кнута на его спине и белёсые отметины от кандалов на запястьях и лодыжках.
— Ты описываешь библейский рай, мистер Бруно, — своим густым басом продолжал силач. — Земля эта, может, и обильна, но одни хотят владеть ею безраздельно, уничтожив для этого других. Вот и всё. В нашей стране уже нет места для краснокожих, хотя она им когда-то принадлежала. И ты не сможешь изменить этого, как ни старайся.
— Нет, смогу, — заявил Бруно с уверенностью, которой сам не испытывал. — Хотя бы попробую показать здешней публике, что индейцы — такие же люди, из плоти и крови, с человеческой душой, что они способны на искреннюю дружбу и выручают друзей, если те попадают в беду.
Выслушав эту горячую речь, Вичаша энергично кивнул в подтверждение, приподнявшись с земли. Его тёмные глаза заблестели в свете костра.
— Узы дружбы… святы, — проговорил он, медленно подбирая английские слова. — И я теперь знать… знаю, что не все васичу — враги, — он улыбнулся, сморщив нос, и не совсем последовательно добавил: — И я им это покажу.
— Звучит хорошо, — ободряюще проговорила Мари, а Зеро протянул руку и сжал тонкое запястье мальчишки.
— У тебя болит плечо? — с беспокойством спросил он, указывая на бинты, которыми всё ещё была прикрыта заживающая рана.
Вичаша весь день практиковался в верховой езде на ещё одном обученном мустанге труппы — гнедом Кавалере, и, конечно, изрядно натрудил пострадавшую руку.
Но он отрицательно качнул головой, не желая выказывать своей слабости, особенно перед Мари. Это было совершенно ясно.
— Расскажи, а как живут ваши женщины, Вичаша? — вдруг спросила та своим мелодичным звонким голосом. — Вы охотитесь и сражаетесь… а если ваши женщины остаются одни? Если мужчин… убивают? — её голос дрогнул.
— Они не оставаться… не остаются одни, — с некоторым удивлением отозвался Вичаша. — Как может женщина жить одна? Она слаба, её всегда должен защищать мужчина. Если у неё нет мужа… брата, сына… она идёт в палатку к любому воину. Если она молода, то становится ему женой. Если стара — матерью.
Его мальчишеский голос звучал совершенно непререкаемо. Тут Бруно волей-неволей вспомнил, как сама Мари пришла к нему за защитой, когда его цирк гастролировал в Луизиане.
«Я не хочу продаваться, мсье Бруно»…
— Она обязана становиться женой, если молода? — вдруг скороговоркой выпалил Зеро и подался вперёд, отбросив в сторону хворостину. — Ну, а если она не хочет? Если она любила своего мужа и не хочет никому больше принадлежать?
— У женщины всегда есть дети, — пожав плечами, степенно произнёс Вичаша. На его остроскулом лице по-прежнему читалось искреннее недоумение. Очевидно, он не понимал, что тут вообще можно обсуждать. — Она согревает воину постель, он кормит её детей. Это справедливо.
— М-да, — кашлянул Бруно, почесав в затылке. Первобытная логика Вичаши была безупречна.
Собственно, ситуацию, о которой рассказывал мальчишка, он и сам наблюдал в племени дакот. У вождя Матотаупы, взявшего Бруно в плен, было четыре жены — и две из них достались ему от его погибших друзей.
— Женщина же не может сама прокормить детей и себя, — подумав, решил пояснить индеец. — Это тяжело. Это под силу только воину. Он охотится и воюет. Защищает для своей… свою семью.
— В прерии и в горах жить нелегко, — не унимался Зеро. Почему-то этот разговор явно задел его за живое. — Ну, а в мире белых людей?
— Но ты же живёшь у него, — невозмутимо парировал Вичаша, указывая на Бруно, который растерянно заморгал. — И ты, — он указал на Мари.
— И даже я с моим Папашей, — гулко захохотал Мозес, откинув назад курчавую голову. — Похоже, малыш считает, что у тебя тут прямо гарем, мистер Бруно!
— Не молоти ерунды, — сердито одёрнул его хозяин. — Они не моя семья, Вичаша, — повернулся он к маленькому дакоте, который серьёзно на него глядел. — Они работают у меня, я плачу им жалованье. Понимаешь? Чёрт! — он снова поскрёб в затылке под смеющимся взором Мари. — Похоже, мне надо и ему платить жалованье. Но, Боже всемилостивый, он же даже не понимает, что такое деньги!
— Не скаредничай, Бруно Ланге, — ехидно посоветовал из темноты клоун, подковыляв к костру. Он подвернул лодыжку на репетиции. — Пусть это дитя прерий поймёт, какие отношения связывают тебя и твою труппу. Чтобы он Бог весть что не воображал.
— И чего тебе, старому пню, в фургоне не лежится, — проворчал Бруно. — Бог весть что тут воображаешь только ты. Скажи лучше, Вичаша, — он снова повернулся к индейцу, — как у вас, у дакот, называется вот это созвездие? — он указал на россыпь звёзд у себя над головой. — Я позабыл.
Мари тихонько хихикнула, прекрасно поняв, что хозяину неловко, и
