— Видите, пан полковник, — сказал думный дьяк, принимая от Мужеловского верительные грамоты, — у нас и своих бунтарей довольно.
Мужеловский видел, что этот старый дьяк до сих пор еще не отделался от страха, нагнанного местными восстаниями, и ответил, криво улыбнувшись:
— Жаль, пане дьяк, что ты так понимаешь войско Запорожское! Оно ведь только отстаивает свои права и вольности перед польской шляхтой.
Через три дня после этого патриарх Паисий в Чудовом монастыре служил обедню, на которую прибыл царь Алексей Михайлович. На этой обедне был и полковник Мужеловский с казаками. Неожиданно он увидел здесь много киевских монахов. Их вызвал патриарх московский для исправления книг священного писания. Были тут и киевские монахи, воспитывавшие боярских детей, и другие люди из Киева. Правительство московское начало уже выписывать с Украины опытных садовников, виноградарей, маляров. Их известность возрастала в Москве с каждым днем. Доброжелательно народ встречал и послов гетмана. После обедни царь прислал к полковнику Мужеловскому своего думного дьяка Волошенинова спросить казацкого посла о здоровье.
Наконец полковнику Мужеловскому с казаками приказано было явиться ко двору царя московского. Полковнику были поданы ковровые сани из царской конюшни, что вызвало нескрываемую зависть не только у крымского, но даже и у турецкого посла. Для сопровождения посла приехал тот самый думный дьяк, который принимал от Мужеловского верительные грамоты, но сейчас он уже низко кланялся и льстиво улыбался.
Посла войска Запорожского царь московский принял в золотой палате. Он сидел на белом резном троне из слоновой кости, в парчовом платье с золотыми узорами и островерхой, шитой золотом шапке с меховой оторочкой.
Юное лицо его с большими прозрачными глазами напоминало картину хорошего письма. На лавках по обе стороны сидели князья и бояре в длинных шубах и высоких шапках, а еще дальше стояли думные дьяки. Отдельно сидели послы иноземных держав. За троном выстроились стрельцы с пищалями. Своды и стены палаты были расписаны серебряными павлинами и золотыми жар-птицами, лавки и пол устланы яркими коврами. Солнечные лучи проходили сквозь разноцветные стекла окон. Полковник Мужеловский, как того требовали дипломатические обычаи, ударил челом царю московскому, после чего Алексей Михайлович приказал говорить думному дьяку Волошенинову. Дьяк произнес:
— «Великий государь, наше царское величество, гетмана войска Запорожского Богдана Хмельницкого и вас жалуем, милостиво восхваляем и ныне отпускаем тебя к гетману Богдану Хмельницкому. Мы же посылаем с тобою вместе от нашего царского величества к гетману о наших державных делах дворянина нашего...»
Послом царя московского был назначен Григорий Унковский, уже пожилой человек, из Посольского приказа, а с ним подьячий Семен Домашнев. На другой день по глубокому снегу посол выехал на Украину и через две недели прибыл к пограничному городу Путивлю.
У двора путивльского воеводы вся улица была забита людьми, санями, возами. Стоял разноголосый шум: крики женщин, плач детей, мычанье коров.
— Что это такое? — спросил Унковский у писаря воеводы.
— Купцы за подорожными грамотами. Везут продавать хлеб гетману казацкому.
Путивльский воевода Плещеев в этот день был озабочен: задержали трех боярских детей, которые уходили к гетману Хмельницкому.
— Вот, батюшка, что творится! — сказал он, увидев Унковского. — И так ежедневно. Тут бы посадить весь Посольский приказ. От гетмана идут письма, мы отвечаем, а читать по-ихнему не умеем. Видел, какая толкотня во дворе? Буду писать царю, пусть даст подьячего, который понимает украинский язык.
— Ты, батюшка, дай нам покамест своих стрельцов для сопровождения. К гетману запорожскому послом иду!
— Для такого дела коней не пожалею. Но более сорока не дам!
Первого посла от московского царя всюду, начиная от порубежного города Конотопа, встречали и провожали полковники, сотники, атаманы и есаулы — конные со знаменами, пешие с мушкетами. Стреляли из пушек, а жители выражали свою радость приветственными криками. Наконец, через месяц после выезда из Москвы, когда на реках уже тронулся лед, посол прибыл в Чигирин, где находился гетман Хмельницкий. За пять верст до Чигирина Унковского встретил полковник Мужеловский и хорунжий гетмана — они передали ему приветствие от гетмана. А еще через две-три версты, на берегу реки Тясмин, посла встретил сын Хмельницкого — сотник Тымош в сопровождении есаулов, сотников, атаманов и двух писарей, а на другом берегу чернела большая толпа жителей.
Гетман Хмельницкий был болен, но московского посла принял на второй же день. Он встретил его на пороге светлицы, одетый в красный жупан, с саблей на боку и с булавой за поясом. Посол был в длинной шубе, в мягкой островерхой шапке и с посохом в руках. Подьячий нес впереди царскую грамоту и сразу же вручил ее гетману. Хмельницкий приложился к большой сургучной печати на тесемках и передал генеральному обозному Черноте. Возле гетмана слева стояли его сыновья Тымош и Юрась, справа — полковники: Чигиринский Вешняк, корсунский Мозыря, нежинский Шумейко, поодаль еще несколько старшин.
Посол вышел на середину комнаты и, отставив посох, плавным движением головы поклонился гетману.
— Божьей милостью великий государь и царь и великий князь Алексей Михайлович, всея России самодержец и многих государств государь и владетель, его царское величество жалует тебя, гетмана Богдана Хмельницкого, полковников и все войско Запорожское православной христианской веры, велел спросить о вашем здравии.
Гетман ответил, что он, полковники и все войско Запорожское на его царского величества милости бьют челом, поклонился сам, поклонились и все присутствующие, и в свою очередь спросил о здоровье царя Алексея Михайловича и царевича Дмитрия Алексеевича.
Закончив эту процедуру, посол одарил от царя соболями гетмана и всех полковников, а также сыновей гетмана. Меха были пушистые, нежные и легкие, как первый снег. Хмельницкий поблагодарил царя за подарки, вопросительно посмотрел на Унковского, с нетерпением ожидая, что скажет посол.
Передав меха, посол еще более торжественно сказал:
— Великий государь наш за твое, гетман, и всего войска Запорожского доброхотение, что его царское величество себе в цари желаете и хотите под его рукой быть, похваляет!
Гетман и все полковники дружно поклонились.
— Желая быть в помощь казакам, великий государь писал к радным панам польским, чтобы междоусобную брань усмирили...
— Мы и сами их усмирили! — выкрикнул полковник Гладкий.
— А раз через вражду и гонение веры православной, — продолжал посол, — вам у короля польского в подданстве быть немочно и вместе быть немочно, а желаете быть у великого государя в подданстве, то, без нарушения с нашей стороны вечного договора, его царское величество тебя, гетман, и все войско Запорожское жалует и под свою руку принять изволит.
Гетман облегченно вздохнул, и по лицам присутствующих пробежала улыбка удовлетворения, только полковник Гладкий пробормотал:
— Царь московский всегда так скуп на помощь?
По лицу Хмельницкого пробежала нервная дрожь, суровым стало и лицо посла. Он повернул голову в дальний угол и сказал:
— Такие речи говоришь ты, пане полковник, не помня великих царских милостей к войску Запорожскому. Паны радные Короны Польской присылали к великому государю нашему, чтобы дал на вас помощь своими ратными людьми, но царское величество о том и не помыслил. А как царскому величеству известно стало, что у вас, в Запорожской земле, хлеб не родился, да еще и саранча поела, а соли из-за войны ниоткуда провоза не было, и от войны разруха в земле Запорожской сталась, царское величество войску Запорожскому хлеб и соль и разные товары беспошлинно покупать в Московщине разрешил. Люди в селах, то ведомо нам, заявляют: «Если б не царь московский, мы б все с голоду померли». И против поляков из-за неурожая вам бы стоять было невмочь. И это есть, мыслю, войску Запорожскому большое поможение!
Полковники бросали на Гладкого укоризненные взгляды и поддакивали послу: «Так, так, это правда!»
Гетман Хмельницкий поднял булаву.
— За великую милость, — сказал он, — его царскому величеству бьем челом, что его царское величество изволил по милости своей нашей Украине из своего государства запасами разными помочь. Великую радость привез ты, пане посол, войску Запорожскому и всему народу нашему, что его царское величество в нашей просьбе быть под его рукой не отказывает. Никакого нарушения вечного договора не будет: денно и нощно думая, чтобы объединилась Украина и Россия, новому королю Речи Посполитой ни я, ни войско Запорожское присяги не давали и давать не будем!
