В пути он думал: как-то сложится обстановка на Эриванском направлении? Вспомнил о Муравьеве. На ближайшем привале в Гассан-Су написал записку:
«Почтенный Муравьев, знаю усердие твое к службе и деятельность, и потому ни минуты не усомнюсь, что всеми средствами будешь ты способствовать Давыдову, которому необходимы сведения твои о земле и неприятеле.
Ты узнаешь от него об успехе войск наших против Аббас-Мирзы и о бегстве сего последнего.
Изыщи способ сообщить известие сие персиянам. Для сего можно отпустить персиянина, привезшего письмо от Монтиса, если вы его не отправили. Можно через наших армян известить соотечественников их, в Эривани живущих.
Прошу дружбы к Давыдову, о котором я говорю теперь как о брате. Прошу содействовать ему трудами. Прощай. Душевно любящий Ермолов».
Ниже подписал: «18 сентября 1826. Гассан-Су».
За лето у Огурджинского не появилось ни одного шкоута, ни одной расшивы. Пальван не знал, что ему предпринять. Рыбы скопилось много — и вяленой, в соленой, а хлеб на исходе. Лейла как-то сообщила: скоро не из чего будет печь чуреки.
Незлобивая и щедрая Бостан-эдже и та переменилась — стала строже.
— Беглых с Челекена много появилось, — вздыхала она, жалуясь. — И все собираются возле наших кибиток, как будто у нас бездонный котел.
— Куда же им еще деваться, эдже? — отвечал Кеймир. — Ни у одного нет киржима, даже рыбы не наловишь.
Беглые батраки целыми днями отирались возле кибиток, заглядывали в глаза пальвану и его матери: не помочь ли в чем? Но какая уж тут помощь! Самое лучшее, если они увидят в море купеческий шкоут. И Кеймир предупреждал всех, их было человек десять, чтобы позорче смотрели — может, аллах смилуется, пришлет купца.
Батраки разбрелись по всему острову. Некоторые сидели у чабанов в надежде чем-нибудь поживиться: куском чурека или бараньей косточкой. Другие несли с бахчей арбузы и дыни — этого добра на острове было много. И только самые ленивые лежали на берегу в полудреме и поглядывали на морские волны.
В один из сентябрьских дней, когда Кеймир учил своего шестилетнего сына садиться на коня, а Черный Джейран посмеивался, глядя на забавы пальвана, с северной стороны острова донесся крик:
— Плывет! Плывет!
Кеймир бросил уздечку и кинулся за кибитки. Выскочив на пригорок, он остановился. Курбан указал рукой на море:
— Только, кажется мне, что это не русский шкоут, а персидский геми.
Кеймир стал пристально вглядываться в морскую даль. Действительно, это было двухмачтовое судно немного меньше расшивы.
— Да, наверное, геми, — согласился Кеймир и сник. Плыть на маленьком кяржиме к персам опасно. Самого схватят и киржим вместе с рыбой заберут. Да и зачем в ним плыть с рыбой, когда они в ней не нуждаются? За солью к Кияту едут.
Не переставая следить за персидским судном, пальван соображал: «Вот бы причалили они сюда! Рис, наверное, у них есть».
Судно между тем не приближалось и не удалялось — и Кеймир удивился: чего бы ради персы остановились между Огурджинским и Челекеном.
— Смотри, пальван, они паруса убирают, — сказал, подойдя, Черный Джейран и тихонько засмеялся. Хищный смешок евнуха перенес мысли Кеймира в шестилетнюю давность, когда они вместе ездили рубить канат русского корабля.
Сбежавшиеся со всех сторон батраки смотрели в море и высказывали свои соображения — к чему персы остановились, не дойдя до Челекена. Одни предполагали, что произошла поломка, другие говорили, что персы нарочно встали в отдалении, чтобы ночью напасть на остров.
— Ни то, ни другое, — задумчиво произнес Кеймир.— Поломки никакой нет — не видно, чтобы они суетились. А нападать на целый остров с одним небольшим судном какой дурак решится? Тут что-то еще. А про себя подумал: «Уж не за головой ли Кията они пожаловали. Говорят, за него большая награда обещана».
Солнце уже катилось по второй половине неба, время близилось к сумеркам. Кеймир решил незаметно подплыть к персам, а там будет видно.
Медленно подвигалось время. Батраки, лихорадочно думая о необычной охоте, не могли стоять на месте, боялись: вот сейчас геми поднимет паруса, и тогда все пропало. Кеймир сам с трудом дождался, пока солнце скользнуло по западному краю острова и утонуло в море. Бархатная тень легла на зеленоватые волны. Оголенные до пояса, в подвернутых до колен штанах, с ножами на поясах, парни мгновенно взобрались в киржим и поплыли к судну. В полумраке их вряд ли могли увидеть с геми. А может быть, и видели, но разве испугается корабль какого-то небольшого киржима? Как стояла геми, так а продолжала стоять, а киржим подходил все ближе и ближе. Когда осталась до него шестая часть фарсаха, Кеймир оставил на киржиме только одного рулевого, а остальные незаметно спустились в воду и быстро поплыли к судну. Шли кучно, подныривая под волны. Пловцы все опытные. Если рассудить здраво, то весь род человеческий с детства учился плавать в пеленках, а челекенцам пеленкой служило море. Спроси любого из них, когда он научился плавать, ни за что не скажет, потому что редко кто помнит о том, что он делал в свои три года. Последние сажени плыли под водой, почти не выныривая, чтобы не обнаружить себя. Показывались над водой лишь для того, чтобы набрать воздуху в легкие, и погружались опять. Но вот пловцы один за другим приблизились к борту. Он был достаточно высок, и взобраться на него не так-то легко. Кеймир махнул и поплыл к задней части судна: она гораздо ниже. Зацепив за борт веревку с железным крючком, Кеймир подтянулся на руках и заглянул на палубу. В полутьме он увидел нескольких персиян: они сидели возле грот-мачты и ужинали. Ясно доносились их голоса: «Пока рано... Если сейчас сняться с якоря, то через два часа будем там, а в это время он еще не спит. Надо действовать наверняка».
Теперь пальван окончательно уверился, что персиян интересует Кият-хан. Ему он сделал много зла, выгнал с Челекена, но могут пострадать и другие люди. «Надо помешать», — решил пальван, первым влез на судно и лег, дожидаясь остальных. Следом за ним перевалился через борт Черный Джейран. Потом и остальные. Теперь надо было действовать, иначе погибнешь сам. Пятеро справа, пятеро слева проползли к грот-мачте и, словно призраки, накинулись на сидящих. Их было человек восемь, и все они пали под ножами огурджалинцев. Нападающих заметил перс, стоявший в носовой части лодки. Вскинув ружье, он выстрелил, заорал благим матом, но его тут же схватили двое и выбросили за борт. Капитан был в каюте, но переполох дошел и до него.
— Эй, вы, бараны! — крикнул он, поднимаясь наверх. — Чего не поделили?
— Положи-ка руки на голову, хезрет-вали! — грозно приказал Кеймир.
Моряк растерянно зашарил руками, хотел повернуться, чтобы убежать, но Кеймир в прыжке схватил его и подмял под себя. В каюте еще были люди. Услышав крики и возню, они сразу поняли, что на корабль налетели туркмены, и принялись стрелять наугад. Пули ударялись о ступеньки, но, к счастью, ни одна никого не задела.
— Эй, вы, внуки шакала! — прокричал злобно Кеймир, после того как выбросил капитана наверх и его подхватили другие. — Пощажу ваши поганые жизни, если перестанете сопротивляться и бросите свои пистолеты! Нас много. Все равно вам придется сдаться.
В ответ грянуло еще два выстрела. Тогда Кеймир, прижимпясь к перилам, пропустил вперед шестерых йигитов. Те — кто с топором, прихваченным на палубе, кто с ножом — кинулись прямо на дверь каюты и выломали ее. Крики и стрельба вновь наполнили низ судна, но все это длилось недолго. Вскоре огурджалинцы вывели трех персов: двоих в островерхих шапках и шелковых халатах, третьего в тряпье дервиша, но с кинжалом на поясе и с пистолетом. Оружие у всех отобрали, а самих связали веревками. Только капитана Кеймир не стал скручивать. Сказал повелительно:
— Дженабе-вали, я никогда не управлял лодкой геми и даже не знаю, как поднять паруса. Приказывай моим людям — они выполнят что надо.
Перепуганный капитан, в суконных брюках, в куртке и круглой шапке, недовольно ответил: - Сначала надо поднять якорь.
Огурджалинцы поспешили к лебедке и принялись вращать колесо. Якорь лег на свое место, подняв со дна пучок водорослей. Затем они подняли паруса. Кеймир приказал капитану стать за руль и вести корабль к Огурджинскому острову. Здесь пальван знал все глубины и мели. Поразмыслив, он решил, что самым подходящим местом для геми будет северный залив. Если судно поставить там, то его вовсе не увидишь с моря. Туда же Кеймир решил перенести и кибитки.
Вся ночь прошла в суматохе. Туркмены перенесли с геми на берег все, что отыскали в трюмах, в каютах и на палубе. Несколько чувалов риса и муки, сорок больших корзин с гранатом, яблоками и абрикосами, изюм, свежий виноград, десять бочонков нартурчи — это было целое богатство для полуголодных островитян. Но больше всего они радовались, что у них появился большой корабль, на котором хватит для всех места, с которого можно ловить рыбы в десять раз больше и отвозить ее на другой берег.
