Ермолов, все время дымивший трубкой, устало сказал
— А какой, к дьяволу, был бы из него дипломат, если б он не умел вести двурушническую политику? Мне кажется, князь, вы, сбитый с толку Нессельроде, не совсем разобрались в тамошних хитросплетениях. Я думаю, Макдональд приехал из Индии не за тем, чтобы шах непременно навязывал нам войну.
— Но позвольте, Алексей Петрович! — удивленно вскинул подщипанные брови Меншиков.
— Не удивляйтесь, князь. Макдональд прикатил в Тегеран предупредить шаха, чтобы он ни в коем разе не начинал войну без участия Турции. Англичане знают: поодиночке мы легко разобьем любую из двух этих держав. Шах, подстрекаемый Аббас-Мирзою, видимо, не захотел ждать, пока султан Махмуд даст согласие на совместное выступление.
— А по-моему... — попытался было возразить Меншиков, но командующий прервал его:
— Не внаю, как по-вашему. Но по сути Персия, навязав нам войну, проиграет ее. И больше персиян пострадают от этого англичане. Мы вытесним их из Северной Персии и ближе подвинемся к Индии. А как вам известно, Англия, по утверждениям дипломатов, за тем и находится в гостях у персиян, чтобы спасти от нас индийские богатства.
Меншиков, убежденный не столько доводами, сколько менторским тоном генерала, скептически усмехнулся:
— Как я понял из нашей беседы, Алексей Петрович, вы абсолютно уверены в победе над Персией?
— Я никогда не сомневался в этом.
— Тогда позвольте спросить. Для чего вы затребовали у государя дополнительные войска и даже... помощника?
Ермолов, отвернувшись, какое-то время смотрел в окно и курил трубку. Затем как-то внезапно повернулся и с явным пренебрежением бросил:
— Этого вам не понять, князь. Простите за откровенность.
Меншиков, усмехаясь и хмыкая, стал натягивать перчатки.
Ермолов вышел следом за ним, злобно играя желваками и кривя губы. Он скрылся в спальне и не велел тревожить его.
Лежа в постели с подложенными под затылок ладонями, глядя на синий расписной потолок, Ермолов думал о каверзном вопросе Меншикова и последнем сообщении адъютанта: «Завтра въезжает в Тифлис Паскевич», Генерал покусывал губы: «Боже мой, какой же я беспомощный идиот! Ну, ладно, затребовал войско, А помощника-то зачем? Ведь явно расписался в своей полководческой слабости. Перепугался восстания, ареста. Одиночество испугало. Погрешил перед вольнодумцами и перед самодержцем одновременно Занял золотую серединку. Но когда и кого эта золотая серединка приводила к почестям и славе?» Ермолов заскрипел от досады зубами и накрыл лицо подушкой. Ночь он провел в мучительных раздумьях.
Утром, однако, он был бодр к весел. Вошел в кабинет, здороваясь со встречными штабистами. Сам раздвинул тяжелые занавеси на окнах и попросил дежурного офицера, чтобы пригласил Вельяминова. Старик-генерал вошел, горбясь. Ермолов сразу заметил:
— Болен, Иван Александрыч... или настроение?
— Да уж ждать хорошего неоткуда.
— А Паскевич! Это ли вам не фрукт! — засмеялся раскатисто командующий и сказал: — Ты вот что. Сейчас же вышли навстречу ему в Мцхету отряд. Поставь в голову кого-нибудь из генералов. Сам от поклонений воздержись. Встретишь в пригороде Тифлиса.
— А вы, Алексей Петрович? Не станете встречать стало быть?
— С каких-то пор командующие выезжали на поклон царским лизоблюдам! — сердито бросил Ермолов и добавил: — Да и не велика птица. Примет корпус, а подчиняться во всем будет мне, — в голосе командующего чувствовалась прежняя уверенность. Вельяминов улыбнулся. Таким ему Алексей Петрович нравился.
Генерал-адъютант граф Паскевич въехал в Тифлис в полдень. Желто изливало свой свет уже неяркое солнце. Высыпав из дворов и взобравшись на крыши, тысячи горожан встречали нового корпусного командира, заранее предрекая ему власть в Грузии.
Смугловатый брюнет с усами и вьющимися бакенбардами, с надменным взглядом карих глав, граф ехал в окружении свиты и встретивших его Вельяминова и генерал-майора Субботина. В некотором отдалении от командной верхушки ехали донские казаки, и где-то за крепостными стенами пылила пехота. Вместе с Паскевичем прибыли флигель-адъютанты князь Долгоруков и барон Фридрихе. Целый штаб офицеров сопровождал их.
Вслед за Паскевичем государь отослал 20-ю пехотную дивизию е тремя артиллерийскими ротами, 2-ю уланскую дивизию, четыре полка донских казаков с ротой конной артиллерии и лейб-гвардии сводный полк, участвовавший в бунте 14 декабря в Петербурге.
Скупой улыбкой граф одарял выстроившихся по обе стороны дороги обывателей. При всей своей славе храбрейшего генерала, он пока что выглядел не очень бодро, и было заметно, что тяготится предстоящей встречей с Ермоловым...
Прием был сухо вежливым, хотя только что прилетела радость о победе князя Мадатова под Шамхором. Трехтысячный отряд князя, состоящий из гренадеров, егерей и ополченцев — грузин и армян, — разбил десятитысячное войско одного из сыновей принца. Ермолов в душе ликовал, но виду не показывал и, говоря с Паскевичем о шамхорской битве, заявил, что иначе не могло и быть. Граф ухмыльнулся, видел какой-то подвох. Он никак не мог согласиться, чтобы ермоловские солдаты, вольные и растрепанные, — такими они ему казались — способны были на чудеса. В первый же день своего нахождения в Тифлисе он повелел, чтобы срисовали одного из солдат и выслали образчик государю. На приеме Паскевич представил главнокомандующему флигель-адъютантов, заявив, что князь Долгоруков прибыл по особым секретным делам, а барон Фридрихс отправится в Баку расследовать небольшое дельце, связанное с 14 декабря. О том, что сам он является членом Верховного суда по делу декабристов, Паскевич промолчал.
Сразу после приема состоялся Военный совет. Он был, как никогда, необходим: Ермолов понимал, что Аббас-Мирза после столь ощутимого поражения наверняка предпримет отчаянный шаг. В кабинете командующего у большой карты театра военных действий собрался весь генералитет. Паскевич был посвящен во все события, происходящие на южной границе. Все ждали, что скажет он, какие меры предложит, дабы ликвидировать опасность дальнейшего вторжения персиян и перейти в наступление. И граф не замедлил высказаться:
— Я думаю, Алексей Петрович, надо взять на вооружение оборонительные рогатки. Очень хорошее средство против конницы. И потом, стоило бы подумать об одеянии солдат, да и высших чинов. Вы не представляете, какой блеск в полках столицы!
Ермолов с досадой вздохнул:
— Иван Федорович... Вестимо, что Петербург — не Тифлис. Да и рогатки — вещь нужная. Но хотелось бы слышать от вас, как должно распорядиться войсками, ибо бои идут в нескольких направлениях. А еще важнее угадать, куда двинет основные силы Аббас-Мирза.
— Подумать надо, — отозвался граф. — Право, я мало сведущ в хитростях персиян.
Ермолов оглядел присутствующих, остановил внимание на Вельяминове. Тот неопределенно сказал:
— Маневр принца может быть самым неожиданным. Ермолов глубоко вздохнул.
— Логика у вас, господа, железная. Но давайте все же поразмыслим. Поскольку Мадатов вышел из Шамхора и, по всей вероятности, теперь взял Гянджу, то Аббас-Мирза снимет осаду с Шуши и двинет все войско, дабы разгромить Валерьяна. С этих позиций и поведем разговор. Необходимо укрепить оборону под Гянджой. Вам, Иван Федорович, как корпусному командиру, вверяю основные войска. Немедленно отправляйтесь в лагерь Мадатова.
Паскевич растерянно задвигался в кресле и покраснел.
Вельяминов недоверчиво покачал головой. Другие генералы потупили взгляд. Командующий уловил недовольство Вельяминова, сказал строго:
— На правах начальника штаба с графом отправитесь вы, Иван Александрыч. Опыт у вас есть, местность знаете. Я возьму с собой лейб-гвардии сводный полк и займу вторую линию у Акстафы. В случае прорыва персиян — приму бой. Но основные обязанности иные. Необходимо потушить вспышки в Нухе, Ширване, Талыше и обернуть ныне подневольные шаху народы против него те. Вот послушайте, что пишет в донесении Реут. Дайте-ка письмо, Иван Александрыч.
Вельяминов открыл папку, покопался в ней и протянул невзрачный листок командующему. Ермолов отыскал нужные строки и зачитал: «...вчера отправил я к в. в. письмо, коим уведомлял, что Сурхай-хан послан с 50 т. червонцев в Дагестан возмутить горцев; Мустафа-хан пошел в Ширвань с 5 тысячами конницы, занял уже Сальяны, где десять тысяч четвертей хлеба; Селим-хан пошел в Нуху с тремя тысячами; Окури-хан — в Елисаветполе с 6 тысячами, Эриванский сердар и Грузинский царевич с 15 тысячами идут на Тифлис. В Кубу послан султан Ахмет-хан, а в Баку — Гусейн-хан для возмущения жителей сего города. Сам шах с 40 тысячами стоит около Ардебиля, а здесь с Шах-задою около Шуши, регулярного и иррегулярного войска 15 тысяч и 14 пушек...» Ермолов положил на стол донесение Реута и заключил:
