«Конечно, мне очень интересно разбирать все эти важные телеграммы и депеши, которые приходят в адрес королевы, — писал принц Леопольд лорду Биконсфилду. — Я рад анализировать их и составлять «выжимки» для королевы, но все это уже сделано, причем сделано в наилучшем виде, ее личным секретарем. Поэтому я чувствую, что она предлагает это только ради того, чтобы удержать меня возле себя, найти мне хоть какое-то полезное занятие, а вовсе не потому, что действительно нуждается в моей помощи... Если бы мои отношения с королевой были более сердечными или если бы я горел страстным желанием окунуться в ее бумажные дела, все было бы нормально, но вы же знаете, что у меня совершенно другие планы на будущее. На самом деле наилучшие отношения между нами складываются именно тогда, когда мы находимся далеко друг от друга».
Как и ожидалось, все жалобы принца Леопольда лорду Биконсфилду оказались крайне неэффективными. Более того, как только королева узнала о них, она еще больше разозлилась на сына и упрекнула его в том, что он «продолжает действовать за моей спиной». Когда принц Леопольд говорил лорду Биконсфилду, что находит эту работу чрезвычайно интересной, он не погрешил против истины. По мере постепенного улучшения отношений между принцем и матерью он действительно часто помогал ей, и она была очень благодарна ему за эту помощь. Королева доверила ему ключи от ящиков письменного стола, чтобы он мог в любое время найти нужные документы или навести необходимые справки. Принц Леопольд очень гордился тем, что это были ключи его отца, и что принц Уэльский не имел этих ключей, и часто рассказывал об этом своим друзьям.
Однако сами члены секретариата королевы были далеко не в восторге от того, что принц Леопольд должен занять главенствующее положение. Они считали его упрямым тори, который вмешивается в их внутренние дела и диктует свои политические условия, с которыми либералы просто не могут согласиться. Поэтому они были безумно рады, когда в мае 1878 г. принц Леопольд заявил матери, что отказывается от ее предложения заняться секретарскими делами, что больше не будет ездить в Балморал и вообще собирается уехать на несколько недель в Париж. Королева была в шоке, а Генри Понсонби не без удовлетворения назвал это заявление «достойным и заслуживающим всяческого одобрения». А во время своего визита в Европу принц Леопольд познакомился с принцессой Еленой Вальдек-Пирмонтской, на которой и женился некоторое время спустя.
Принц Леопольд уже давно подумывал о женитьбе. Влюбившись поначалу в прекрасную Альму, графиню Бредолбан, позже он очень понадеялся жениться на внучке и единственной наследнице третьего виконта Мэйнарда, которой сулили и приданое огромное поместье, приносившее ежегодный доход не менее 20 тысяч фунтов. Однако из этого ничего не вышло, так как вскоре она вышла замуж за лорда Брука, наследника графства Уорик. Таким же провалом завершились его планы жениться на Мэри Бэринг, дочери лорда Эшбертона, который сам намекал на благополучный исход дела, но потом отказался от своих планов, решив, что его дочь слишком молода для семейной жизни, да и здоровье принца оставляет желать лучшего.
Тогда принц Леопольд вспомнил о принцессе Каролине Матильде Шлезвиг-Гольштейнской. Девушка понравилась королеве, которая была готова согласиться на этот брак, только бы «предотвратить более серьезную ошибку», которую мог совершить принц, влюбившись в какую-нибудь совершенно неподходящую для него женщину. Однако семья Каролины Матильды воспротивилась этому выбору, сославшись на волю покойного отца девушки, который незадолго до смерти строго-настрого запретил дочери выходить замуж за принца Леопольда.
В конце концов принц остановил свой выбор на принцессе Елене Вальдек-Пирмонтской. Королева еще раз повторила, что здоровье ее сына вполне позволяет ему жениться и иметь семью, однако она с горечью признавала, что не хочет отдавать его жене. И тем не менее она одобрила выбор сына, хотя ее предупреждали, что принцесса Елена чрезвычайно умная девушка, с которой ему будет нелегко. Когда семья Елены приехала в Англию на свадьбу, вместе с ними был доставлен груз принцессы — восемьдесят больших сундуков ссамым разнообразным скарбом. Первое впечатление от будущей жены своего сына было весьма благоприятным. «Елена высокая и необыкновенно элегантная, — записала королева в дневнике. — Она обладает прекрасной фигурой, густыми темными волосами, карими, глубоко посаженными глазами и очаровательной улыбкой. Кроме того, у нее обворожительные манеры и доброе сердце».
Но даже при этом мысль о женитьбе сына казалась для королевы «ужасной». Совсем недавно он поскользнулся на апельсинной корке» упал и так сильно разбил колено, что долгое время ходил с палкой и даже во время свадьбы «хромал и покачивался». Это было «печальное зрелище, — писала королева старшей дочери. — Боюсь, что все были поражены видом принца и обвиняли меня во всех грехах! Мне жаль ее, но, кажется, она действительно любит его и не обращает внимания на его недуг».
Королева действительно обожала жену герцога Эдинбургского, и больше всего за то, что она не терялась в ее присутствии и была скромна и естественна. Причем вела она себя более спокойно, чем многие члены королевской семьи. На свадьбе королева впервые за последние сорок лет появилась в белом нарядном платье, а не в своем обычном траурном одеянии. Вскоре после свадьбы жена принца ворвалась в покои королевы и стала жаловаться на то, что ей назначили прислугу без соответствующих консультаций с ней самой. При этом она твердо заявила, что хочет сама подбирать себе слуг, которые будут ухаживать за ней многие годы. После ее ухода королева недовольно проворчала, что с этой упрямой девушкой ничего нельзя поделать. «Но к сожалению, в этом случае она безусловно, права, — призналась она. — На ее месте я поступила бы точно так же».
Королева долго сомневалась в том, способен ли ее сын иметь детей. Каково же было ее удивление, когда вскоре после свадьбы его жена забеременела и родила совершенно здоровую девочку. На следующее лето отец ребенка, получивший к тому времени титул герцога Олбанийского, решил отправиться на юг Франции, чтобы поправить здоровье. Мать считала, что ему действительно стоит «изменить обстановку и погреться на теплом солнце». Однако он отправился туда один, так как «здоровье Елены, — по словам королевы, — не позволяло ей в данный момент совершать столь длительное путешествие. Думаю, это не очень хорошо, что он оставляет ее одну». Именно там, в Каннах, произошло несчастье. Поскользнувшись на мокром кафельном полу частного клуба, принц упал и умер в марте 1884 г.
Королева была подавлена горем, рыдала от отчаяния и считала себя полностью уничтоженной. Потеря была для нее настолько велика, что она долго не могла прийти в себя. Она наконец-то поняла, что потеряла «самого дорогого» из всех своих «дорогих сыновей». «Боже мой, какое горе! — записала она в дневнике. — Как он был мне дорог, как я следила за каждым его шагом... Он был таким милым и хорошим собеседником, «любимцем дома»... а его любимая и совсем молодая жена... Нет, это ужасно, слишком ужасно! Но мы должны подчиниться воле Бога и верить, что все это к лучшему. Жизнь моего бедного мальчика была слишком мучительной».
Гроб с телом принца был доставлен в Виндзор для захоронения в церкви Святого Георгия. Убитая горем мать тут же позабыла о неприязненных отношениях между сыном и шотландскими слугами и приказала всем им присутствовать на похоронах, включая и ненавистного для Леопольда Арчи Брауна. Королева напомнила присутствующим, что этот человек был преданным другом покойного и посвятил ему значительную часть своей жизни.
Четыре месяца спустя герцогиня родила второго ребенка, на этот раз мальчика, который стал вторым герцогом Олбанийским и тридцать вторым внуком королевы Виктории. После этого у нее появится еще шесть внуков, и четверо из них будут детьми принцессы Беатрисы.
Будучи младшей дочерью в семье королевы, Беатриса выросла избалованной девочкой и позволяла себе многое такое, чего никогда не делали ее старшие сестры. Поведение девочки всегда было дерзким, но ей все прощали. К примеру, когда ей говорили во время еды, что она не должна есть такие деликатесы, потому что они «вредны для ребенка», девочка тут же отвечала: «Но ребенок хочет этого». А когда четырехлетней девочке сделали замечание, что она непослушная, она не стала спорить с этим и ответила: «Вчера вечером я была очень непослушной. Я не разговаривала с папой, но это ничего не значит».
После рождения принца Леопольда королева сказала сэру Джеймсу Кларку, что если родит хотя бы еще одного ребенка, то превратится в развалюху. Мистер Кларк не стал возражать королеве, но добавил, что все дело не в ее физическом состоянии, а в состоянии души[65]. Однако после рождения принцессы Беатрисы королева вновь воспрянула духом. «Сейчас я чувствую себя намного лучше, чем после предыдущих родов», — записала она в дневнике. Окончательно она отбросила сомнения относительно детей, когда набралась смелости и попросила принца Альберта поддержать ее в нелегких отношениях с ними и, уж во всяком случае, не ругать ее в их присутствии. «Я была щедро вознаграждена и забыла все, что пришлось вынести, — отмечала она, — когда мой любимый Альберт сказал: «Прекрасный ребенок, и к тому же девочка!»
