По мере взросления этого ребенка королева все больше привязывалась к младшей дочери и даже мысли не допускала, что ей придется когда-нибудь расстаться с ней. А позже она недвусмысленно заявила, что ее замужество будет для нее трагедией. Она признавала, что постарается сделать все возможное, чтобы как можно дольше сохранить Беатрису «юной и по-детски наивной», поскольку «не сможет жить без нее». Тем более что это было бы благом для самой девочки. Откровенно говоря, сама Беатриса не изъявляла никакого желания побыстрее выскочить замуж и покинуть родные пенаты. Однажды в детстве она наблюдала, как художник Фрит писал картину, посвященную свадьбе ее старшего брата. В какой-то момент художник повернулся к ней и спросил, не хотела бы она стать одной из подружек невесты. «Нет, — решительно и без колебаний ответила девочка, к несказанному удовольствию матери, — мне вообще не нравится свадьба. Я никогда не выйду замуж и навсегда останусь с мамой».
«Могу сказать честно и откровенно, — писала королева старшей дочери, — что никогда в жизни не видела столь милого, нежного и дружелюбного ребенка, как она. Беатриса чрезвычайно доброжелательна, имеет чудесный характер и является превосходной помощницей для меня... Она всегда со мной, и я никогда не перестану любить ее и доверять ей. Я даже мысли не допускаю, что она когда-либо оставит родной дом, как сделали ее старшие сестры, что, конечно, было большой ошибкой. Надеюсь, что она всегда останется со мной, за исключением, разумеется, тех случаев, когда будет посещать театр или другие публичные места».
Даже много лет спустя королева по-прежнему продолжала гнать от себя дурные мысли насчет возможного замужества младшей дочери и благодарила Бога за то, что он послал ей такую милую и преданную дочь. Эти чувства усилились еще больше после неожиданной и скоропостижной смерти ее младшего сына принца Леопольда. О замужестве Беатрисы теперь вообще не могло быть и речи. «Я ненавижу все эти свадьбы, — решительно заявила королева. — Они навевают на меня меланхолию, причиняют боль моим детям, приводят к серьезным жизненным испытаниям, вредно сказываются на здоровье и т.д. и т.п.».
Даже одно упоминание о свадьбах наводило на нее ужас. А Генри Понсонби получил выговор от королевы только за то, что за обеденным столом рассказал немного о чьей-то свадьбе. Она еще раз напомнила, что никто не имеет права заикаться о свадьбе в присутствии принцессы Беатрисы. Брак, по ее мнению, никогда не был и не может быть источником «настоящего счастья», и сама она убедилась в этом на собственном опыте. В своем безоговорочном осуждении брака королева пошла еще дальше и заявила как-то: «Я ненавижу браки, и в особенности те из них, которые отняли у меня дочерей... Я просто не могу думать о них... Мне всегда было интересно, — писала она, позабыв о всяких правилах грамматики, — что ощущает мать, дав жизнь своему ребенку, а потом лишается его по прихоти совершенно чужого для нее человека. Подобные мысли являются для меня самыми мучительными из всех, которые только можно представить себе в этом жестоком мире».
Поэтому нет ничего удивительного в том, что королева пришла в ужас, узнав, что ее дочь не только отказалась от своего прежнего мнения по поводу замужества, но даже успела выбрать человека, которого хотела бы видеть в качестве своего мужа Поначалу она и говорить об этом не хотела. В течение нескольких недель она избегала всяких встреч с дочерью и решительно отказывалась обсуждать с ней эту тему. Все их общение свелось к обмену записками за обеденным столом. И только в 1885 г. она смирилась с мыслью о замужестве младшей дочери, но только при том непременном условии, что ее будущий муж принц Генрих Баттенбергский будет жить при королевском дворе, а принцесса Беатриса никогда и ни при каких обстоятельствах не покинет родной дом. Беатриса без колебаний дала матери такое обещание и совершенно искренне полагала, что подобная участь ей не грозит. Ведь за двадцать два года она лишь «однажды уехала из дому, да и то только на десять дней».
Но даже обещание дочери, что она навсегда останется с матерью, не успокоило мятущееся сердце королевы. Она с ужасом ожидала предстоящей свадьбы, когда ей придется распрощаться со своим «милым, добрым, невинным ребенком» и передать его в руки совершенно неизвестного и чужого человека. Все это время она возносила молитвы Богу, что бы он уберег дочь от подобных испытаний хотя бы на некоторое время. А когда свадьба все же состоялась, она продолжала молить Бога, чтобы он даровал ее девочке благородного и достойного мужа. «Современные молодые люди, — сетовала королева, — к сожалению, становятся в своей повседневной жизни и манерах похожими на американцев».
Королева не сомневалась в том, что свадьба младшей дочери станет для нее «тяжелым испытанием», однако на самом деле свадебная церемония прошла весьма удачно и не привела к горьким разочарованиям, несмотря на то что впервые проходила не в Королевской церкви, а в небольшой приходской церквушке неподалеку от Осборна. «Я стояла рядом со своим милым ребенком, — отмечала позже в дневнике королева, — который выглядел совершенно спокойным, чистыми в высшей степени умиротворенным. И хотя я стояла у алтаря уже девятый раз, пятый раз выдавая замуж дочь, никогда еще я не испытывала такого волнения, как в это время... После окончания благословения я крепко обняла своего дорогого и милого ребенка».
Однако, по сообщениям прессы, свадебная церемония прошла не так гладко и не так трогательно, как записала королева в своем дневнике. Королева казалась «необычайно злой», принц Уэльский чувствовал себя не в своей тарелке и суетливо дергался подружки невесты были просто «очаровательны в своем полном отсутствии какого бы то ни было очарования», архиепископ Кентерберийский произнес чересчур тоскливую и утомительную речь, отчего королева нервно притопывала ногой, а принц Уэльский ерзал на стуле от нетерпения, великий герцог Гессенский предстал «старым и немощным», герцог Эдинбургский выглядел более мрачным, чем обычно, а герцогиня была настолько угрюмой, что испортила настроение всем окружающим. В заключение этого скорбного отчета говорилось, что принцесса Луиза, хотя и показалась веселой и беззаботной, вела себя слишком развязно, лорд Лорн умудрился проявить полное равнодушие к происходящему, а принц Георг Уэльский был доволен только самим собой. Он смотрелся чрезвычайно обыденно и просто, однако был более высокого мнения о себе, чем его брат. Когда свадебная церемония наконец-то завершилась и принцесса Беатриса стала прощаться с матерью, чтобы отправиться на виллу, расположенную в нескольких милях от родного дома, для проведения своего медового месяца длительностью в два дня, королева не выдержала и расплакалась. Для нее было слишком невыносимо прощаться с дочерью, которую она считала своей единственной утехой и радостью. Это было похоже для нее на «наказание или неизбежную казнь». Она даже заткнула пальцами уши, чтобы не слышать раздражающих звуков оркестра. Изрядно поплакав, она записала, позже, что только теперь понимает истинное значение мусульманских обычаев. «Я согласна с магометанами, что долг детей перед родителями должен быть на первом месте, однако в Европе детей этому в религиозном плане не учат».
К счастью, новый зять ей очень понравился, и это хоть немного успокоило ее. Принц Генрих был «весьма рассудительным», хорошо относился к ней и вообще стал «ярким, лучом света» в ее доме. Он всегда был предусмотрительным, деликатным, часто помогал ей и вообще вел себя в ее присутствии просто и естественно. Главным результатом этого брака стали четверо замечательных внуков, и королева всегда была рада видеть их в своем доме.
«В этот момент она не была похожа на идола, не производила пугающего впечатления, мило улыбалась...»
В последние годы жизни королева Виктория с удовольствием общалась с маленькими детьми. Одна из ее придворных дам, Мари Маллет, рассказывала, как рада была королева, когда ей представили маленького и непоседливого Виктора Маллета. А еще больше ей понравилось, что мальчик проявил живой интерес к картине Лэндсира, на которой была изображена Эос, любимая борзая принца Альберта. Виктор приветствовал королеву словами «Доброе утро, королева» и с самого начала был очарован ее добродушной улыбкой и мягкими манерами. А когда она подарила ему миниатюрное ландо, которое тащили две серые лошадки, он был вне себя от радости. А чуть позже она «хохотала до слез», когда мальчик, которому едва исполнилось три года, важно вошел в комнату, отвесил грациозный поклон, а потом подошел к королеве, чтобы поцеловать ее руку, достал белого игрушечного поросенка и торжественно объявил: «Посмотрите на этого поросенка. Я вез его из самого Лондона, чтобы он познакомился с вами».
