— Ну, чего замерли, красавицы? Чего глаза государю не кажете? Или боитесь, что царь-батюшка вашу красоту сглазит? А может, думаете, что приворожу всех зараз да во дворец приведу?.. Не бойтесь, девоньки, не басурман я какой, одна мне суженая нужна. Может быть, среди вас единственную выбрать? — весело подмигивал царь-батюшка девкам. — А где дщерь боярская, почему своего господина не встречает? — обернулся Иван Васильевич к подскочившему Нагому.
И тут увидел Марию.
Девушка не шла, она плыла навстречу государю, проскользнула лебедушкой мимо навозных куч, едва зацепив длинным шлейфом разбросанный сор, а затем осторожно, будто подступала к огню, приблизилась к московскому господину.
— Здесь она, государь.
— Так вот она какая, — удивился Иван Васильевич и, заглянув в самые очи девушки, продолжал: — Вижу, что это не боярская дочь, а сама Елена Прекрасная мне навстречу ступает. А я-то по своему скудоумию полагал, что такие девицы только в сказках встречаются.
— Нет, батюшка-государь, — приподняла круглый подбородок боярышня, — не Елена я, а Мария!
— А дочка-то у тебя с характером, — улыбался государь, — царю перечит. Ну да ладно, такие мне еще больше нравятся. Конечно, как же я тебя не узнал, ты Мария-царевна! Дай я испробую твоего угощения, — государь взял с подноса золотую чарку. — Из таких рук и смерть принял бы благодарно.
И, выпив терпкого вина, улыбнулся так, как будто отведал сладкого шербета.
— На здоровье, батюшка-государь.
— Дай же я тебя за этот подарочек расцелую, девонька, — ухватил Иван Васильевич губами рот Марии, да так крепко, как будто пожелал откушать ее живьем. — Эх, боярин, ну и девка у тебя уродилась, — переводил дух государь. — И целоваться умеет крепко, насилу ее от себя оторвал. Все, Афанасий Федорович, беру твою дочь в жены. Ну как, нужен тебе добрый зять? Или на порог мне укажешь?
— Если пожелаешь мою дочь в жены взять, царь-батюшка, так за честь сочту великую, иконкой благословлю, — большим челобитием отвечал Афанасий Федорович.
— Вот и сговорились. А со свадьбой тянуть не станем, на следующей неделе и отпразднуем венчание.
— Господи, — едва успела вскрикнуть Мария и повалилась на руки сенных девиц.
— А здоровьем-то твоя дочь, видать, не шибко крепкая, Афанасий Федорович. Мне ранее женушки слабенькие попадались, вот потому и мерли. Ну ничего, замужество ей на пользу пойдет, поправится. А хороша! — глянул Иван Васильевич в безжизненное лицо и пошел к саням.
* * *
Иван Васильевич называл Нагую не иначе как Марией Моревной и всякому говаривал о том, что явилась она во дворец затем, чтобы увести своего престарелого мужа в добрую сказку.
Давно челядь не видела Ивана Васильевича таким смиренным. Государь напоминал старого сытого кота, которого если что-то и способно растревожить, так только писк молоденькой кошечки, ради которой он мог, задрав хвост, вскарабкаться на любую крышу.
Царица Мария сделалась игрушкой государя, которой он, уподобившись младенцу, не мог натешиться. Иван Васильевич повелел одевать государыню в лучшие наряды и, призвав в Гостиную комнату, осматривал со всех сторон, как редкую и дорогую куклу.
— Красивая ты, Мария, нечего сказать! — без конца восторгался царь. — Чую, недолго мне еще девок мять, а жаль! На том свете такой услады не сыскать. Марьюшка, любава моя, будет теперь кому глаза мне закрыть, когда я в лучший мир отойду.
— Что ты такое говоришь, Иван Васильевич? Живи долго, как иерусалимский Симеон.
— Триста лет? — усмехнулся Иван Васильевич. — Не суждено… На Анастасию Романовну ты похожа, жену мою первую. Дивной красы была женщина. Уже в могилу скоро сходить, а все ее вспоминаю, будто другой жизни у меня и не бывало. Словно не жил, а котом шкодливым по чужим чердакам лазил. Весь испакостился, даже очистительная молитва скверну не способна отодрать. Видать, секли меня в малолетстве маловато.
— Не дело говоришь, Иван Васильевич, — смело укоряла Мария мужа. — Ты нам всем батюшкой приходишься. А отца не выбирают, он господом послан. Как тебя господь надоумил, так ты и правил.
— Так ты не только красива, как Елена Прекрасная, ты еще и умна, как Василиса Премудрая, — восторгался Иван Васильевич своим последним выбором. — Надоумил меня господь на старости лет с женой. А то последние супружницы никчемными были…
Пальцы государя-батюшки удобно покоились на талии Марии. Вчера вечером Иван Васильевич был особенно нежен с женой. Мария Афанасьевна знала, что царское семя глубоко проникло в утробы и уже успело пустить росток, который даст начало новой жизни. Она уже ощущала это таинство именно там, где приостановились государевы ладони, — новая жизнь билась легко и радостно, в такт ее сердцу.
— Иван Васильевич, через девять месяцев у нас будет мальчик. Позволь мне ему имя дать.
— И какое же ты имя заготовила для чада?
— Дмитрий.
— Дмитрий… сын богини Земли. Был у меня уже один Дмитрий, не принесло это имя счастья. Кто знает, может, в этот раз беда стороной обойдет. Назовем, как решила.
* * *
Если бы не присутствие в государевых покоях Марии, которую вся дворовая челядь называла ласково — матушкой, можно было бы подумать, что Иван Васильевич не расстался с холостым бытием. Пиры во дворце проходили ежедневно, а веселые развлечения ненамного отличались от тех, какими царь тешил себя в ушедшей молодости. Правда, государь был не так шумен, как ранее, и больше наблюдал за чудачествами бояр, чем куролесил сам. Иногда он был печальным, а то совсем впадал в полную забывчивость и, пугая сидящих за столом, повелевал покликать прежних любимцев, казненных им с десяток лет назад.
Замолкал в эти минуты многошумный стол, казалось, даже карлицы на мгновение застывали в прыжке, и тени потревоженных покойников ложились на лица присутствующих.
— Вяземского ко мне позвать! — громыхал кубком по столу Иван Васильевич. — Да не мешкать, чего замерли?!
— Государь-батюшка, ведь нет Афанасия Вяземского, — преодолевая страх, шептал Морозов на ухо Ивану, — который год как казнен.
— Кто же его мог казнить? — печалился слезно Иван Васильевич. — Или моя воля более ничего не значит на Руси?
— Ты его и казнил, — услышал царь спокойный ответ боярина. — Только давно это было, Иван Васильевич, вот оттого ты и запамятовал.
Хмурился государь.
А потревоженное веселье через минуту вновь начинало набирать силу: прыгали через лавки карлицы, бренчали балалаечники.
— А почему Басмановых на пиру не вижу? — вновь кричал государь. — Позвать ко мне Федьку, без этого шутника и потеха неполной будет! Грустно что-то мне нынче, а он умеет своего государя развеселить.
— И его нет, батюшка, — негромко среди общей тишины отзывался Морозов. — Он тоже казнен.
— Что же это у нас за пир такой получается? Кого не спрошу, всякий казнен… Ну и ладно, без них как-нибудь обойдемся! Все от меня ушли, — шептал государь, — один я среди мертвецов… Вот только ты, Малюта, рядом со мной остался.
Перехватило дыхание у боярина Морозова, и он, преодолевая ужас, вновь начинал спорить с самодержцем:
— Малюты здесь тоже нет, Иван Васильевич, сгинул он в Ливонском походе.
— А кто же тогда ты?
— Я боярин Сытного приказа, государь, холоп твой, Мишка Морозов.
Иван Васильевич долго разглядывал широкое лицо боярина, а потом соглашался устало:
— И вправду Мишка Морозов… Видно, устал я. А ну, карлицы, марш в Потешную комнату, отдохнуть желаю. А вы, бояре, проводите меня к женушке. Или опять возражать станете, скажете, что и супруги у меня нет, будто бы привиделась мне Мария Афанасьевна. А может, я ее тоже казнил? Ха-ха-ха!
Встал Иван Васильевич, и, опрокидывая лавки и скамьи, вслед за государем поднялись бояре и окольничие.
Нагой появился в палатах царя по праву тестя. Глянул боярин сурово на стражу, стоявшую у порога, и велел распахнуть перед ним дверь. Помешкав малость, рынды выполнили распоряжение Нагого — не хотелось молоденьким князьям наживать сильного ворога. А судьба Афанасия Федоровича еще раз подтверждала непредсказуемость привязанностей государя — какой-то месяц назад числился боярин в опальных слугах, а сейчас без доклада ступает на самый верх.
Боярин Нагой застал Ивана Васильевича в Молельном покое. Государева молитва спасала от беды все царство.
Сейчас царство Русское переживало худшие времена: на севере шведы теснили посошное воинство и уже взяли Нарву, а польский король Стефан Баторий занял города Великие Луки, Холм, подошел вплотную к Полоцку; с юга тьма большой ногайской Орды опустошила Украйну и огненным клином далеко вошла в Московию.
Иван Васильевич полагался на содействие римского папы в споре за западные земли, однако глава католической церкви не торопился, и пока государь ожидал ответного послания, шведы заняли русские города Карелы, Иван-Город, Копорье и уже готовились к штурму Орешка, а Стефан Баторий сумел взять Полоцк.
