оскорбления. Такие как старший сержант Орр прекрасно понимали ситуацию и оттого поливали их бранью, не стесняясь в выражениях.
На рассвете капитан Ми и Кесри вошли в бастионную башню, дабы еще раз бросить взгляд на цитадель. За ночь ручеек жителей, покидавших город, превратился в поток. Дороги во всех направлениях были запружены тележками, повозками и паланкинами, неудержимо вытекавшими из городских ворот. Столпотворение их выдавливало пеших жителей на обочины и рисовые поля.
– Похоже, народ спешит до штурма покинуть город, – сказал Ми.
– Так точно, каптан-саиб.
Все было готово, и Кесри уже не терпелось, чтобы штурм начался. Бог с ней, с опасностью, но уж лучше в бой, чем еще одна ночь в этой чертовой дыре.
Но не тут-то было. Бригада уже строилась, когда над северными воротами взвился белый флаг.
– Пропади ты пропадом! – вскрикнул капитан Ми. – Будь я проклят, если это не знак новой переговорной болтовни!
Выход отложили, все утро офицеры курсировали между бастионом и штабом.
Позже капитан Ми рассказал, что мандарины запросили перемирия и Полномочный представитель поставил его непременным условием немедленную выплату шести миллионов серебряных долларов и вывод всех китайских войск из города.
Мандарины, как всегда, согласились, но английские офицеры были единодушны в том, что все это без толку и они, выходит, зря проливали кровь и пот, захватывая бастионы. В кои-то веки генерал Гоф решительно выступил за штурм, но у него связаны руки, ибо капитан Эллиотт уперся и дает китайцам время на исполнение условий перемирия. Видимо, еще несколько дней войска проведут в бастионах.
Меж тем зной набирал силу, в воздухе гудели тучи мух и прочей кусачей дряни, привлеченных зловонием потных тел и переполненных нужников. Возникла необходимость строгих норм на таявшие запасы провианта и воды. Единственной хорошей новостью стали редкие облака, набегавшие с юга.
В середине дня капитана Ми вновь вызвали в штаб на совещание по поводу нехватки провизии и воды. Командование распорядилось о создании продовольственных отрядов, которые обязаны действовать по четким правилам: никакого насилия, но только обход крестьянских домов с просьбой о подношениях в виде риса, овощей и живности. Всякому хозяйству, сделавшему вклад, на дверь дома вешать табличку, дабы его не беспокоили вторично. Домогательства к гражданским лицам – мужчинам, женщинам и детям – исключались категорически. Нарушителей сих правил ждет суровая кара.
– Все ясно, хавильдар?
– Джи, каптан-саиб.
Ми достал карту и показал дорогу к деревне Сань Юань Ли. Кесри надлежит собрать и возглавить продовольственный отряд, а капитан в составе группы офицеров наведается в близлежащие пагоды и храмы.
– Имей в виду, хавильдар, неприятности мне не нужны. – Взгляд Ми был тверд. – Никакого мародерства и кобеляжа с местными женщинами. Ты понял?
Кесри вскинул руку к виску:
– Так точно, господин капитан.
Сформировать продовольственный отряд было непросто, поскольку и в лучшие времена сипаи отлынивали от всего, что сулило ручной труд, а нынче и вовсе предстояло таскать тяжести. Выбор среди обозников тоже был небогат, их осталось меньше двадцати человек. В результате не нашлось иного выхода, как включить в отряд барабанщиков и флейтистов, отнюдь не рвавшихся на роль носильщиков, да кто их спрашивает.
Собрав все имевшиеся бурдюки, кувшины, мешки и прочую тару, отряд под водительством Кесри и охраной сипаев тронулся в путь.
Тропа к деревне вилась по крутому склону, у подножия холма сливаясь с дорогой на север, по которой шли многочисленные семьи беженцев. Едва завидев сипаев, они испуганно отступали в рисовые поля.
Под безжалостным зноем отряд быстро выдохся. Углядев сипаев из мадрасского полка, разлегшихся в тени раскидистой красночерепичной крыши пагоды, Кесри обрадовался возможности сделать привал. Он велел своим людям устроиться под деревом, а сам пошел переговорить с мадрасцами. Оказалось, те поставлены в караул, пока офицеры, среди которых был капитан Ми, осматривают кладбище на задах пагоды.
– Чего им там понадобилось? – удивился Кесри.
Сипаи переглянулись, один кивнул на ворота:
– Ступай туда, сам увидишь.
Кесри прошел на территорию храма и, миновав анфиладу дворов и пропитанных благовониями вестибюлей, очутился перед открытой дверью, сквозь которую увидел офицеров и отделение сипаев на примыкавшем к пагоде кладбище. Подойдя ближе, он понял, что солдаты, исполняя приказ розовощекого лейтенанта, раскапывают могилу. Несколько могил уже были вскрыты, лейтенант в них заглядывал и что-то помечал в блокноте.
Неподалеку строй сипаев с ружьями наперевес сдерживал толпу местных жителей.
Учуяв запах тлена из недавних захоронений, Кесри содрогнулся от ужаса и омерзения. Разве можно тревожить прах умерших?! Поскорее уноси ноги, подсказал внутренний голос.
Зажав нос, Кесри развернулся к выходу и едва не налетел на капитана Ми. Взгляд капитана метнулся с Кесри на кладбище и обратно.
– Не подумай плохого, хавильдар, – сказал Ми. – Из могил ничего не берут. Лейтенант Хэдли, – он кивнул на офицера с блокнотом, – интересуется историей. Он изучает китайские обряды и обычаи, только и всего.
– Понятно, каптан-саиб.
– Давай-ка займись своим делом. – Взмахом руки капитан дал понять, что разговор окончен.
Когда отряд продолжил путь, вдали обозначились темные тучи с полосами дождя, однако то была не долгожданная буря, но лишь короткий ливень.
Впереди замаячило нечто похожее на крестьянское хозяйство: домишко и сараи вкруг мощеного двора с колодцем. На воротах не было таблички, извещающей об уже состоявшемся визите фуражиров, и отряд вполне мог приступить к выполнению поставленной задачи.
Не найдя хозяев, Кесри приказал обозникам наполнить колодезной водой бурдюки и кувшины. Он постучал в дверь раз, потом другой, но в лачуге никто не отозвался, хотя в щели ставен на окошке посверкивали глаза ее обитателей.
Кесри раздумывал, как быть дальше, и тут к нему подбежал обозник с известием, что в сарае обнаружены люди. Через двор Кесри прошел к амбару, где забились в угол два объятых ужасом китайца-батрака. Возле них стояли мешки с рисом и корзины с только что собранными бананами, зеленой фасолью и округлым гладким овощем, похожим на карелу, китайскую горькую тыкву, столь любимую сипаями.
При появлении Кесри батраки, одетые в изношенные рубахи и штаны, заскулили и, не вставая с корточек, стали раскачиваться с пятки на носок. Лица до полусмерти напуганных крестьян превратились в потешные маски ужаса.
Кесри предпринял вялую попытку жестами объяснить, что пришел за провизией. Однако дурно исполненная пантомима действия не возымела, ибо китайцы зажмурились, словно им явился жуткий призрак, на который взглянуть невозможно.
И что теперь? Кесри досадливо сплюнул.
Все это без толку: даже если батраки его поймут, они не вправе распоряжаться хозяйскими припасами. И потом, кто же добровольно расстанется с плодами тяжкого труда? Ни один крестьянин, будь то здесь или в родном Наянпуре, на это не согласится, если только речь не идет о спасении собственной шкуры, поскольку просьба незваных гостей подкреплена наставленным дулом ружья. Именно это сейчас и происходит – грабеж средь бела дня, иначе не скажешь. И надо же, чтоб все это выпало на долю простому хавильдару, и лишь по прихоти его командира! Пожалуй, лучшее, что можно сделать, так это поскорее отсюда убраться.
Кесри приказал обозникам взять пять мешков риса и две корзины овощей.
– Укройте парусиной, а то вдруг дождь, – сказал он.
Кесри вышел из амбара и оторопел, увидев возле ворот кучку людей в обычной одежде китайских крестьян – блузы, штаны, островерхие шляпы. Но поразило его не облачение незнакомцев, а то, что Маддоу разговаривал с одним из них.
– Эха ка хота, это еще что
