отъездом в Клокуэлл. Она укладывала вещи в чемоданчик, когда внизу хлопнула дверь. Эдди и Люси, как обычно, загалдели, и вскоре в спальне появился муж Маб. Он улыбался близнецам, повисшим на нем, словно обезьянки, но при виде Маб на его щеках проступили желваки.
«Только не еще одна ссора, – мысленно взмолилась она. – Мне ведь некогда!»
Его глаза остановились на чемодане.
– Собираешься куда-то? – спросил он с тягучим австралийским акцентом, от которого так и не избавился за пять лет жизни в Англии.
– Внезапно объявились старые подруги и пригласили на выходные, устроим девичник, – бодро сказала Маб. – Ну не надо так огорчаться, Майк. С малышами поможет няня.
– Я надеялся, что мы сегодня закончим разговор, – сказал он ровным голосом.
– Не помню, о чем ты, – солгала она. – Я так тогда устала…
– Но не настолько, чтобы не забраться на меня, только бы поставить точку. И именно так ты обычно выпутываешься из любого разговора между нами, если он тебе не нравится.
– Можно было бы ожидать, что ты рад жене, которая не отговаривается головной болью каждый раз, когда время ложиться в постель. – Маб захлопнула чемоданчик. – На ужин я оставила запеканку с колбасками и помидорами, а на сладкое пирог с сиропом…
– Прекрати, Маб.
– И еще со вчерашнего дня осталось немного…
– Да не интересует меня ужин. Поговори со мной.
Она посмотрела на мужа, стоявшего в дверях в одной рубашке, без пиджака. Малышка Люси подпрыгивала у него на руках, а Эдди вцепился в его ногу. Майк умел обращаться с малышами. А ведь она не ожидала ничего подобного, когда выбирала его. Все произошло в ту головокружительную неделю после победы в Европе. Лондон ликовал и праздновал, а Маб в Адмиралтействе разбирала коробки с флотскими дешифровками; вошла одна из секретарш с младенцем на руках и сказала, что ее мать болеет, – нельзя ли ей, в порядке исключения, взять ребенка с собой в эту смену?
– Подержи его минутку, Маб… – попросила она.
И Маб как завороженная протянула руки к ребенку. После Ковентри она все еще жила будто во сне, а по ночам страдала от кошмаров. Но в безумном исступлении, последовавшем после капитуляции Германии, когда Великобритания наконец смогла задать себе вопрос «А что дальше?», Маб тоже задала его себе, глядя на лепетавшего у нее на руках малыша, и в ответ ощутила одно всепоглощающее желание: я хочу ребенка.
И тогда она убрала в шкаф свое черное шерстяное платье, надела шелковое цвета бургундского, порхавшее у ее ног, как само воплощение греха, – и отправилась на охоту за вторым мужем. Эта охота была совсем иной, чем первая: овдовевшая миссис Грей уже владела и домом, и банковским счетом. От второго мужа требовались только доброта, желание иметь детей и как можно меньше сходства с Фрэнсисом Греем. Именно тогда ей и встретился лейтенант Майк Шарп, загорелый, рост шесть с половиной футов, отставной летчик Королевских ВВС, который однажды вечером, случайно задев ее локтем в толпе у «Савоя», сказал с певучим австралийским акцентом: «Привет, красавица!»
«Сгодишься», – решила Маб почти не сходя с места.
– Хочу притулиться где-нибудь, где туманы и прохлада, никогда не возвращаться в треклятую Канберру, но зато вернуться к работе инженера, – признался Майк, когда она спросила, чем он займется теперь, когда война закончилась.
Других подтверждений ей не требовалось. Маб упала с ним в постель в тот же вечер; не прошло и недели, как они поженились. Война закончилась, все влюблялись направо и налево, и Майк не был исключением. Он влюбился в Маб, а Маб – в мечту о малышах с атласными щечками и его синими-пресиними глазами.
Этими глазами смотрели на нее теперь ее двое детей.
– Ты никогда толком даже не поговоришь со мной, разве что о погоде, о детях или об ужине, – с упреком продолжал Майк. – Я не имею ни малейшего понятия, что у тебя в голове, черт возьми. А осмелься я спросить, ты либо начинаешь болтать об Эдди и Люси, либо вешаешься мне на шею и трахаешь до потери сознания…
– Давай без непристойностей, – холодно сказала она.
– …только бы не позволить мне узнать тебя лучше, пусть и случайно. В целом это, конечно, неплохая тактика, но она уже начинает устаревать. – Он замолчал, явно пытаясь совладать с раздражением. Обычно Майк был очень спокоен. Не отстраненно, как Фрэнсис, с его скрытыми глубинами, будто колодец до середины Земли, а очень по-австралийски, как потом поняла Маб. Однако стоило этой расслабленной непринужденности смениться гневом, и он нападал, словно акула, выплывшая из океанской пучины. – Знаю, во время войны тебе пришлось нелегко, но ты так и осталась замороженной. А мне, черт побери, надоело сидеть и надеяться, что ты однажды оттаешь.
Маб спрятала глаза, чувствуя себя трусихой.
– Ты не понимаешь… – начала она.
– Ты ни разу не позволила мне даже попытаться понять.
«Что ж, он прав», – подумала Маб. В тот день, когда она вторично произнесла брачные обеты, ее объял бессознательный страх, что если она позволит этому мужчине узнать ее так, как узнал Фрэнсис, безжалостный мир ударит еще раз и она снова разлетится на мелкие осколки. Открывая сердце до такой степени, искушаешь судьбу, ничего хорошего не выйдет. Она не могла этого допустить. Да и особой надобности не было, поскольку, судя по всему, большинство мужчин вовсе не походили на Фрэнсиса – никакого единения душ с женами они не ожидали. Требовалось лишь мирное сосуществование – муж в своем кругу интересов, жена в своем, оба учтивы друг с другом, оба довольны этим раскладом. Так что Маб спрятала под замок и Фрэнсиса, и ту женщину, которой она когда-то была с ним, и чаще всего ей казалось, что в их отношениях с Майком все отлично.
Но в последнее время начались эти мелкие ссоры.
– Мне очень жаль, что ты во мне настолько разочаровался, – натянуто произнесла она, снимая с кровати чемодан. – Учитывая, что я тебя не пилю, не трачу деньги попусту, содержу дом в чистоте и родила тебе красивых детей…
– Да, да, ты примерная жена. Ты это перечисляешь, будто галочки в списке ставишь: хорошая еда, чистый дом, любящая мать…
– И что ж тут плохого? – парировала она.
Черт возьми, она гордилась тем, что стала ему хорошей женой. Когда выходишь за такого порядочного мужчину, как Майк, он заслуживает получить сполна все, что ему положено, взамен того, что вкладывает. И Маб знала, что добросовестно выполняет свой долг. У него не было причин жаловаться, ни единой.
– Хотелось бы мне знать, любишь ли ты меня хоть немного, – сказал он. – Или согласилась бы на любого проходимца, только бы от него родились дети.
Маб резко
