Жуков потряс перед собой пачкой бумаг.
— С 27 февраля 1937 года по 12 ноября 1938 года НКВД получил от Сталина, Молотова, Кагановича санкцию на расстрел 38 679 человек!
Зал притих.
— Санкция давалась на руководящих работников, на наркомов, их заместителей, крупных хозяйственных руководителей, видных военных, писателей, деятелей культуры, членов Центрального Комитета. Давая санкцию, Сталин, Молотов, Каганович заранее определяли меру наказания, а суд оформлял ее приговором, по существу, формально выполняя свою обязанность. На списках к расстрелу указывались лишь фамилия, имя и отчество, там не стояло дат рождения, не было сказано, в чем обвиняется человек. Санкция давалась на все количество сразу. Так, например, Сталин и Молотов в один день 12 ноября 1938 года санкционировали к расстрелу 3 167 человек!
— Сволочи! — раздалось из зала.
— Я не знаю, читали ли они вообще этот список, ведь на 3167 человек много бумаги уйдет. И никто не поинтересовался, кто эти несчастные, в чем обвиняются? Ничего этого не было. Как скот, по списку, гнали на бойню: быков столько-то, коров столько-то, овец столько-то! — продолжал Жуков. — Только вместо быков, коров и овец — были люди!
21 ноября 1938 года НКВД был представлен список для санкции на осуждение к расстрелу на 292 человека, в том числе бывших членов и кандидатов в члены ЦК 45 человек, бывших членов Комитета партийного контроля и членов Ревизионной комиссии 28 человек, бывших секретарей обкомов и крайкомов 12 человек, бывших наркомов, замнаркомов, председателей облисполкомов 26 человек, ответственных работников наркоматов 149 человек и так далее. После рассмотрения этого списка Сталиным, Молотовым, Кагановичем были санкционированы к высшей мере наказания 229 человек. Списки арестованных, которые посылались в ЦК для получения санкции на их осуждение, составлялись НКВД небрежно, с искажениями фамилий, имен и отчеств, а некоторые фамилии повторялись в этих списках дважды или трижды. Препроводительные к этим спискам составлялись Ежовым на клочках грязной бумаги. Так, например, сохранилось письмо Ежова к Сталину, написанное на обрывке бумаги, такого содержания: «Товарищу Сталину. Посылаю списки арестованных, подлежащих суду Военной коллегии по первой категории. Ежов». Первая категория означает расстрел, — пояснил Жуков. — Резолюция: «За расстрел всех 138 человек. И. Сталин, В. Молотов». Никакой пощады! — приподняв над собой документ, прогремел Георгий Константинович.
В числе обреченных на смерть были Алкснис, Антонов, Бубнов, Дыбенко, Межлаук, Рудзутак, Чубарь, Уншлихт и другие.
По залу шел гул.
— Следующая записка Ежова от 20 августа 1938 года. Секретно. «Посылаю на утверждение четыре списка на лиц, подлежащих суду: на 313, на 208, на 5 жен врагов народа, на военных работников — 200 человек. Прошу санкции осудить всех к расстрелу. Ежов». Резолюция Сталина: «За. И. Сталин. В. Молотов». В тот же день судьбу несчастных порешили — пуля в лоб!
Вы Якира знаете, он был крупнейший работник. И он был ни за что арестован. 29 июня 1937 года, накануне своей смерти, Якир написал письмо Сталину, в котором обращается так: «Родной, близкий товарищ Сталин! Я смею так к Вам обратиться, ибо все правдиво сказал, и мне кажется, что я честный и преданный партии, государству и народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей. Я умираю со словами любви к Вам, к партии, к стране, с горячей верой в победу коммунизма!»
На этом заявлении имеется три такие резолюции: «Подлец и проститутка!» — Сталин. «Совершенно точное определение!» — Молотов. «Мерзавцу, сволочи и бл…, одна кара — смертная казнь!» — Каганович.
Зал залихорадило:
— Палачи! Дайте ответ!
— А Каганович сейчас выйдет и скажет, что обстановка была такая, — продолжал Жуков, глядя на Кагановича. — Только Сталин тут уже ни при чем, раз от себя пишет, ведь не Сталин, он написал! На месте этих несчастных могли быть и мы с вами.
1 августа 1937 года нарком путей сообщения Каганович пишет в НКВД Ежову: «Арестовать Филатова — заместителя начальника Трансторгпита, ранее работавшего начальником Юго-Восточной дороги, как троцкиста-вредителя». Каганович сам определил, что он троцкист и вредитель. Из материалов дела видно, что Филатов — старейший член партии, характеризовался исключительно с положительной стороны. 14 августа он был арестован и расстрелян, а сейчас посмертно реабилитирован без каких-либо претензий, и никакого состава преступления за ним нет.
У меня есть еще справка. По неполным данным, с санкции и по личным запискам Кагановича в 1937–1938 годах было арестовано свыше 300 человек. Это уже было без влияния Сталина, здесь нельзя сослаться на мертвого, здесь сам лично дай ответ!
— Иуда! — в мертвой тишине раздался голос председателя Комитета советских женщин Нины Поповой.
— 11 мая 1937 года Каганович представил Ежову список на арест сразу 17 руководящих работников железнодорожного транспорта, в том числе по его письму были арестованы: члены партии зам. начальника Дальневосточной дороги Бирюков; начальник Красноярского паровозоремонтного завода Николаев; военный инженер Каменев и другие. В другом письме к Ежову Каганович пишет: «Мною были командированы на Пролетарский паровозоремонтный завод, в город Ленинград, Россов и Курицын. Россов вскрыл, что на заводе орудует шайка врагов и вредителей. Прошу арестовать следующих людей…» — и далее следует список на 8 человек. Тут, товарищи, нельзя сослаться на Сталина или на какую-то тройку, которая довлела над твоей волей, тут надо рассказать, почему Каганович представлял к истреблению коммунистов!
— Как же он мог! Изверг! Судить!
— Теперь о Маленкове. У меня есть материал, как по его письмам предлагались люди к аресту. Вина Маленкова больше, чем вина Кагановича и Молотова, потому что ему было партией поручено наблюдение за органами внутренних дел. Это — с одной стороны, а с другой стороны, он был непосредственным организатором и исполнителем черной, антинародной работы по истреблению людей. Маленков не только не раскаялся в своей преступной деятельности, но до последнего времени хранил в своем сейфе документы оперативного наблюдения. Я как-то зашел по делам к Булганину, и Булганин с возмущением показал мне документы, которые были изъяты из личного сейфа Маленкова. Что это за документы? Это документы с материалами наблюдения за рядом Маршалов Советского Союза, за рядом ответственных работников, в том числе за Буденным, за Тимошенко, за мной, за Коневым, за Ворошиловым и другими, с записью подслушанных разговоров, в итоге набралось их на 58 томов. Оказывается, все прослушивалось и фиксировалось. У Маленкова основной материал хранился в личном сейфе и изъят был случайно, когда понадобилось арестовать его личного секретаря.
— Помощника Суханова! — поправили из зала.
— За то, что тот проворовался, облигации спер! — с места дополнил Хрущев.
— В том числе был обнаружен документ, написанный рукою Маленкова, я его руку хорошо знаю, потому что у Сталина много раз вместе составляли документы. Этот документ об организации специальной тюрьмы для руководящих кадров, для нас с вами тюрьмы! — уточнил Жуков.
В зале поднялся невообразимый шум.
— Им была нарисована подробная схема тюрьмы.
— Маленков имел специальных инструкторов по тюрьмам, они живы, — прокричала Фурцева. — Можно их спросить!
— Вот какие крамольные документы хранил у себя Маленков! — повысил голос Жуков. — А мы, товарищи, наш народ, носили их в своем сердце, как знамя, верили этим вождям! Верили в их чистоту, объективность, искренность, а на самом деле — смотрите, насколько это грязные люди! Если бы народ знал, что у них с пальцев капает невинная кровь, он встречал бы их не аплодисментами, а камнями!
— Правильно! — раздались голоса.
— Я считаю, что надо потребовать объяснения от Маленкова, Кагановича и Молотова за антипартийные дела. Нужно сказать, что виновны и другие товарищи, члены Президиума. Я полагаю, что вы знаете, о ком идет речь, но вы знаете, что эти товарищи своей честной работой, прямотой заслужили, чтобы им доверял Центральный Комитет, вся наша партия, и я уверен, что мы будем за их прямоту, за чистосердечные признания считать их руководителями!
Бурные аплодисменты не дали Жукову говорить.
— В интересах нашей партии, чтобы не дать врагам пищу, чтобы не компрометировать руководящие органы, я не призываю сейчас судить эту тройку и исключать из партии, эта грязь не должна выйти на поверхность. Здесь, на Пленуме, они должны не тая сказать все начистоту, а потом мы решим, что с ними делать!
— Правильно! — раздались голоса.
— В заключение ставлю так вопрос: могут ли они в дальнейшем быть руководителями партии и государства? Я считаю, что нет!
