Файв-Пойнтс. Вдруг его светлость спросит, где она родилась и выросла? Что ей ответить? «На Четвертой авеню», – посоветовал Шон. Но мысли о тех днях и сопутствующие им воспоминания наполнили ее леденящим ужасом. Она покраснеет, ляпнет какую-нибудь глупость, выдаст горькую правду о всем семействе и всех подведет. «Не беспокойся, – сказал ей Шон. – Предоставь это мне».
Шону было проще. Он уже знал этих людей. Овдовев три года назад, он отправился путешествовать и в прошлом году посетил Лондон вместе со своим сыном Дэниелом и его семьей. Тогда-то дочь Дэниела Кларисса и познакомилась с молодым Джеральдом Риверсом. Она получила хорошее воспитание, была неплохой наездницей и встретилась с ним на охоте. Он сам только что вернулся из Америки и вскоре был покорен ее живыми американскими манерами. Его родители не могли не обратить внимание и на ее очевидное богатство. Но Джеральд и Кларисса были молоды, и все стороны сошлись на том, что нужно выждать несколько месяцев, прежде чем начинать какие-либо переговоры о помолвке.
Когда Шон впервые рассказал об этом Мэри, та не особенно удивилась. О вспыхнувшем интересе британской аристократии к американским наследницам знали все, и сам Шон описал его весьма красочно.
– Они просто-напросто пытаются вернуть часть своих денег оттуда, куда они перетекли, – сказал он.
Как только каналы и железные дороги открыли для мира американский Средний Запад, дешевые зерно и мясо, ввозившиеся из Америки в Англию, подорвали всех местных производителей. Цена на прославленные английские урожаи резко упала, а доходы землевладельцев, на которые содержались огромные аристократические дома, составили лишь часть от прежних. И вряд ли стоило винить аристократию за то, что она обратила свои взоры через Атлантику, где было множество богатых невест, чьи матери горели желанием выгодно продать своих дочерей. К тому же американки обычно оказывались образованнее и более живыми в общении, чем девицы из английской глубинки.
– Но американцам-то это зачем? – спросила у брата Мэри.
Тот пожал плечами:
– Если человек сколотил состояние и скупил в Америке все, что душе угодно, он начинает осматриваться в поисках новых краев, достойных завоевания. И что остается? Он обращается взглядом к Европе и видит в ней то, чего не может приобрести в Америке. Искусство, манеры и титулы многовековой выдержки. Вот их-то он и покупает. Это не пустой звук. А матери, конечно, стараются друг дружку перещеголять.
Мэри задумалась, всегда ли бывали счастливы сами девушки. Она вспомнила, как прочла о свадьбе Консуэло Вандербилт и герцога Мальборо. Это было выдающееся общественное событие, триумф матери Консуэло. Жениху перепало кое-что из Вандербилтовых миллионов, и он сохранил свой шикарный дворец. Но Хетти Мастер поведала ей про изнанку этой истории.
– Несчастная Консуэло по уши влюблена в Уинтропа Резерфорда. Он почтенного американского рода, но ее матери втемяшилось, что семье нужен титул, – она фактически заперла бедняжку и заставила выйти за герцога. Консуэло проплакала всю церемонию. Настоящий позор!
Впрочем, Кларисса не любила никого другого. Более того, ей очень понравился второй сын лорда Риверса. Он был красавец, офицер, служил в хорошем полку и не любил замыкаться в четырех стенах. Неплохо, если добавить к этому денег. Шон, у которого было три внучки, нашел это забавным.
– Но она католичка, – напомнила Мэри, – а он наверняка принадлежит к Англиканской церкви.
– Это дело Клариссы, – сказал Шон. – Ее отец говорит, что ему все равно.
– А мать?
– Мать, – спокойно ответил Шон, – хочет выдать ее за сына лорда.
Когда лорд и леди Риверс объявили о намерении лично посетить Америку, это явилось неожиданностью, но Шон живо организовал путешествие по их вкусу. Несколько дней в Нью-Йорке, затем пароходом вверх по Гудзону, еще сколько-то дней в Саратоге и дальше – Бостон, который они выразили желание осмотреть.
Пока лорд Риверс находился в Нью-Йорке, Шон намеревался играть свою роль и выставить О’Доннеллов людьми почтенными. Британцы, разумеется, обычно считали – совершенно ошибочно, – что все американские капиталы нажиты в самое недавнее время. Тем не менее присутствие богатого старого деда Клариссы и его вполне респектабельной сестры значительно облегчит ей путь в новую жизнь.
А потому, когда Шон накануне сказал: «Придется нам, сестренка, не ударить в грязь лицом, если ты меня понимаешь», у Мэри слегка екнуло в груди.
– Я не умею врать, Шон, – сказала она. – Из меня никудышная лгунья.
– Конечно, да и не нужно этого, – сказал он.
– Чего же ты от меня хочешь?
– Просто будь самой собой.
– А ты что будешь делать?
– Ничего особенного, – улыбнулся он. – Пусть думают, что деньги у нас были немного дольше, чем на самом деле, если ты понимаешь, о чем я.
– Ох, Шон, я обязательно что-нибудь брякну. Избавь меня от этого. Скажи, что я заболела.
– Чушь, – возразил он, – ты отлично справишься!
И вот она, обмирая, отправилась на встречу с Ривердейлами.
Спору нет, они вели себя весьма дружелюбно. Молодому Джеральду Риверсу было всего лет двадцать пять, и он откровенно настроился полюбить родню невесты. Лорд и леди Ривердейл оба высокие, темноволосые и элегантные. Неизвестно, что они там думали, но их безупречные манеры, отработанные за жизнь, исключали всякую неловкость. Дэниел с женой вели себя вполне непринужденно, а Кларисса сияла. Когда отзвучали любезности, Мэри осталось лишь поддерживать с приезжими простенькую беседу, расспрашивать о путешествии пароходом «Уайт стар лайн» и достоинствах отеля. Леди Риверс задала пару вопросов о музеях и галереях, и ответ Мэри о лучших выставках произвел на нее самое благоприятное впечатление.
– Мы будем крайне признательны вам за совет, – сказала она. – Я совершенно уверена, что мы с мужем мало чем отличаемся от путешественников из «Простаков за границей» Марка Твена.
В общем, разговор протекал очень мило, пока не подали обед.
У Шона была внушительная столовая. Там часто усаживалось человек двадцать, а сами обеды превосходили всякие похвалы. Мэри видела, что Ривердейлы очень довольны всем. Поскольку их было восемь, обедали за круглым столом.
– Согласитесь, что это очень неудобно – сидеть ввосьмером, – заметила она леди Риверс, когда они уже занимали места.
Она мысленно возблагодарила Хетти Мастер, которая растолковала ей опасности правильной «рассадки». Начать надо чинно: поговорить с соседом, потом с другим и чередовать их по ходу беседы. Зная все это, Мэри могла безукоризненно соблюсти все обеденные ритуалы. Но вечер в малом кругу вроде этого, за круглым столом, допускал и общие разговоры. Лорд Ривердейл поинтересовался, где она живет, и получил надлежащий ответ – дескать, в доме по соседству, за углом, и леди Риверс, если у нее будет время, может заглянуть на чай. Затем его светлость сказал, что слышал о грандиозных особняках Вандербилтов на Пятой авеню, и Мэри как раз подбирала ответную реплику, когда ей неожиданно пришли на ум слова, которыми Хетти обычно отзывалась о Грамерси-парке.
– Нам нравится то, что здесь поспокойнее, – сказала она.
Так выражались «старые деньги», и его светлость понимающе кивнул:
– Согласен с вами, мисс О’Доннелл.
Пока все шло нормально.
Вскоре стало ясно, что Ривердейлы стремятся обозначить все свои американские связи, какие только могут вспомнить.
– Мы несколько раз встретились с вашим замечательным соотечественником, – обратился к Мэри лорд Риверс. – Он писатель, его зовут Генри Джеймс. Он много лет прожил в Лондоне, и тамошние обеды уже не мыслят без него.
– Очень достойный человек, – сказала Мэри. – Хотя, боюсь, я не всегда его читаю.
– Как и я, – с улыбкой подхватил его светлость.
Затем лорд Риверс немного рассказал ей о своей семье и выдал кое-какие любопытные сведения:
– В роду Риверсов, к вашему сведению, всегда преобладали моряки. Из него, смею заметить, вышли два адмирала. Титул и поместье перешли к моему отцу лишь после смерти очень дальнего родственника. Есть у нас и американские корни. Наша ветвь восходит к капитану Риверсу, который владел в Каролине плантациями, пока не лишился их вскоре после тысяча семьсот семьдесят шестого года. – Лорд Риверс улыбнулся. – Боюсь, он был лоялистом.
– Придется его простить, – отозвалась Мэри. – А что стало с плантациями?
– Они перешли к его друзьям, нью-йоркскому семейству по фамилии Мастер. Но больше я ничего не знаю.
– Мастер? – Мэри так поразилась, что чуть возвысила голос, и заметила, как брат, племянник и молодая Кларисса тревожно глянули на нее.
– Полагаю, это все еще не последние люди в Нью-Йорке, – сказал его светлость. – Вы с ними знакомы?
Бездна разверзлась перед ней, и все семейство очутилось на краю. Десятки лет служения в доме Мастеров. Мэри перевела дух и улыбнулась безукоризненной улыбкой.
