628
Другими основными членами были: принц Сандзё (премьер-министр), принц Ивакура (министр правой стороны), Окубо (министр финансов), Кидо, Окума и Итагаки (советники).
Cакамото, «Хронологическая Таблица», с. 28.
Танака, Сайго Такамори, с. 287–88.
«Нансю Икун».
Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 22.
Сакамото, Сайго, с. 4.
Мисима, Какумэй-но тэцугаку, с. 58–59.
Сакамото, Нансю-О, с. 28.
…вага макото-но тарадзару-о тадзуну бэси. Кавабара. Сайго Дэнсэцу, с. 175–176.
Сакамото, Нансю-О, с. 32.
Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 43.
Сакамото, Нансю-О, с. 31.
Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 44, и Мусякодзи, «Великий Сайго», с. 123. «Любовь к себе ведет к поражению» (мидзукара айсуру-о моттэ ябуруру дзо). (Утимура, там же.) Это относится, разумеется, к моральному (а не практическому) поражению.
Цит. у Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 44.
Первые четыре строки Ситэй-ни симэсу цит. у Сакамото, Нансю-О, с. 20.
Сакамото, Нансю-О, с. 33.
Из «Великого Учения»: «То, что действительно пребывает внутри, будет выражено извне. Посему высший человек должен быть внимателен к себе, когда остается один.» Перевод James Legge, The Four Classics (Hongkong, 1957), p. 9.
Хито-о айтэ-ни сэдзу, тэн-о айтэ-ни сэё. Цит. у Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 175–176.
Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 43, упоминает закон и пророков.
«Буси-но насакэ — жалость воина — звучит так, что немедленно аппелирует в нас (японцах) ко всему благородному; дело не в том, что сострадание самурая в принципе отличалось от сострадания других людей, но подразумевалось сострадание там, где оно не являлось слепым импульсом, но отправлялось в должном соответствии со справедливостью, и где сострадание не оставалось просто состоянием сознания, но основывалось на возможность убить или спасти… Снисхождение к слабым, угнетенным или побежденным всегда превозносилось в качестве черты, приличествующей самураю». (Nitobe, Bushido, p. 42–43.)
Описание того времени говорит об их лачугах, что они были менее 20 квадратных футов и выглядели скорее стойлами, чем человеческим жилищем. Сацума кэйики, цит. у Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 123.
В одном из отчетов (необыкновенно искренний документ для чиновника-самурая) Сайго критикует жестокость властей и отмечает, что многие из притесняемого населения пытались бежать из провинции, оставляя весь свой скот и сельскохозяйственные орудия, но сотни таких беглецов силой возвращали обратно. Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 123.
См. для сравнения Akamatsu, Meiji 1868 (London, 1972), pp. 304–305, Танака, Сайго Такамори, с. 136–37; Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 126; Иноуэ, Мэйдзи Исин (Токио, 1966), с. 4–6, 146–147. По мнению профессора Иноуэ и некоторых других ученых нашего времени, Сайго превратился в «контрреволюционера» после Реставрации. В данном историческом контексте этот термин совершенно неправомочен, однако, действительно, Сайго противился всему, что походило на социальную революцию, и его отношение позже к сацумскому крестьянству напоминает неприятие Лютером крестьянского восстания 1524–1525 годов.
Цит. у Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 133.
Символом роскоши в западном стиле стал Рокумэйкан («Зал Загнанного Оленя») — токийский клуб, устроенный в стиле германского дворца XVIII века. Это было довольно несуразное место, где руководители режима Мэйдзи проводили вечеринки, приемы и балы для своих зарубежных гостей. Для националистически настроенных преемников Сайго Рокумейкан стал объектом особой ненависти, Содомом и Гоморрой, где именно те люди, которым предназначено сохранять японский дух, предавали его, копируя иноземные замашки. Фукудзава Юкити в 1891 году писал, что «цена пребывания одного гостя на вечеринке в Рокумэйкан, или одного блюда, подаваемого в Императорском отеле, составляет больше, чем прожиточный минимум господина Сайго за месяц». Цит. в «Рэкиси Кэнкю», июнь 1972 (пер. проф. Сакамото Мориаки).
«…дети воспитывались в полном неведении относительного экономических наук. Считалось дурным вкусом говорить о них, а незнание достоинства различных монет являлось признаком хорошего воспитания.» Nitobe, Bushido, р. 98. Ср. с отношением к деньгам Осио.
Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 39. После принятия золотого стандарта, иена оценивалась в половину американского доллара.
Там же. В соответствии со своими принципами, Сайго ничего не давал своей жене и детям, и ничего им не оставил после своей смерти
Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 132–133.
Roberts, Mitsui: Three Centuries of Japanese Business (New York, 1973), p. 96.
Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 41.
Типичный инцидент с едой произошел в 1872 году, когда Сайго присутствовал на военных учениях со своей Императорской гвардией в Эттёдзима. Когда пришло время обеда, все генералы вынули свои роскошные лакированные коробки с едой. Адьютант же Сайго, зная непритязательные вкусы своего начальника, передал ему большой рисовый колобок. Когда Сайго разворачивал бумагу, в которую тот был завернут, он случайно выпустил его из рук, и он покатился прямо в песок. Как ни в чем ни бывало, Сайго поднял колобок, отряхнул с него песок и принялся жевать. Рассказывают, что на солдат произвела большое впечатление эта сцена «скромного поведения» генерала. Историю передал свидетель, Ямамото Иэёси, в Нансюо ицува сю (Токио, 1903), с. 87.
Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 42.
В 1871 году самураям было «разрешено» отрезать их традиционные пучки волос на голове и ходить без мечей; эдикт, изданный 5 лет спустя, запрещал носить мечи всем, кроме армейских офицеров и полицейских.
См. Иноуэ, Мэйдзи Исин, с. 428; Танака, Сайго Такамори, с. 214.
Мисима приводит следующие соображения, которые некий самурай с Кюсю представил правительству в 1876 году, как часть «Петиции Относительно Провозглашения Эдикта, Запрещающего Ношение Мечей»:
Насколько я понимаю, ношение мечей есть обычай, отмечавший нашу Страну Дзимму еще в древности, в эру богов. Он накрепко связан с корнями нашей нации, на нем зиждется достоинство императорского трона, он освящает все божественные ритуалы, отгоняет всех духов зла, усмиряет беспорядки. Меч, таким образом, есть не просто упрочение безмятежности нации, но также и охранитель каждого отдельного гражданина. Действительно, если и есть что-либо, сущностно необходимое для нашей военной нации, почитающей богов, что-то, что ни на мгновение нельзя отложить в сторону, то это меч. Отчего же тогда те, на ком лежит бремя формирования и проведения национальной политики, уважающей богов и укрепляющей нашу страну, так мало вспоминают о мече? (Хомба, пер. Майкл Гэллагер, Нью-Йорк, 1973, с. 75–76.)
Иноуэ, Мэйдзи Исин, с. 344, 346.
Beasley, Meiji Restoration, p. 363, В характерной для себя манере, Сайго настаивал, что дух армии, зависящий, разумеется, от насаждения традиционных самурайских ценностей, был более значим, нежели простой набор иноземных технологических новшеств:
Количество войска в постоянной армии должно быть ограничено по финансовым соображениям. Не следует впустую демонстрировать свою силу. Если отборная армия будет воспитываться в военном духе, тогда даже небольшого войска будет достаточно, чтобы отразить нападение из-за рубежа и удерживать иноземцев на расстоянии. (Мусякодзи, «Великий Сайго», с. ix.)
