Всего с двумя казаками охраны помчались за ханом. Рыскали по степи туда и сюда, и наконец беглец сыскался.
Хан стоял в четырех верстах от Берестечка, в Козине. Татары для безопасности вырезали всех жителей села.
Как по раскиданному муравейнику скакал гетман со своими спутниками. Со всех сторон стекались к Козину татары.
— Меня чуть не убили! — бешено затопал ногами Ислам Гирей, брызжа слюной в лицо Хмельницкому.
— Война, — сказал спокойно гетман.
— Зачем мне такая война, если меня убьет!
— Великий хан, верни войско в бой! — Богдан опустился перед владыкой Крыма на одно колено. — Мы потеснили левое крыло поляков. Уверяю тебя, они ничего не поняли. Твой отход — это всего лишь превосходная ловушка. Если поляки попытаются окружить казачье войско, ты ударишь в самое больное место.
— Нет, Богдан! — хан прятал глаза.
Они сидели в каменном доме какого-то местного богача теперь, как и все в Козине, убитого, сидели на полу, на сорванном со стены ковре.
— Нет, Богдан, я не пойду туда. Я видел дурной сон… Мне сегодня приснилось, будто белый орел сел мне на голову и расклевал мне затылок в кровь. Я сорвал орла с головы, бросил моим слугам, но тут мне поднесли питье. Я выпил и по глазам рабыни понял, что она дала мне яд. Как видишь, я жив. Это всего лишь был сон, но я не хочу испытывать судьбу. Белый орел — польский орел.
— Великий хан! Если снится дурное, значит, все будет наоборот. Хочешь, я подарю тебе Марушу. Она в чародействе и гаданиях не знает себе равных. Ни разу меня не обманула.
— Я не верю чародеям, Богдан! Я верю моим стрелам, которые я поутру пускаю в моем Бахчисарае в цель. Только я последний год этой забавой себя не тешу. Мы с тобой, гетман, старые, нам надо жить спокойно. Ступай! Время намаза.
Хмельницкий вышел от хана, голову держа высоко, чтоб не выказать слабости перед Сефирь Газы и другими глазастыми мурзами.
К нему подошли Выговский и Тимош.
— Разыщи своего Ису! — сказал Богдан сыну. — Узнай, что хан затевает. Упроси хоть ширинцев вернуться. А ты, Иван, — гетман тронул за плечо Выговского, — будь возле Сефирь Газы, можешь обещать ему хоть само солнце.
Аслам-мурза приблизился к гетману.
— Хан отдыхать повелел гостю.
Отвел Богдана в соседний дом.
Тимош принес недобрые вести. Сын Тугай-бея Иса сказал своему названому брату, что у хана с королем тайный уговор — не дать казакам победы. Помогать казацкому войску запрещено под страхом ханской немилости.
— Плохи наши дела, — сказал Богдан.
На следующее утро его допустили пред очи Ислам Гирея.
— Войско Запорожское стоит табором, — сказал хан. — И без тебя стоит.
— Великий хан, мы клятву дали перед Богом быть в дружбе!
— Э! Какая клятва! — засмеялся Ислам Гирей. — Москва твое Запорожское Войско под свою руку взяла. Какой же ты мне друг?
— Если бы Москва приняла нас, бедных, не было бы у меня печали. Где оно, московское войско?
Все вспомнил хану Хмельницкий: измену под Зборовом, грабежи украинских селений и городов, вспомнил свои заслуги перед Крымом.
— Что ты шумишь? — смеялся Ислам Гирей. — Если ты мне друг, пошли на Москву, а короля вместе с собой возьмем.
На следующий день Богдана, Выговского и Тимоша держали взаперти. Для разговора явился Сефирь Газы.
— Пусть меня к войску отпустят! — требовал Хмельницкий.
— Завтра! — пообещал он.
И точно: назавтра хан прислал за Богданом. Встретил как лучшего друга.
— Решили мы уходить домой, а ты можешь ехать к войску.
— Значит, бросаешь меня на съедение волкам.
— А ты тоже домой поезжай, — предложил хан. — Я от поляков слышал: у них с казаками переговоры. Казакам твоим обещано помилование, если тебя они выдадут. Так что думай, куда тебе ехать.
Богдан сунул руку за пазуху и вытащил, держа что-то в крепко зажатом кулаке.
— Помоги, хан! Отдам — это! — а глаза сияли, как давно уже не сияли.
— Что у тебя? — удивился хан.
Богдан медленно раскрыл пустую ладонь:
— Душа, хан! Самое дорогое — душа.
Ислам Гирей нахмурился.
— Прощай! — сказал гетману.
10
Они выехали на шлях, пятеро казаков. Налево небо было светлое, но там гремел гром: казачий табор отбивался от натиска польских хоругвей. Направо небо застилали тучи, земля пахла дождем.
— Ну что? — спросил гетман Тимоша, Выговского и казаков. — Здесь ждет нас плен, а там Украина, которую я головой поклялся вызволить из хлопства.
Повернул коня направо.
Погано было на душе, и больше всего от слов своих же, от правильных слов.
— Нечего головой попусту рисковать, — сказал Выговский.
— А не рисковать, так и жить незачем. — сказал Хмельницкий и поласкал рукою шею коня. — Ничего! Победы пережили, переживем и срам.
1
Казаки и без татар хорошо стояли. На следующей же день после бегства хана они отбили все атаки польского войска, потеряв мало, а у врага уничтожив добрых четыре тысячи жолнеров.
Ночь без гетмана была дождливая, ветреная, но казак сам себе гетман, свое дело знал и делал его не худо, как отцы и деды учили, — рыл окопы да валы насыпал.
Поляки проснулись, а перед ними крепость.
Без гетмана, однако, войску нельзя. Искали казаки Хмельницкого, посылали к хану полковников, но хан гетмана им не показал, а потом и совсем ушел из-под Берестечка.
И тогда казаки стали выбирать себе иного гетмана. Выкрикнули Филона Джалалию. Старый полковник от булавы отказался, но в наказные гетманы пошел.
Поляки стояли, особой прыти от окруженного, обезглавленного войска не ожидая, и поплатились.
Наказной гетман вывел казаков ночью на вылазку, и полк наемников был вырезан подчистую. Победа была немалая. Но тут начались между полковниками споры и раздоры. Одни стояли на том, что нужно напасть и порубать в куски проклятую шляхту. Другие хотели отсидеться. Филон Джалалия был горячий казак, но в бесшабашном нападении он видел погибель Войску.
Поползли по лагерю слухи: измена! Реестровые хотят удрать, уже два полковника перебежали к полякам. Один был Крыса, а назвать второго никто не мог, но все упрямо твердили: два изменника к Потоцкому ушли.
2
Павел Мыльский сидел в окопе с Тарасом Дейнекой. Дейнеки промеж себя почитали его за старшего брата. Остальных братьев Павел Мыльский так и не узнал, как зовут.
— Мы не Юрко, не Федько, не Богданко — мы Дейнеки: единый человек! — весело отвечали они на вопрос об имени и называли себя по-разному, забавляясь этой своей постоянной игрой.
Было затишье. Король присылал своего дворянина, обещал всем казакам помилование, если они повяжут и выдадут полковников. По этому случаю собралась рада, но часть казаков оставались в окопах, в охранении.
В небе над головами Павла и Тараса напевал свою радостную песню жаворонок.
— Невезучий ты, хлопец. — Тарас поглядел на пана Мыльского сбоку, засмеялся.
— Почему ты так решил?
— Да потому и решил. За поляков воевал, а мы как раз лупили поляков в хвост и в гриву. Стал за нас воевать, нас лупят.
— Ничего! Зато я живучий.
— Это дело не последнее, — согласился Дейнека и кивнул в сторону рады. — Как галки, раскричались.
Рада и впрямь вышла не рада, а выдери глаза! Схватились реестровые с теми, кто в реестре не состоял. Голытьба захотела себе нового гетмана. Выкликнула Матвея Гладкого. Полковник от гетманской булавы напрочь отказался, но в наказные гетманы пошел вместо Филона Джалалии. Королю послали отказ в его требованиях, а вот вести казацкое войско на большой бой Матвей Гладкий тоже не решился.
И тогда явился перед всем войском Иван Богун.
— Слушайте меня, казаки! Я не дам Войску погибнуть!
Лагерь повеселел. Отовсюду неслось:
— Богун приказал!
— Богун тебе задаст перцу!
Казаки совершили несколько вылазок, и все удачные, не такие, как прежние, но все же для осаждавших болезненные.
— А теперь надо уходить, да так, чтоб след наш простыл, пока враги спохватятся.
На губах улыбка, в глазах лезвие клинка. Богун сразу был в десяти местах.
— Да он колдун! — шептали о нем казаки друг другу.
Все телеги, все дерево, какое нашлось в таборе, было переправлено на болото. Вывести войско через топь — вот что задумал Богун. Гатили болото ночью. К утру хлипкая дорога была готова, и Богун приказал переправить для начала пушки, а для прикрытия их послал наперед конный полк.
— Бросают! Реестровые как крысы бегут! Спасайся! Измена!
Разметав все заслоны, толпы потерявших головы людей валили на узкую деревянную дорогу, проламывали ее, давили друг друга, тонули, сбрасывали в топь пушки.
3
Польский лагерь пробудился от многоголосого вопля, стоявшего над казачьим табором.
