Дверь из ливанского кедра напротив меня бесшумно отворилась. Шелестя одеждами, царица Атосса вошла в комнату и села в кресло. Я пополз к ней, нос мой так и терся о складки ковра. Наконец я увидел на подставке две прижатые друг к другу золотые туфли. В панике я поцеловал левую, но царица, казалось, не заметила моего промаха.
— Встань.
Голос Атоссы был низким, почти мужским. Она говорила на изысканном персидском языке исконного аншанского двора. Нынче такой язык редко услышишь в Сузах, да и не только в Сузах. Старые придворные говаривали, что, слушая Атоссу, они снова слышали голос покойного Кира.
Как ни старался я не смотреть, но краем глаза все же взглянул на царицу. И на нее стоило посмотреть! Не выше меня ростом, она напоминала хрупкую куклу, а маленькое тело венчала совершенно не соответствующая ему огромная голова Кира — с горбатым носом, как у всех Ахеменидов. Ее нос напомнил мне клюв петуха из нашего двора, и я чуть ли не ожидал увидеть ноздри-прорези на переносице.
Волосы Атоссы (или парик) были выкрашены в красный цвет, белки красновато-серых глаз были тоже красными, как волосы. Она страдала неизлечимой глазной болезнью, но так до смерти и не потеряла зрения, счастливица. Толстый слой белил покрывал ее щеки, чтобы скрыть, как говорили, мужскую растительность. У нее были малюсенькие ручки, и все пальцы унизаны перстнями.
— Тебя назвали в честь моего отца, Великого Царя.
При прежнем дворе члены царской фамилии не задавали вопросов. Из-за этого непривычным к придворной жизни стоило труда вести беседу, когда прямые вопросы казались утверждениями, а ответы звучали как вопросы.
— Меня назвали в честь Великого Царя. — Тут я произнес все титулы Атоссы, как обязательные, так и необязательные — на этот счет Лаис меня тщательно проинструктировала.
— Я знала твоего отца, — сказала царица, когда я закончил. — Твоего деда я не знала.
— Он был пророком Мудрого Господа, единственного творца-создателя.
Две пары глаз быстро обратились на улыбающуюся статую Анахиты. Подобно голубой змее, между мной и Атоссой извивалась струйка дыма. У меня выступили слезы.
— Ты говорил это в школе. Напугал учителя. Теперь скажи мне правду, мальчик: ты наложил на него проклятие?
Это был прямой вопрос, в духе нынешнего двора.
— Нет, Великая Царица. У меня нет такого могущества. — И добавил: — Насколько мне известно. — Я не собирался упускать возможное оружие. — Я просто служу Мудрому Господу и его сыну огню.
Неужели в восемь лет я был так мудр, так предусмотрителен? Нет. Но меня натренировала Лаис, которая решила не только выжить при дворе, но и победить.
— Мой отец Великий Царь Кир поклонялся солнцу. И стало быть, огню. Но он поклонялся и другим могущественным богам. Он восстановил храм Бел-Мардука в Вавилоне. Он построил храмы Индре и Митре. Его очень любила богиня Анахита.
Атосса наклонилась к бронзовой статуе. Шею идола украшала гирлянда из живых цветов. Я принял это за дело рук злых духов. Я еще не знал, что в Сузах цветы выращивают в помещении всю зиму, — роскошь, придуманная мидийцами.
Атосса спросила меня о деде. Я рассказал все, что мог, о его откровениях и описал его смерть. На царицу произвело впечатление, что я сам слышал голос Мудрого Господа.
Пусть Атосса и ее маги служили Лжи, но им следовало признать, что Мудрый Господь — единственный всемогущий бог, хотя бы потому что сам Великий Царь объявил всему миру, что корону и победы даровал ему Мудрый Господь. Поскольку Атосса не могла выступить против своего мужа Дария, она касалась этого вопроса с большой осторожностью.
— Зороастра у нас почитают, — сказала она неуверенно. — И конечно, тебя и твою мать…
Атосса нахмурилась в поисках верных слов и затем произнесла изысканную староперсидскую фразу, совершенно непереводимую на греческий, но сводящуюся к чему-то вроде «мы очень любим как своих родственников».
Я склонился до земли, гадая, каких слов от меня ждут. Лаис не подготовила меня к такой любезности.
Но Атосса и не ждала ответа. Довольно долго царица рассматривала меня своими сине-красными глазами.
— Я решила предоставить вам жилище получше. Скажи своей матери, что я была удивлена, узнав, что вы живете в старом дворце. Произошла ошибка. Виновные понесут наказание. Скажи также, что до отбытия двора в Экбатану я приму ее. И еще решено, что тебя переведут в первую группу придворной школы. Ты будешь учиться с принцами царской крови.
Должно быть, я выдал свою радость, но царица не казалась такой довольной.
Уже много лет спустя, когда мы с Атоссой стали друзьями, она призналась мне, что в действительности решение об улучшении нашей жизни исходило не от нее, а лично от Дария. Очевидно, одно из посланий Лаис дошло-таки до Гистаспа. Взбешенный, он пожаловался сыну, который и приказал Атоссе обращаться с нами подобающим образом.
— Но, — сказала Атосса двадцать лет спустя, одарив меня своей очаровательной чернозубой улыбкой, — я не собиралась слушаться Великого Царя. Совсем наоборот — я собиралась предать тебя с матерью смерти. Видишь ли, я была вся во власти этих злых магов. Трудно поверить, правда? Как они заморочили нам голову, настроив против Мудрого Господа, Зороастра и Истины! Ведь я действительно следовала Лжи!
— И продолжаете следовать! — Наедине я всегда дерзил Атоссе, это ее забавляло.
— Никогда! — Атосса чуть улыбнулась. — Тебя просто спас тот случай в классе. До тех пор вряд ли кто слышал о тебе и твоей матери. Но когда разошелся слух, что во дворце внук Зороастра, посылающий проклятия магам… Да, тут уже тебя нельзя было не замечать, правда, можно было убить…
Но если бы вас с матерью нашли на дне колодца — у меня было такое на уме, лихорадка слишком долгая штука, — прочие жены Дария обвинили бы меня и он был бы недоволен. И мне пришлось изменить курс. Как Лаис старалась спасти свою и твою жизни, так и я стремилась сделать своего сына наследником Дария. Попади я в немилость, Персидская держава досталась бы не моему сыну, а Артобазану, в чьих жилах царской крови не больше, чем у Дария.
— Или Кира Великого, — вставил я.
Со старой Атоссой можно было позволять себе вольности до известного предела.
— Кир был потомственным вождем горных племен. — Атосса ничуть не смутилась. — Он был урожденный Ахеменид, урожденный владыка Аншана. Что касается остального мира… Что ж, он завоевал его обычным образом, и если бы его сына Камбиза не… если бы он не умер, то не было бы никакого Дария. Но это прошлое. Сегодня Ксеркс — Великий Царь, и все оказалось к лучшему.
Двор покидал Сузы в четыре этапа. Поскольку гарем двигался медленнее всех, женщины и евнухи выезжали первыми. Само собой, носилки Лаис двигались в свите царицы Атоссы. Теперь Лаис стала важной придворной дамой. Следом за гаремом вывозили драгоценности и утварь Великого Царя. Затем отправлялись чиновники канцелярии со своими бесконечными свитками. Потом должностные лица, законники, знать, и, наконец, на дорогу верхом или на боевой колеснице выезжал сам Великий Царь. Благодаря Милону, я ехал среди знати на запряженной четверкой коней колеснице. Вскоре после моего перехода в первую группу придворной школы Фессал настоял, чтобы его сына тоже приняли туда на том основании, что племянник афинского тирана равен по положению персидскому вельможе или жрецу. Итак, мы с Милоном снова учились вместе, и мне нашлось с кем говорить по-гречески. Когда пришло время отправляться в Экбатану, Фессал настоял, чтобы я ехал вместе с ним и Милоном.
Мы покинули Сузы на рассвете. В Загросских горах таял снег, и вода в обеих реках поднялась. Но через месяц эти бурные потоки превратятся в два грязных ручейка. Я не видел места, где бы было так жарко летом, как в Сузах — а я немало времени прожил в Индии, — и так холодно зимой, а я пересек заснеженные Гималаи.
Фессал сам правил четверкой коней. Когда-то он был победителем Олимпийских игр в гонке колесниц и так же, как Каллий, упивался этим. Игры устраиваются раз в четыре года, и в них есть нечто такое, что сводит с ума даже умнейших из греков. Думаю, если бы Фессалу предложили выбор: быть тираном Афин или получить венок победителя на тридцать девятой Олимпиаде, он бы предпочел пучок оливковых веток.
Со всеми своими носилками и фургонами гарем тащился до Экбатаны недели две. Мальчики с чемпионом-возницей добрались туда за четыре дня. Кстати, тогда же я впервые оценил созданную Дарием превосходную систему дорог. Дариевы дороги расходятся из Суз на север, юго-запад и восток. Через каждые пятнадцать миль стоят почтовые станции, а также постоялые дворы с конюшнями. Вокруг станций вырастают деревушки.
На нашем первом ночлеге я увидел сквозь бело-розовое цветение тысяч плодовых деревьев лачуги нового поселка. К северу от Суз земли чрезвычайно плодородны.
