Первым делом, усевшись за стол, господин судья счел за благо произнести тост за здоровье бургомистра, после чего Филипп предложил выпить за самого судью и его семейство.
– Сколько же всего ты создал, дорогой наш господин Баур? Скольким же обязаны тебе суды герцогства?! – улыбаясь, чествовал хозяина судья Тенглер, с удовольствием откушивая предложенные ему яства и не спеша отправиться в мастерскую Филиппа Баура, где, несомненно, его ждала какая-нибудь очередная мерзость, после которой он, как любой впечатлительный человек, не сможет не то что есть, а даже спокойно спать в своей постели.
Тем не менее, время шло, и вскоре Иероним Тенглер был вынужден подняться из-за стола и просить достойнейшего господина второго палача показать ему, наконец, созданную им диковинку.
После чего все вместе они отправились в мастерскую.
Изобретение, которое палач на этот раз собирался продемонстрировать в городком совете было еще ужаснее, нежели ведьмин стул, и куда страшнее проклятого ложа.
Просторная мастерская была тщательно выметена и из нее для большего эффекта были вынесены почти все посторонние предметы, чтобы взгляд падал сразу же на ужасный ящик, висящий посреди комнаты на канатах. Сверху он был прикрыт прозрачной кисеей, чуть скрывающей его очертания и добавляющей в жуткий предмет нечто домашнее.
– Это же… это… – госпожа Баур побледнела и, возможно, лишилась бы чувств, если бы ей не пришла на помощь дочь, поддержав ее и дав нюхнуть заранее приготовленной соли.
– Это гигантская колыбель, – догадался судья Тенглер и подошел ближе.
Опередивший его Баур качнул невероятных размеров люльку, и она полетела, колыша тонкий тюль занавески и оставляя на стене причудливые тени.
Полюбовавшись какое-то время на качающуюся колыбель, Филипп Баур подошел к судье и, поставив перед ним скамейку, предложил ему самому заглянуть внутрь люльки, что тот и сделал, опираясь на руку палача.
То же, что открылось взору господина Тенглера, надолго лишило его сна и аппетита. Вся внутренняя поверхность жуткой колыбели была унизана торчащими гвоздями.
– Представьте себе, ваша честь, сюда мы кладем ведьму как на ведьмино ложе, но только не привязываем ремнями, чтобы она могла кататься из стороны в сторону. А потом…
– Я понял. – Тенглер спрыгнул с табурета, делая вид, будто что-то попало ему в глаз. На самом деле судья боролся с приступом рвоты.
– Обратите внимание, – не догадываясь о затруднениях судьи, Филипп тыкал пальцем в сторону люльки, принуждая заглянуть под ее дно. – Вот здесь у меня прорез кровоток, который затыкается перед пыткой и открывается после, чтобы служителям было легче убирать. Эта модель сделана мной в виде люльки, то есть подвесная, но на самом деле в дальнейшем можно будет усовершенствовать и колыбель. Думаете, оценят наши подопечные такое укачивание?
Некоторые канонисты и юристы полагают возможным при наличии худой молвы, улик и обличающих показаний свидетелей, считать обвиняемых, упорно отрицающих свою вину, заслуживающими немедленного заключения до тех пор, пока они не признаются.
Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»
Немного очухавшись после мастерской Баура и влив в себя изрядное количество вина, Гер Тенглер пожелал побеседовать с Филиппом наедине.
Теперь, когда кошмарное изобретение было надежно заперто, Тенглер мог даже похвалить его, назначив день для демонстрации возможностей устройства, которая, как обычно, должна была проходить в пыточном зале при тюрьме.
– Если я не ошибаюсь, это пятое принятое городским советом и оплаченное ваше изобретение всего-то за шесть лет? – поинтересовался он у весело потягивающего сидр Филиппа. – По одному на год. Так не работал у нас ни кто до вас. И вряд ли кто-нибудь еще превзойдет вас, несравненнейший вы наш господин второй палач.
Филипп Баур расплылся в добродушной улыбке, прижимая руку к груди и благодарно кланяясь своему высокопоставленному гостю.
– Второй палач, – продолжил свою мысль Иероним Тенглер, вдруг остановившись и задумавшись на полуслове. – А почему, собственно, только второй? Странно, не припомните драгоценнейший наш господин Баур, а как часто радовал за те же шесть лет своими изобретениями и нововведениями нас господин первый палач Петер Миллер?
– У господина Миллера изобретения другого рода, – пожал плечами Баур. – Он действительно отличный мастер и может разговорить человека при помощи каких-нибудь, смешно сказать, пары вареных яиц! – он довольно расхохотался, стуча себя по коленкам. – Слышали шутку? Пару лет назад Петера Миллера вызвали в одну деревню, где следовало допросить местного ворюгу, куда он дел украденное добро. А у Миллера, как на грех, с собой почти ничего не было. В гостях он был что ли или в церкви. В общем, без инструмента. Хоть плач. Так он велел сварить ему вкрутую два яйца, а потом взял их в руки, быстро засунул подмышки ворюге и прижал его руки по швам, обняв его со всей силой, чтобы тот не разжал рук и не избавился от горячих яиц.
Говорят, бились они минуты три, после чего вор взмолился о пощаде и все добро выдал. Вот, какие изобретения у нашего Миллера! Люблю я его, хоть он и чистоплюй, каких мало!
– Чистоплюй, говорите вы?.. – судья медлил, похвалы в адрес Миллера никак не входили в его планы. – Честно говоря, я думаю, что слава Петера Миллера – это мыльный пузырь над тазом с грязным бельем. Вот и все. – судья опустил голову, собираясь с мыслями. – Признаться, я уже устал бороться с ним, слишком много воли дано мерзавцу, а он и пользуется. Наши солдаты и судебные исполнители с риском для жизни арестовывают и доставляют ему ведьм, а он, бывает, даже не осматривает их, а так – гонит прочь. А ведь – каждая ведьма – это деньги и деньги не малые…
– Чистая правда, ваша честь, – Баур даже погрустнел. – Сам не работает и другим не дает. Но палач он все-таки знатный. Тут уже нечего сказать. Лучший!
– Лучший… Видал я и получше! – Иероним Тенглер махнул рукой. – Вы, например, вполне могли бы занять место первого палача. И я бы в этом помог. Только, как скинуть проклятого Миллера, кто бы подсказал?
– Меня первым палачом? – Баур стер рукавом испарину со лба, пьяно пялясь на окружного судью. – Меня первым – это хорошее дело. Я бы потянул. И работаю я тщательнее Миллера, и при мне уж ведьмы не забалуют, потому как для каждой время найдется. И ночью могу и днем. Чтобы допросы шли безостановочно и исчадия ада с силами собраться не успевали.
– Для того, чтобы тебя, мой друг, первым поставить, нужно сперва нынешнего первого подвинуть, – улыбнулся Тенглер, отмечая про себя, что Филиппу понравился его дружеский тон и польстило обращение на «ты». – Но, только, как это сделать? Как сделать так, чтобы Миллер проштрафился перед городским советом или самим бургомистром? На чем его поймать, этого лучшего друга всех ведьм?
– Может, если у Миллера вдруг ни с того, ни с сего умрут несколько подследственных, это убедит городской совет, что Петер никудышный палач? – трясясь от страха и возбуждения, прошептал Филипп.
– Как будто у тебя они мало умирают?! – возмутился Иероним Тенглер. – Если хочешь знать, Миллер как раз работает более, чем аккуратно, и пытаться поймать его на каком-то трупе глупо и бездарно. Потому что в этом случае, придется изгонять всех палачей, у которых во время пыток подыхают люди. И ты здесь будешь в первых рядах. Думай еще. Как можно честное имя человека грязью измарать, чтобы никто уже ему руки не подал, вот что нужно сделать.
– Остается, кому-нибудь подать на него донос, что, мол, он того, с нечистой силой якшается, и она, нечистая, его учит, как ведьм из под суда чистыми выводить.
– Хорошо мыслишь, только выпутается Миллер, он ведь сызмальства к таким делам привык. Опомниться не успеешь, как он уже из подозреваемых снова в первых палачах окажется и нам же за свои обиды отомстит. Другое дело, если бы кто-нибудь написал на его жену. И чтобы она созналась в том, что она, скажем, любовница дьявола. Ничто не может так испоганить репутацию человека, как арест его жены!
– Фрау Греты?! – Баур вскочил и прошелся по комнате, запустив длинные пальцы себе в волосы так, словно хотел вырвать их все с корнем. – Да, Грета Миллер самое дорогое существо для Петера, да если только кто косо в ее сторону посмотрит, он с того голову снимет. Да если только станет известно, что под доносом мое имя нацарапано, Миллер же мне все кости переломает, причем таким образом, чтобы снаружи все выглядело целым и нетронутым. Он на такие штуки мастер!
– Напишешь донос, а дальше мы дадим ход делу. – попытался успокоить его Иероним Тенглер. – Вот увидишь, Миллер уйдет тогда из города и следов его не найдешь. А ты займешь его место. Честью клянусь, второй палач завсегда встает на место первого.
– Я почти грамоте-то не обучен. Не получится у меня. – попытался отвертеться Баур. – Да и зачем мне, если вдуматься, место первого палача? Так, для смеху, что ли. Заработать я всегда могу и на своем месте. Так что?..
