Заполыхавший в царствование Василия Шуйского сильнейший крестьянский мятеж во главе с Болотниковым опять же проходил при новых слухах о будто бы спасшемся от коварных бояр царевиче Дмитрии. Вновь ходили кривотолки, будто царевич Дмитрий, находясь в Польше, повелел Болотникову завоевать для него Москву. Отряды Болотникова и примкнувших к нему дворян долго осаждали Москву, но ворваться в город так и не смогли. С огромным трудом воеводам Василия Шуйского удалось отбросить болотниковцев от стен Москвы и взять их в осаду в Туле. Пять месяцев восставшие казаки и крестьяне оборонялись в Туле от царских войск.
В это время по Черниговско-Северским землям уже продвигалось от города к городу воинство нового самозванца, повсюду призывая народ под свои знамена. Воеводы Шуйского, увязшие под Тулой, не смогли подавить движение Лжедмитрия Второго в самом зародыше. Лишь после взятия Тулы царские войска начали военные действия против самозванца, но время было упущено. Отряды Лжедмитрия разбили под Болховом полки Василия Шуйского. Опять повторилась прежняя картина: к самозванцу толпами стекались смерды, казаки, холопы, посадские люди… Рассылая всюду свои воззвания, Лжедмитрий обещал даровать дворянам большие вольности, купцов обещал избавить от излишних налогов. Он объявил о конфискации поместий у бояр и дворян, бежавших в Москву, и даровал право холопам и крепостным крестьянам захватывать земли своих бежавших господ, а если в поместьях остались жены и дочери дворян, то холопы и смерды могут жениться на них.
Подступив к Москве, полчища самозванца разбили стан в селе Тушине. Никто не знал, кем является новый Лжедмитрий и откуда он появился. Поскольку самозванец довольно долго пребывал в Тушине, в окружении Василия Шуйского его прозвали Тушинским вором.
Война с Тушинским вором осложнялась для Василия Шуйского тем, что к самозванцу перебежали все те дворяне и бояре из захудалых родов, которые получили земли и привилегии еще от Григория Отрепьева, который таким способом вербовал себе сторонников в Москве и ближней округе. Придя к власти, Василий Шуйский отнял чины и земельные пожалования у всех бывших приверженцев Отрепьева, тем самым оттолкнув их от себя.
Прознав об успехах нового самозванца, на Русь потянулись из Европы авантюристы всех мастей и польская шляхта, жадная до денег. Гетман Сапега и пан Лисовский, набрав наемников на свои средства, пришли под знамена Тушинского вора, хотя оба хозяйничали на русской земле по своему усмотрению. Делая вид, что они приводят к присяге «царевичу Дмитрию» население сел и городов, Сапега и Лисовский на самом деле занимались обычным грабежом.
Не желая обострять отношения с королем Сигизмундом, Василий Шуйский отпустил на свободу всех поляков из свиты Отрепьева, которые почти два года просидели в заточении по разным городам. В числе этих польских вельмож оказался и воевода Юрий Мнишек. Однако пронырливый Юрий Мнишек, обретя свободу, отправился вместе с дочерью Мариной не в Польшу, а к новому самозванцу в Тушино. Там Марина Мнишек прилюдно разыграла сцену любящей жены, обретшей чудом спасшегося супруга. Новый самозванец величал себя «государем всея Руси», а Марина величалась «царицей московской». При Лжедмитрии находилась Боярская дума, куда входили бояре и дворяне, получившие от него привилегии и земли. Хотя истинной властью в окружении Лжедмитрия пользовались польские гетманы и командиры наемников.
Когда у Лжедмитрия дошло до ссоры с некоторыми из польских воевод, он вместе с Мариной и свитой перебрался из Тушина в Калугу. Этот раскол ослабил войско самозванца, ибо поляки, кроме гетмана Сапеги, отвернулись от него, видя, что «царевич Дмитрий» не имеет ни казны, ни возможностей, чтобы содержать наемные войска. Утвердившийся в Калуге Лжедмитрий теперь опирался в основном на казаков, беглых холопов и тех дворян, которые некогда служили еще Григорию Отрепьеву.
* * *
Несмотря на то что дела у Лжедмитрия шли все хуже и хуже, он тем не менее продолжал рассылать повсюду свои «прелестные письма» с верными ему людьми. Эти письма назывались так от слова «прельщать», то есть сговаривать, соблазнять. Добрались сторонники самозванца и до Зарайска. Сначала они шныряли в толпе на торжище, заговаривая то с купцами, то с их слугами, то с покупателями и праздными зеваками. Это были люди грамотные и с хорошо подвешенным языком, ибо им приходилось не только читать вслух прокламации «царевича Дмитрия», но и убеждать слушателей из разных сословий поддержать «законного» царя.
С торжища доброхоты Лжедмитрия отправились по улицам зарайского посада, заговаривая со всеми встречными местными жителями.
Узнав от гарнизонных стрельцов, с утра побывавших на торгу, о незваных гостях из лагеря самозванца, Дмитрий Пожарский немедля принял меры, чтобы изгнать их из Зарайска. Он отрядил двадцать всадников на розыск людей Лжедмитрия в ремесленной и торговой слободах. Однако конникам Пожарского не удалось обнаружить и схватить «калужских прохвостов», которые были не только весьма речисты, но и умели ловко скрываться, загодя чуя опасность.
На вечернем построении в городском кремле Пожарский недосчитался Тимохи Салькова и его людей, которые тоже были на торгу и, по-видимому, надумали перейти на службу к самозванцу.
«Не велика потеря, — мысленно усмехнулся Пожарский. — Разбойнику Салькову самое место среди злодеев всех мастей, кои окружают Тушинского вора. Для честной службы Сальков все едино не годится, его то и дело тянет на грабеж и пьянство!»
В полночь, когда тишина и мрак окутали узкие улицы Москвы, в тереме боярина Василия Голицына, что на Варварской площади, не спали. В квадратных оконцах второго яруса виднелся свет от масляных ламп.
В гости к Василию Голицыну в этот поздний час пришли его верные сторонники, составившие ядро заговора против Василия Шуйского. В небольшой горнице, разделенной дубовыми столбами на две половины, за длинным столом сидели оба брата Василия Голицына, Иван и Андрей, дородные и бородатые. Рядом с ними сидел боярин Федор Шереметев в просторном узорчатом охабне без воротника с длинными откидными рукавами почти до полу, с прорезями для рук на уровне груди. Напротив этой троицы восседали по другую сторону стола боярин Иван Воротынский, смуглый и длинноусый, одетый в становой кафтан из блестящего фиолетового атласа, седовласый и согбенный годами боярин Иван Салтыков и думный дворянин Гаврила Пушкин в шелковом голубом зипуне, опоясанный широким красным поясом.
Во главе стола расположился хозяин дома — Василий Голицын, мощную грудь и плечи которого плотно облегала цветастая длинная рубаха с широким воротом.
На другой стороне стола напротив Василия Голицына сидел темноволосый поджарый человек с хищными чертами лица. У него были черные и продолговатые, как у степняка, горячие глаза, тонкий нос, властный рот и бородка клинышком. Одет он был в короткий казацкий кафтан, удобный для верховой езды, под которым виднелась белая льняная рубаха.
— Собрал я вас, други мои, вот по какому делу, — сказал Василий Голицын, оглядев собравшихся. — Все вы знаете достойного рязанского дворянина Прокопия Ляпунова. Вам, как и мне, ведомо, каким почетом и уважением пользуется Прокопий Ляпунов среди рязанских дворян и посадского люда. Так вот, друзья, сей славный муж прислал в Москву своего брата Захара Ляпунова. — Василий Голицын плавным жестом своей могучей руки указал на черноглазого гостя в казацком кафтане. — Давайте послушаем, что желает нам поведать Прокопий Ляпунов устами своего брата.
За столом водворилась недолгая пауза. Взоры всех присутствующих обратились к гонцу из Рязани.
Захар Ляпунов слегка прокашлялся и заговорил:
— Мой брат, господа-бояре, имеет помысел сбросить с трона Ваську Шуйского, который в делах государственных ни бельмеса не смыслит. Поляки и разбойные шайки Тушинского вора шастают по нашей земле, это ли не стыд и срам! Шведы под Новгородом хозяйничают, крымские татары наши приокские владения грабят. Пора этому положить конец!
— Давно пора! — не сдержавшись, воскликнул горячий Андрей Голицын. — Держава рушится на глазах, а мы сидим и чего-то ждем!
Василий Голицын властным жестом повелел брату умолкнуть, после чего кивком головы дал понять Захару Ляпунову, что он может продолжить.
— Рязанцы всем миром готовы выступить против Василия Шуйского, — сказал Ляпунов. — Мой брат ратует за то, чтобы царский трон занял не кто-нибудь, а ты, Василий Васильевич. — Ляпунов встретился глазами со старшим из братьев Голицыных. — Коль есть в тебе решимость отнять у Шуйского шапку Мономаха, то смело иди к цели. Рязанцы за тебя горой встанут, Господь свидетель.
— Добрую весть ты привез нам, Захар, — проговорил Василий Голицын. — Я вельми рад тому, что твой брат мнит меня достойным царских регалий. Что ж, ежели и московляне отдадут мне предпочтение перед прочими думными боярами, то я готов взойти на царский трон. Но прежде нам нужно промыслить, други мои, как низложить Шуйского. Он в последнее время стал излишне подозрителен, из Кремля никуда не выезжает, к себе в покои никого не впускает, челядь и рынды ни на шаг от него не отходят.
