— сказал он по приходе последнего, — князь даст вам пропуск.
Монах поклонился, не обнаруживая своей миной и следа боязливых тревог, обуревавших его.
Князь окинул его проницательным взором, а затем сказал:
— Вы можете идти! А теперь я не желаю мешать вам, ваше высокопреподобие, своим присутствием; я позабочусь о том, чтобы мои войска возможно меньше обременяли ваш монастырь и сохранили добрые отношения с вашим гарнизоном.
— Поспешите в город, — приказал настоятель отцу вратарю, после того как князь Репнин удалился, — и разошлите гонцов по всем направлениям, чтобы они предупредили наших друзей, если последние немного запоздали. Пусть скажут им, чтобы они отвезли пленника в какое-нибудь надёжное место и переждали там дальнейших событий. Я принуждён опасаться, — мрачно сказал он, — что совершена измена; в противном случае это русское нападение не могло бы иметь место. Теперь главное в том, чтобы замести следы и сохранить для нас свободу действий.
Монах поспешно удалился.
Настоятель послал ко всем членам братии приказ собраться в капелле только к вечерней мессе. Вместе с тем он предписал всем строгое молчание до тех пор, пока он сам не позволит им говорить, а затем возвратился в свои покои.
Между тем князь Репнин, в сопровождении коменданта и отряда своих гренадеров, обыскал все помещения монастыря, осмотрел все погреба и обошёл также все кельи братии. Монахи с готовностью открывали помещения, не дали ответа ни на один из его вопросов и лишь письменно сообщили, что повелением настоятеля на них наложен обет молчания.
Князь, вежливо извинившись, обыскал и жилище настоятеля, но нигде не нашёл ничего подозрительного; он не нашёл и короля, чьё присутствие в монастыре подозревал. Он понял, что заговорщики, должно быть, ещё не прибыли, и потому решился дождаться их прибытия, так как ему всего важнее было завладеть нитями заговора и особою короля, чтобы предоставить в руки императрицы решение участи Польши, которая — весьма возможно — зависела от этого часа.
Князь занял монастырские ворота своими гренадерами, но при этом строго приказал им не показываться наружу и пропускать в ворота каждого, кто захочет проникнуть в монастырь. Он надеялся обратить монастырь в мышеловку, как позднее стала выражаться сыскная полиция, и стал нетерпеливо ожидать наступления ночи, от которой он ждал, что она доставит ему его добычу.
У Игнатия Потоцкого, проживавшего в небольшом родовом дворце в предместье Праги, эта роковая ночь тоже прошла далеко не спокойно.
Граф Игнатий Потоцкий до поздней ночи сидел в своей комнате; пред ним лежало письма Марии Герне, и он писал ответ своей возлюбленной, выраставший из-под его руки в целые листы бумаги. Такое длинное послание казалось ему почти смешным, да он и самому себе представлялся каким-то школьником, который заносит на бумагу свой бред и этим вызывает у предмета своего поклонения лишь насмешливую или сострадательную улыбку. Он снова и снова перечитывал то, что написал; хладнокровному критику всё это могло показаться пустыми фразами, которые сотни, даже тысячи раз уже были написаны и так же часто будут повторяться. Но всё же эти фразы были отзвуком истинного, столь глубокого и столь искреннего чувства, что граф Игнатий не в состоянии был решиться заменить это письмо, так же живо выражавшее его ощущения, другим, которое показалось бы ему пустым и ничего не говорящим.
Во время этого занятия, отдалившего графа Игнатия в ночной тишине от всего, что окружало его, он вдруг был испуган громкими голосами в передней, и, прежде чем успел схватиться за колокольчик, чтобы разбудить слугу, в его кабинет стремительно вошли Колонтай и Заиончек, видимо сильно взволнованные.
— Всё будет потеряно, — воскликнул Колонтай в ответ на испуганный вопрос графа Игнатия, — если мы не успеем смелым шагом поправить дело. Король исчез, самым необъяснимым образом увезённый неизвестными всадниками; до сих пор не нашли никаких следов; министры собрались во дворце, и Репнин, — с иронической усмешкой прибавил он, — принял на себя охрану государства с полномочиями, которые он сам себе вручил и против которых не осмелились протестовать представители правительства.
Граф Игнатий, испуганно вскочив с кресла, сказал:
— Это — тяжёлый, роковой удар, осложняющий осуществление нашего плана и, может быть, оттягивающий его на долгое время.
— Или это — счастье, вынуждающее нас к быстрому образу действий, — перебил его Колонтай. — Ведь благодаря таким вынужденным обстоятельствам великие вещи часто доводились до счастливого конца.
Граф Игнатий с сомнением покачал головой и сказал:
— Прежде всего необходимо знать, кем был направлен этот удар. Если это — патриоты, действующие с нами заодно, хотя и вне нашего ведома, то пожалуй мы можем спокойно ждать дальнейшего хода событий и остаётся лишь пожалеть, что мы не совсем готовы к тому, чтобы обеспечить на сейме избрание прусского короля и провозглашение престола наследственным.
— А если это — не патриоты, если это — дело русских рук? — спросил Заиончек. — Я почти опасаюсь, что это именно так. Репнин взял на себя заботу о безопасности столицы и никто не рискует протестовать; если же эта «забота» распространится на всю страну, если король исчезнет где-нибудь в русском плену, разве тем самым не будет осуществлено присоединение Польши к России, разве она не обратится в русскую провинцию и посол императрицы самым естественным образом и без малейшего признака насилия не станет губернатором этой провинции?
Граф Игнатий большими шагами ходил взад и вперёд по комнате. Все его любовные грёзы были забыты, забота о внезапной тяжёлой угрозе его отечеству заняла все его помыслы.
— Нет, нет, — воскликнул он, — этого не может быть, это невозможно, на это Екатерина не рискнёт!
Спокойное лицо Заиончека приняло совершенно чуждое ему выражение горькой насмешки.
— Она не рискнёт? — спросил он. — На что не рискнёт эта русская Екатерина в своём великом безумии, заставляющем её протягивать руку за всесветным владычеством? И оно будет удовлетворено лишь тогда, когда её форпосты будут в Варшаве и в Константинополе. И кто помешает ей осуществить её смелые планы? Если король исчезнет и сейм снова будет поддержан князем Репниным и русскими штыками, почему же тогда русской императрице и не быть выбранной наследственною королевой Польши, как мы намеревались сделать с королём прусским, возложив на него корону? Кто знает? быть может, русские агенты подготовлены лучше, чем мы? Кто знает, что они не уверены в голосовании за императрицу? Ведь у них имеются штыки, чтобы устранить
