А. Марченко - Диктатор

— Разрешите вопрос, товарищ нарком,— помертвевшие губы плохо слушались Андрея,— Если моя жена находится в заключении, то почему я не получил от нее ни одного письма? И почему вы называете ее бывшей женой?

— А вы хотите, чтобы женщина, разоблаченная как агент абвера, оставалась вашей женой? — Каждое его слово было переполнено сарказмом,— Что касается писем, то об этом надо спрашивать не меня, а ее,— Всегда, когда его собеседники страдали и мучились, он испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение, и власть, которой он обладал, казалась ему еще более желанной и притягательной.

— Могу ли я узнать хотя бы ее адрес? — спросил Андрей, заранее предчувствуя, что получит отказ.

— Вы думаете, наркому внутренних дел больше нечего делать, как сообщать адреса заключенных? — раздраженно спросил Берия.— Наведите справки в приемной НКВД на Кузнецком мосту. Желаю вам всяческих успехов. И старайтесь оправдать доверие товарища Сталина!

…Поздно вечером, когда Женя уснула, Андрей рассказал о своем визите отцу.

— Ты непременно должен справиться в приемной.— В душу Тимофея Евлампиевича снова проник леденящий ветер тревоги.— Не откладывай, сделай это завтра же.

Андрей провел бессонную ночь и утром помчался на Кузнецкий мост. Выждав очередь к окошку, он в ответ на свой вопрос услышал:

— Казинская-Грач осуждена на десять лет с отбыванием наказания в исправительно-трудовом лагере усиленного режима.

— Скажите, пожалуйста, ей разрешена переписка? — В ожидании ответа Андрей напрягся как перед прыжком в бездну.

Дежурный полистал какую-то толстую книгу:

— Да, разрешена.

«Разрешена, а она молчит!» Слова дежурного отозвались в нем острой болью. Андрей недоверчиво смотрел на него, а сзади уже подпирали очередники.

— По какому адресу я могу ей написать? — Он едва не забыл спросить самое главное.

— Мы никаких адресов не даем. Это компетенция соответствующих органов. Обращайтесь к руководству НКВД.

Андрей медленно пошел к выходу из приемной. «Обращайтесь к руководству! Да он только вчера обращался к самому Берия!»

Он еще не успел взяться за ручку двери, как его позвали к окошку.

— Я должен принести вам извинения,— сказал дежурный, и по его виду чувствовалось, с какой неохотой он извиняется.— Насчет переписки. Я посмотрел не в ту графу. Гражданка Казинская-Грач осуждена без права переписки.

Услышав эти слова, Андрей едва устоял на ногах. Сердце замерло и тут же заколотилось с бешеной скоростью: уж он-то знал, что означает это «без права переписки»!

Шатаясь, он вышел на улицу. Не было солнца, не было неба, не было света, вокруг него был один черный зловещий мрак. И та Москва, которую он так любил, и даже та земля, на которой он жил, стали ему чужими, враждебными и совершенно ненужными.

«Без права переписки… Без права переписки… Без права переписки…» Чудилось, что это громко, надрывно повторяют и повторяют люди, дома, деревья, птицы…

Андрей не помнил, как добрался домой. Там никого не было: Женя еще не вернулась из школы, отец, видимо, застрял где-то в магазине, в нескончаемой очереди.

Торопливо, как-то по-воровски, боясь, что они вот-вот вернутся домой, Андрей открыл ключом нижний ящик письменного стола. Судорожно схватил небольшой, но тяжелый сверток, развернул его. Непостижимо весело блеснуло вороненое дуло револьвера. Он поднес его совсем близко к глазам, прочитал знакомую надпись: «А. Т. Грачу от Реввоенсовета 1-й Красной Армии».

«Проклятый наган! — В нем бушевала и кричала ярость.— Из-за тебя у меня отняли Ларису! Будь проклят этот Тухачевский! Это его сатанинский подарок! Мертвые хватают живых!…»

И все же нечто более сильное и властное, чем эта вспышка ярости, притягивало его к этому револьверу, как к существу, без которого невозможно жить дальше.

«Надо избавиться, избавиться от этого дьявола,— противореча самому себе, принял решение Андрей.— Но куда, куда его деть? Если выбросить где-то в городе, его найдут и узнают, кому он принадлежит — он же именной!»

И неожиданно пришла совершенно простая мысль: сейчас он поедет в Старую Рузу! Может, там он воспрянет из этого сплошного ненавистного мрака, может, там оживет его мертвая душа? И там можно будет избавиться от нагана — закопать в лесу или выбросить в реку. Он и сам не ответил бы себе на вопрос, почему ему надо было ехать так далеко, чтобы осуществить свой замысел. Сейчас его звала к себе Старая Руза, будто именно в ней его ждало избавление и будто именно там его ждет вызволенная из неволи Лариса…

Решительно схватив наган, он сунул его в карман брюк. Ломая карандаш, нацарапал на чистом листке несколько слов: «Папа и Женечка, я скоро вернусь. Целую вас, мои самые любимые, самые родные на этом свете. Андрей». И тут же стремительно выбежал из комнаты.

Старая Руза встретила его ливнем. Потоки дождя низвергались с небес, будто вознамерились затопить землю. Все вокруг звенело, шумело, плакало. Андрей не мог и не хотел бежать, он шел к дому отца тяжелыми шагами изможденного и измученного жизнью человека, не обращая внимания, что промок насквозь.

Наконец он поднялся на мокрое крыльцо, долго возился с ключом, с трудом распахнул тяжелую дверь и, чтобы не упасть, прислонился плечом к косяку. Из прихожей потянуло чем-то нежилым, затхлым, чудилось, что здесь уже давно никто не живет.

Андрей вошел в гостиную, оставляя на полу мокрые следы, и по-стариковски опустился в кресло. Голова была пуста, словно никакие думы уже никогда не могли зародиться в ней, пуста была и душа. Казалось, что глаза не видят, уши не слышат, а мозг выключен навсегда, и в его тайниках бьется, пытаясь вырваться из черепной коробки, единственная неотвязная мысль: «Пора… Пора… Пора…»

И тут на стене, как раз над письменным столом отца, он увидел портрет Сталина в форме генералиссимуса. Кто повесил его здесь? Неужели отец?

Хватаясь за спинки кресел, Андрей подошел к столу, приник глазами к портрету. В самом низу на портрете виднелась надпись: «Товарищу Грачу в память о наших встречах и вечных дискуссиях. Все-таки plain — диктатура! И. Сталин». И число, месяц, год.

Ноги не держали Андрея, и он снова повалился в кресло.

«Сталин… Он принес тебе зло,— впервые в жизни признался он себе.— Лариса… А сколько еще таких, как она, не вернулись из лагерей? И таких, которые, как и она, «без права переписки»… Я должен возненавидеть его! — И он тут же испугался этой крамольной мысли,— Нет, нет,— исступленно возражал он сам себе,— да если бы он уничтожил и тебя самого — все равно он велик! Он — гений человечества! Такие, как он, рождаются раз в тысячелетие! Он не тиран и не палач! Тогда и Петра надо записать в палачи, и Ивана Грозного, и Робеспьера! Ты останешься верен ему даже там, в другом мире… Ты никогда не предашь Сталина, его невозможно предать, если бы ты даже хотел этого! Сталин — утес, который неподвластен человеческой стихии!»

Он вдруг вспомнил о нагане. Надо скорее избавиться от него, не теряя ни минуты. Он почувствовал, что обретает силу, и тут увидел в раскрытом шкафчике бутылку с армянским коньяком, без которого не мог обходиться отец. Порывисто раскупорил бутылку и стал жадно глотать его прямо из горлышка.

«Вот теперь тебе хорошо. Совсем хорошо…— Андрей возрадовался тому, что, несмотря ни на что, он не проклял Сталина. Пусть живет, пусть повелевает, пусть ведет за собой народы мира в светлое будущее, пусть люди навеки распростятся с той жизнью, в которой они живут сейчас!»

Андрей выбежал на крыльцо. Ливень не утихал. Хмурое мертвое небо вздыбливалось громадами туч.

В сарайчике возле дома он нашел лопату и, озираясь по сторонам, быстро пошел к лесу и вскоре достиг опушки.

Перед ним стояла притихшая, сдавшаяся на милость дождю, высокая красивая ель. Он присмотрелся к ней и судорожно закрыл лицо мокрыми ладонями.

«Это же та самая елочка… Тут мы встречали Новый год с Ларисой и отцом… Как она боялась тогда, что отец срубит ее, как боялась! Ель стоит, а Ларисы нет…— Он обошел ель вокруг и неожиданно на одной из ее зеленых лап обнаружил безжизненно повисшую ленточку — ту, что осталась от давнего украшения.— Она, она!» Андрей возрадовался так, словно эта выгоревшая на солнце за многие годы ленточка может каким— то чудом превратиться в Ларису.

Как она постарела, как изменилась их елочка! Еще бы, столько лет пронеслось, поразительно, что сохранился обрывочек той самой новогодней ленточки! И стоит эта повзрослевшая, уже стареющая ель, будто ждет, что ее снова украсят, как тогда, в канун нового, теперь уже сгинувшего во мраке времени тридцатого года…

Андрей взялся было за лопату, чтобы выкопать ямку и расстаться со своим злосчастным наганом. И в тот же миг с ужасом понял, что никогда уже, никогда в этой жизни его Лариса не подойдет к этой елке и не украсит ее, чтобы встретить еще один Новый год. Он отшвырнул лопату, бережно извлек из кармана револьвер. Крутанул большим пальцем барабан, машинально пересчитал патроны. Их было три.