Филип решил спуститься с крыши собора. Бывшие с ним каноники последовали его примеру. Все они нырнули в низенькую дверь, что вела в башню. Там они встретили епископа и архидиакона, которые наблюдали за битвой из этой башни и теперь тоже спускались вниз. Епископ Александр показался Филипу испуганным. Это огорчило его, ибо в подобные дни священнослужителям необходимо иметь мужество, коим они могли бы поделиться со своей паствой.
Они осторожно спустились по узкой винтовой лестнице и очутились в нефе церкви. Здесь уже было не меньше сотни горожан, а через три огромные двери собора сплошным потоком прибывали все новые и новые люди. Филип увидел, как, отчаянно стегая лошадей, через кладбище проскакали два забрызганных кровью и грязью рыцаря, явно только что примчавшиеся с поля боя, и, даже не спешившись, въехали прямо в церковь. Увидев епископа, один из них крикнул:
— Король сдался!
У Филипа забилось сердце. Король Стефан был не просто разбит, он схвачен! Теперь падут и все его сторонники в королевстве. Но прежде чем приор успел об этом подумать, он услышал голос епископа Александра:
— Закройте двери!
Филип не верил своим ушам.
— Нет! — закричал он. — Ты не посмеешь сделать этого!
Бледный от панического страха епископ уставился на него. Филип был ему практически незнаком. Приехав в Линкольн, он лишь нанес ему визит вежливости, и с тех пор они даже не разговаривали. Теперь, не без труда правда, Александр вспомнил его.
— Сей собор мой, а не твой, приор Филип. Закрыть двери! — Несколько священников отправились выполнять его приказание.
Филип был потрясен такой демонстрацией неприкрытого эгоизма со стороны священнослужителя.
— Ты не смеешь оставлять людей на улице! — гневно вскричал он. — Их могут убить!
— Если мы не запрем двери, всех нас убьют! — в истерике завизжал Александр.
Филип схватил его за сутану и встряхнул.
— Опомнись! — прошипел он. — Подумай, кто ты есть. Ничто не должно страшить нас, слуг Божьих, а тем более смерть. Возьми же себя в руки!
— Уберите его! — завопил епископ.
Несколько каноников оттащили приора.
— Слепцы! — кричал им Филип. — Неужели вы не видите, что он творит?
— Коли ты столь храбр, — сказал ему один из каноников, — почему бы тебе не выйти и не защитить их?
Филип вырвался.
— Именно это я и собираюсь сделать, — проговорил он.
Единственная еще не запертая центральная дверь уже закрывалась. Приор побежал к ней. Трое священников, что было сил, налегали на нее, в то время как в сужающуюся щель протискивались все новые и новые люди. Но прежде чем она окончательно захлопнулась, Филип все же вырвался наружу.
В течение нескольких минут на паперти собралась целая толпа. Мужчины и женщины колотили в двери собора, умоляя впустить их, но, увы, каноники остались глухи к их мольбам.
Внезапно Филипом овладел страх, который вселила в него застывшая на лицах беззащитных людей паника. Он почувствовал, что дрожит. Однажды Филипу уже довелось познать нашествие победившей армии. Ему было шесть лет, и пережитый тогда ужас вновь вернулся к нему. Перед его глазами живо предстала картина ворвавшихся в дом его родителей опьяневших от крови солдат. Приор словно прирос к земле, стараясь унять дрожь, а вокруг него бурлила толпа. Много лет прошло с тех пор, как его мучили ночные кошмары: перекошенные от жажды крови лица воинов, вонзенный в мать меч, ужасный вид вываливающихся из живота отца внутренностей. Но сейчас он снова ощутил тот необъяснимый, всепоглощающий, истерический, безумный страх. И вновь Филип увидел входящего в дверь монаха с крестом в руке, который лишь словом своим прекратил резню и показал им с братом, как закрыть родителям глаза, дабы они заснули вечным сном. Все это Филип вспомнил, словно только что проснулся ото сна, но теперь он был уже не испуганный ребенок, а взрослый мужчина, монах, и, подобно аббату Питеру, спасшему его и его брата в тот страшный день двадцать семь лет назад, он, укрепленный верой и защищенный Богом, должен был прийти на помощь тем, чьи жизни в опасности.
Он заставил себя сделать шаг, затем второй, третий…
Когда Филип вышел на улицу, что вела к западным воротам, его чуть не сбил с ног озверевший валлиец, преследовавший горожан — мужчину и мальчика, бежавших с узелками, в которые были сложены их пожитки, задыхающихся стариков, визжащих девушек, женщин с зашедшимися в крике младенцами на руках. Бегущие оттеснили его на несколько ярдов назад, но затем он собрался с силами и пошел навстречу общему потоку. Они стремились к собору. Филип хотел остановить их и сказать, чтобы они прятались по своим домам, но все дико кричали, и никто его не слушал.
Он медленно продвигался против людского потока. Не прошел он и нескольких ярдов, как на улицу ворвались четверо всадников. Все бросились врассыпную, стараясь прижаться к стенам домов, те же, кто не успел, попали под копыта коней. Филип был потрясен, но сделать ничего не мог и, чтобы самому не стать жертвой, нырнул в какой-то проход. Всадники промчались мимо, оставив после себя опустевшую улицу и несколько распластавшихся на земле тел.
Выйдя из своего укрытия, Филип заметил, что один из лежащих еще шевелится. Это был мужчина средних лет в алой мантии, пытавшийся, несмотря на поврежденную ногу, ползти. Филип направился ему на помощь, но в это мгновение появились два воина в железных шлемах и с деревянными мечами.
— Этот еще жив, Джейк, — сказал один из них.
Филип содрогнулся. Их поведение, их голоса, их одежды и даже их лица напоминали ему тех головорезов, что убили его родителей.
— Пусть платит выкуп, — прохрипел тот, которого звали Джейком. — Смотри, какая у него мантия! — Он обернулся и, засунув в рот пальцы, свистнул. К ним подбежал еще один воин. — Оттащи этого в замок и свяжи, — приказал ему Джейк.
Прибежавший воин схватил раненого и поволок его к замку. Несчастный застонал от боли.
— Остановитесь! — закричал Филип. Они на мгновение замерли, посмотрели на него и, захохотав, снова принялись тянуть горожанина.
Филип вновь окрикнул их, но они не обращали на него внимания. Бессильный что-либо сделать, он стоял и глядел им вслед. Из дома вышел еще один воин в длинной шубе с серебряными тарелками под мышкой. Джейк увидел награбленное.
— Это дома богачей, — заявил он своему товарищу. — Надо бы наведаться в них. Посмотрим, какая будет добыча.
Они подошли к запертой двери каменного дома и принялись взламывать ее своими секирами.
Филип чувствовал свою бесполезность, но мириться с этим не собирался. Однако Господь наделил его духовным саном не для того, чтобы он защищал имущество богачей, а посему, оставив Джейка и его компаньонов, Филип поспешил к Западным воротам. По улице бежало все больше и больше воинов. Среди них встречались и низкорослые темноволосые варвары с раскрашенными лицами, одетые в овечьи шкуры и вооруженные дубинами. Это были дикари-валлийцы, догадался Филип и устыдился, что он тоже был родом из Уэльса. Прислонившись к стене дома, он старался оставаться незамеченным.
Из стоявшего неподалеку каменного дома вывалились два верзилы, таща за ноги седобородого старика в ермолке. Один из них приставил к его горлу нож и заорал:
— Ну, евреи, говори, где деньги?
— У меня нет денег, — пробормотал старик.
«В это никто не поверит», — подумал Филип. Богатство линкольнских евреев всем известно, да и жил этот человек в каменном доме.
Еще один негодяй выволок за волосы средних лет женщину, очевидно, жену еврея.
Тот, что грозил седобородому ножом, снова заорал:
— Рассказывай, где деньги, а не то мой меч будет торчать у нее между ног. — Он задрал женщине юбку, выставив напоказ покрытый седеющими волосами лобок, и ткнул ей в пах длинным кинжалом.
Филип уже готов был вмешаться, но старик тут же сдался.
— Не трогайте ее, — взмолился он. — Деньги за домом. Они зарыты в саду под кладкой дров. Пожалуйста, отпустите ее!
Все трое кинулись к дому, а женщина помогла старику подняться на ноги. По узкой улице загрохотал отряд конников, и Филип бросился прочь с дороги. Когда он снова высунулся на улицу, евреи уже исчезли.
Но навстречу приору бежал со всех ног, спасаясь от трех преследовавших его валлийцев, юноша в латах. Они догнали его, как раз когда он поравнялся с Филипом. Меч одного из валлийцев скользнул по ноге юноши. Рана была не глубокая, но достаточная для того, чтобы беглец споткнулся и кубарем полетел на землю. Другой преследователь остановился над распростертым человеком и схватился поудобней за свою секиру.
С замирающим сердцем Филип шагнул им навстречу и возопил:
— Прекрати!
Валлиец поднял секиру.
Филип бросился к нему.
Боевой топор уже опускался на свою жертву, когда в последнее мгновение Филип толкнул валлийца. Лезвие секиры со звоном ударилось о булыжную мостовую в нескольких дюймах от головы юноши. Нападавший в изумлении вытаращился на приора. Филип смотрел ему прямо в глаза, стараясь не дрожать и тщетно пытаясь вспомнить одно-два слова по-валлийски. Однако двое других негодяев быстро опомнились, и один из них сбил Филипа с ног. Тот растянулся на земле, и когда пришел в себя, то понял, что, возможно, это спасло ему жизнь, ибо о нем уже все позабыли и были заняты тем, что с невероятной жестокостью приканчивали несчастного юношу. Филип кое-как встал, но было уже поздно: их дубины и топоры с глухими ударами молотили бездыханное тело. Устремив взор к небесам, Филип гневно воскликнул:
