— Ну, князь, довольно!.. Вам надо спешить навстречу к государыне… На балу во дворце мы увидимся, только не забудьте прислать приглашение мужу; одна на бал я не поеду, — сказала Ольга Потемкину, который страстно целовал у ней руки.
Как не хотелось Григорию Александровичу уезжать из домика Серебряковых, а все же надо было ехать.
Светлейший князь Потемкин был наверху счастия, «его любит» такая чудная женщина, как Ольга.
Из Ялты ехал он счастливым и довольным.
С императорским поездом он встретился на дороге.
Государыня да и все находившиеся в ее свите удивлены были переменой, происшедшей с князем Потемкиным.
Куда девались его угрюмость и мрачное настроение духа; светлейший был весел, разговорчив, рассказывал дорогою веселые анекдоты, смеялся сам и заставлял смеяться других.
— Что с вами, князь? Вы как будто переродились. Из угрюмого, молчаливого стали таким весельчаком, — со своей обычной улыбкой промолвила императрица.
— И то переродился, царица-матушка, моя благодетельница.
— С чего же эта перемена? Мы послали вас отдохнуть, а вы вместо отдыха уехали в Ялту… Уж не нашли ли вы там что-нибудь особенное и для вас приятное… Отвечайте, князь!
— Нашел, ваше величество, нашел.
— Что же вы, князь, нашли?
— Нашел то, государыня, моя благодетельница, чего искал…
— Вот как… А вы что искали? Надеюсь, князь, вы нам скажете — это не секрет?
— Нашел я все готовым к торжественной встрече вашего величества… Вот это-то меня и обрадовало и развеселило, — почти совсем искренним голосом проговорил Потемкин.
— Князь Григорий Александрович, вы становитесь все любезнее и любезнее. Это нас радует… Мое путешествие состоялось благодаря исключительно вам, князь. Проведенные дни в путешествии будут мне счастливым воспоминанием всей моей жизни.
Государыня проговорила эти слова громко и внятно, обращаясь к одному только Потемкину.
В словах монархини слышалось новое благоволение к своему любимцу, и они служили как бы новым залогом его могущества, его славы.
Бал, данный во временном дворце, построенном князем Потемкиным для приема великой монархини, затмил собой все балы, бывшие в Крыму по случаю приезда императрицы Екатерины. От горевших факелов, смоляных бочек и роскошной иллюминации, несмотря на темную ночь, было светло как днем. А фейерверк, состоящий из 300 ООО ракет, привел в восторг и удивление всех; даже иностранцы говорили, что ничего подобного они не видели.
Этот бал, устроенный Потемкиным, был по своему великолепию каким-то сказочным.
Вельможи в своих мундирах, залитых золотом, инородцы в национальной одежде, жители Востока в своих красивых и пестрых нарядах — все это смешалось вместе и представляло собой пеструю картину.
Государыня ранее обыкновенного удалилась с бала в свои апартаменты, чувствуя усталость и утомление.
Вскоре уехал и австрийский император в отведенное ему роскошное помещение.
Но бал не прерывался и продолжался до самого утра.
Внимание всех на этом балу обращено было на красавицу Ольгу; она вместе с Серебряковым получила приглашение от Потемкина.
На Ольге был роскошный восточный наряд, стоивший больших денег; этот наряд так шел к Ольге, что придавал ей еще более красоты и привлекательности.
Государыня обратила внимание на редкую красоту Ольги и, подозвав к себе Потемкина, спросила:
— Князь, кто это?
— Одна из жительниц Крыма, ваше величество.
— Она татарка?
— Нет, русская, ваше величество, уроженка Киева.
— Как она хороша и как к ней идет этот наряд. Она — замужняя?
— Так точно, государыня.
— Где же ее муж?
— Кажется, играет в карты.
— Молодой?
— Нет, ваше величество, довольно пожилой человек, отставной гвардейский офицер.
Красавица Ольга приехала, как уже сказала, со своим мужем.
На Серебрякове был военный мундир; он так изменился, постарел, похудел, отрастил себе бороду, что узнать его не было никакой возможности.
Разумеется, Потемкин не узнал Серебрякова, когда ему представила своего мужа красавица Ольга.
Он слегка пожал руку Серебрякову, сказал ему два-три любезных слова.
Серебряков, походив несколько с женою по залам дворца, сел играть в карты; он был спокоен и весел.
— Вы говорите, князь, гвардейский офицер? — переспросила у Потемкина государыня.
— Так точно, ваше величество.
— Как его фамилия?
— Зотов.
— Не помню, не слыхала никогда такой фамилии между гвардейскими офицерами.
— Зотов давно уже оставил службу, ваше величество.
— А вы, князь, ухаживаете за его женой, сознайтесь, ведь так? — с улыбкой спросила государыня у Потемкина, не спуская с него своего пристального взгляда.
Потемкин растерялся и покраснел, он никак не ожидал такого вопроса.
— А, вы молчите, князь… покраснели. Вы влюблены в эту красавицу. Посмотрите, князь, вашу красавицу окружила толпа молодежи. Бедный Григорий Александрович, у вас ее отобьют, — шутливым тоном проговорила императрица.
На самом деле, за Ольгой ходило несколько человек «золотой молодежи», находившихся в свите государыни.
Молодая женщина просто очаровала их своею редкою красотой.
Потемкин, проводив австрийского императора, подошел к Ольге, подал ей руку, и они направились в маленькую уединенную гостиную, находившуюся в самом конце дворца. Гостиная эта обставлена была с восточной роскошью, с низкими диванами по стенам; посреди гостиной, по углам стояли тропические растения; гостиная была слабо освещена лампой под матовым абажуром, которая висела на потолке; на двух треножниках курились благоухания, наполняя гостиную каким-то особым ароматом; тяжелые шелковые портьеры у окон были спущены.
Едва только Потемкин и Ольга вошли в гостиную, как двери за ними плотно затворились.
— Что это значит, князь? — как бы с испугом спросила Ольга у влюбленного в нее Потемкина.
— А это означает, чтобы никто не помешал нашей беседе с вами, моя прелестная гостья.
— Но меня, ваша светлость, может хватиться муж!
— Не беспокойтесь, он весь погружен в карточную игру, да если бы и хватился, то здесь едва ли он нас найдет… У дверей гостиной стоит мой камердинер, он мне предан и никого сюда не впустит.
— Даже моего мужа?
— А его тем более.
— О, князь, вы не знаете моего мужа, он слишком ревнив.
— Еще бы не ревновать такую чудную красавицу, как вы! Но вы не бойтесь его ревности, ваш муж ничего не посмеет сделать неприятное вам.
— Повторяю, ваша светлость, он страшно зол и мстителен.
— А я тоже вам повторяю, что я с вами и бояться нам никого не следует.
— Как же, ваша светлость, мне не бояться мужа, у него есть на меня права.
— Стоит вам, моя чародейка, сказать одно слово, и ваш муж потеряет над вами все свои права, — тихо проговорил сладострастный князь, не спуская своего влюбленного взгляда с красавицы Ольги.
— Я вас, князь, не понимаю…
— А понять меня нетрудно… Я отправлю вашего мужа куда-нибудь далеко, далеко…
— Вы думаете, князь, вам это удастся?
Ольга едва могла скрыть свое негодование, ей хотелось уличить этого пресыщенного вельможу и жестоко отомстить и за себя, и за горячо любимого ею мужа.
— Если вы хотите, прелестная Ольга, то завтра же не будет с вами вашего мужа.
— Что же с ним вы сделаете, князь?
— За него не бойтесь; его только отделят от вас, увезут… и тогда вы будете свободны.
— Я и теперь свободна, ваша светлость.
— Ну, не совсем, при вас муж, которого вы хоть и не любите, но все же он ваш муж… и вот, если вы, моя чародейка, пожелаете, то от вас уберут нелюбимого вами человека.
— О, князь, об этом надо подумать.
— Что думать… прелестная Ольга, будьте ко мне поснисходительнее… уделите мне в вашем сердце уголок… Сделайте меня счастливым… на всю жизнь..
— А разве вы, князь, несчастливы?
— О, да, без вашей любви я несчастный человек… Ольга, я опять на коленях буду вымаливать у вас любви!..
Князь Потемкин, сжигаемый страстью, опустился на колени перед сидевшей на низком диване Ольгой.
Вдруг зашевелилась портьера и поднялась и вошел Серебряков; он сговорился со своей женой и спрятался за портьеру в уединенной гостиной.
Туда Ольга привела Потемкина.
Когда на балу князь Потемкин подал руку Ольге, она нарочно направилась с ним к той гостиной; Ольга с мужем во время бала заранее осмотрели эту гостиную.
Потемкин и не подозревал, что там ему устроили ловушку.
Он ждал того «счастливого» часа, когда ему можно будет уединиться с красавицей; он у дверей гостиной поставил своего камердинера, который хорошо знал, что ему надо делать, если бы кто подошел к гостиной; он никого бы туда не пустил.
