В этом шествии я имел счастье видеть императрицу: опираясь на трость, без зонтика, в полуденный зной она шла очень тихо, с лицом довольным, исполненным благоговения, величественно и милостиво кланяясь на обе стороны. Из собора отправилась в дальнейший путь.
Из Харькова князь Потемкин вернулся в свое наместничество, удостоенный названия Таврического»[17].
Императрица осыпала его своими милостями, благодарила его за все его хлопоты.
Князь Тавриды был на вершине своего величия и славы.
Теперь враги были ему не страшны.
Но у князя Потемкина был один очень опасный враг, привыкший действовать из-за угла. Это — Михайло Волков.
А Григорий Александрович, по своей обычной беспечности, совсем было его забыл.
Он почитал Волкова врагом бессильным, ничтожным; но на самом деле Волков был не таков: его злоба угрожала даже жизни князя Потемкина.
Князь Григорий Александрович, возвращаясь из Харькова в свое наместничество, застигнут был ночью на дороге и в первой попавшейся деревеньке остановился на ночлег в крестьянской избе. Его свита, а также и конвой, разместились тоже по мужицким избам.
В избе, где остановился князь, кроме его самого да его старого камердинера больше никого не было; Потемкин даже отпустил своего дежурного адъютанта.
У ворот избы, где остановился Потемкин, стояла его почетная стража на часах, состоящая из двух солдат с ружьями.
Князь Тавриды слишком утомился, устал. Путешествие императрицы в Крым доставило ему немало дела и хлопот.
На ночлег Потемкин рано лег спать на своей походной кровати и скоро крепко заснул; его старик камердинер тоже расположился в сенях, у самой двери, ведшей в избу.
Старый слуга душою и телом был предан своему господину.
Как ни крепко спал Григорий Александрович, а все же услыхал, что кто-то дергает его за руку.
Потемкин открывает глаза и видит, что кто-то стоит перед его кроватью.
— Кто ты! Что тебе надобно!? — с испугом воскликнул Потемкин…
— Потише, ваша светлость, потише… Не надсаждайте свою сиятельную грудь, — послышался Потемкину насмешливый знакомый голос.
— Ты… ты…
— Волков, Мишка Волков, к вашим услугам, ваша светлость.
На самом деле, это был Волков; он не мог простить обиды, причиненной ему на царской галере князем Потемкиным.
Волков поклялся ему отомстить и стал незаметно всюду следовать за Потемкиным, выжидая удобного случая к своей мести.
Самый удобный случай к тому представился теперь.
Волков среди глубокой ночи, когда часовые, стоя у ворот, дремали, незаметно пролез в избу через оконце, выходившее на задворки.
Ночь была хоть и не лунная, но и не совсем темная.
Волков, прежде чем разбудить Потемкина, подумал:
«Разве сонного его отправить к праотцам, пустить ему пулю в лоб; нет, выстрелом сделаешь переполох, лучше нож в горло, и всему конец! Фи, какие черные мысли, я не разбойник, а дворянин, хоть и сомнительный, и все же дворянин. Нет, лучше разбужу его светлость и вызову на дуэль, — это будет благороднее. Разумеется, я пристрелю его, как куренка, и тогда моя месть будет насыщена, и моя совесть спокойна, потому дуэль для того, кто останется жив — есть фортуна счастия, а останусь жив я»…
Волков разбудил Потемкина.
— Что тебе надо, предатель?.. Как ты смел?.. Я позову народ и прикажу тебя связать! — погрозил Волкову князь.
— Этого, князь, пока ты не сделаешь, — совершенно спокойно проговорил Волков.
— Сделаю, и скорее, чем ты думаешь.
— Если закричишь, то я убью тебя…
Князь Потемкин разглядел в руках Волкова пистолет.
— Что тебе надо? — нисколько не потерявшись, спросил Потемкин, хотя он и не мог не понять, что находится теперь в руках у негодяя, которому ничего не стоит его убить.
— Вот так-то лучше, князинька, я недолюбливаю грубое обращение.
— Как ты очутился здесь, как прошел?
— В окно, князинька…
— Воровским ходом?
— Что делать, ваша светлость, в окно вошел, в окно и выйду.
— А ты надеешься отсюда выйти?
— Надеюсь, князинька, — вот с тобою за обиду на галере рассчитаюсь и марш отсюда…
— Что же, убийца, разбойник, ты и убить меня хочешь по-разбойнически?
— Зачем?.. Я по-благородному на дуэль тебя, ваша светлость, вызываю…
— Меня, меня на дуэль? — с удивлением воскликнул Григорий Александрович.
— Если ты будешь кричать, то я до дуэли пущу тебе пулю в лоб! Вставай и давай драться… Оружие — пистолеты; в трех шагах друг от друга… Дуэль на смерть, потому ты, князинька, обиду нанес мне кровную — при короле и при всех вельможах осрамил…
— И ты еще можешь обижаться, ты, злодей, убийца! Знаю, тебе легко и меня убить на дуэли по-предательски, как ты убил князя Петра Голицына.
— А ты все его помнишь, князинька; ну, и память у тебя. Да, ну, бери пистолет и становись в позицию.
Князь Потемкин медлил; он, очевидно, хотел выиграть время и думал, что камердинер или часовые догадаются пройти мимо окон.
— Долго ли еще мне ждать? — сурово произнес Волков.
— Дай же мне одеться!
— Зачем? Ведь я не красная девица, меня стыдиться нечего!
Князь стал медленно одеваться; он бросил взгляд на открытое окно, — это не ускользнуло от Волкова.
— Не смотри, князинька. Никто не придет к тебе на помощь, одни мы… И весь ты теперь в моих руках.
— Врешь, мерзавец, не в твоих руках, а в Божьих! — громко произнес князь Потемкин; он быстрее молнии вынул из-под подушки пистолет (в дороге он всегда клал под подушку заряженный пистолет), того быстрее взвел курок, и, прежде чем опомнился Волков, раздался в избе выстрел.
Волков, раненный в ногу, со стоном грохнулся на пол.
На выстрел вбежали в избу старик камердинер, дежурный адъютант и несколько слуг.
— Этот негодяй хотел меня убить, но я предупредил его, уберите и свяжите ему руки, — как-то презрительно проговорил князь Потемкин, показывая на стонавшего и корчившегося от боли Волкова.
Это происшествие очень взволновало и расстроило Потемкина, так что остаток ночи он провел без сна, в тревожном состоянии духа.
Утром он спросил о Волкове.
Ему сказали, что Волков ранен легко в ногу, что рана его перевязана и что он скоро поправится, но все же во время ходьбы будет прихрамывать.
«Стало быть, мой урок будет ему памятен на всю жизнь, хорошо, что кончилось это одной только раной; сгоряча я мог убить Волкова, а сего я вовсе не желал бы, хоть он вполне то заслужил по своим деяниям».
На следующее утро, перед своим отъездом, князь Григорий Александрович пожелал видеть Волкова.
Его принесли на носилках.
Потемкин выслал всех и остался только с Волковым.
— Знаешь ли, по своим деяниям чего ты достоин? — сурово спросил Потемкин у лежавшего на носилках Волкова.
— Знаю. Что же, добей меня, ведь я теперь в твоих руках; возьми на себя обязанность палача, — дерзко ответил ему Волков.
— Не бойся, я не желаю твоей смерти.
— А кто твоей светлости сказал, что я боюсь смерти? Днем раньше, днем позднее — не все ли равно. Мне жалеть нечего. Вот твое, князинька, иное дело. Тебе, поди, умирать не хочется. А сознайся, князинька, твоя жизнь ведь на волоске висела. Не догадайся ты пустить мне пулю, я бы тебя непременно отправил к праотцам, — обычным своим шутовским тоном проговорил Михайло Волков.
— За что же, злодей, ты убить меня хотел?
— Я отомстить только хотел твоей светлости за твой поступок со мной на царской галере.
— С которой я тебя прогнал с позором. Ты, видно, ждал другого чего-нибудь? Да как ты смел явиться перед моими глазами? Я жалею, что в ту пору не приказал тебя выбросить за борт, как дохлую собаку.
— Однако, князинька, со мною ты что-то больше не любезен сегодня.
— Брось шутовство и слушай! — грозно крикнул Потемкин, недовольный тоном Волкова.
— Слушаю, ваша светлость, слушаю.
— Я мог бы раздавить тебя, уничтожить, но я сего не делаю, не потому, что питаю к тебе симпатию, нет, а просто не хочу причинять зла кому бы то ни было. За покушение на мою жизнь тебя бы расстреляли; но, повторяю, я сего не хочу.
— Спасибо, князинька, спасибо!
— Не балагань, говорю, а слушай! Ты должен навсегда проститься с Россией.
— Как проститься? — удивился Волков.
— Живи где хочешь, только не в России. Тебя сегодня же повезут к границе Австрии.
— Как же, князинька, без денег? В моем кармане пусто! А с пустым карманом и за границей не любят нашего брата.
— Денег, пожалуй, я тебе дам.
— Мерси, князинька, размерси-мерси!
— Только гляди, Волков, если хочешь, чтобы у тебя цела была голова, не моги показываться в России. Хоть до тех пор, пока я жив.
— Понимаю, обоим нам тесно жить в России.
