Рихтер заступился за отца Киприана, посоветовал Макарию не искушать господа Бога.
Макарий пожал плечами, как бы говоря, что не собирался покушаться на религиозное чувство поручика.
Оставив священника, он подошел к писарю, взял у него листок с донесением поручика Антонова, пробежал его и положил обратно.
- Я бы представил Антонова к кресту, - сказал он. - А, господа?
Все знали, о чем он говорит: Антонов летел на разведку железнодорожного узла Станиславов и возле объекта у него зачихал и остановился мотор; резким планированием с потерей двухсот саженей высоты он запустил мотор, набрал высоту, но когда приблизился к Станиславову, мотор снова встал; так повторялось четыре раза, и вдобавок из-за облаков напал "Альбатрос" и начал обстреливать из двух пулеметов; Антонов и наблюдатель Болташев приняли неравный бой, имея всего лишь маузер да винтовку. Расстреляв все патроны и получив в плоскости до двадцати пробоин, они спланировали на свой аэродром.
Ни Антонова, ни летнаба Балташева в канцелярии не было, и потому Макарий говорил без стеснения, надеясь перебороть мнение Свентицкого, который считал, что Антонов не имел права вести преследователя к своему аэродрому.
- Ехали бы, Игнатенков, в офицерское собрание! - сказал Свентицкий. - Я вам не отец Киприан.
- Но ведь нас не засекли, - возразил Макарий. - Не то бы уже засадили по нас "чемоданами".
- Наше счастье! - отрезал Свентицкий. - Есть вещи, которые офицер обязан понимать.
Макарий ничего не ответил, хотя его подмывало влупить командиру отряда дерзость, и не за Антонова, а за черт знает что, за этот мелкий осенний дождь.
Он вышел из канцелярии, взял у механиков брезент и поехал в усадьбу сбежавшего австрийского барона, где размещались офицерское собрание и перевязочный отряд. Все небо было заложено беспросветными тучами, мокрые дубы блестели почти неподвижными бронзово-зелеными листьями. Вчера ему не удалось вызвать Лидию, она передала, что много работы, и сейчас он думал о ней. Она действительно ничего не требовала и была единственным среди тысяч существом, которое боялось за него, когда он летал. Правда, раньше она боялась за подполковника, но то было раньше и не имело к Макарию отношения. Лидия была вдовой, помещицей и пошла на войну затем, как она шутила, чтобы жить. Макария она считала еще мальчиком, а когда он похвалился своими Станиславом третьей степени за сбитого австрияка и Анной третьей же степени за разведку львовских фортов, она назвала кресты детскими побрякушками.
Въехав в ворота усадьбы вслед за вереницей санитарных повозок, Макарий оставил лошадь и уже без брезента под непрекращающимся дождем пошел по желтым, пропитаимым водой дорожкам к большому дому с колоннами. Раненых выгружали частью слева, возле хозяйственных построек, а частью возле помещичьего дома. Несколько раненых были в австрийской форме.
Макарий поднялся на крыльцо, навстречу ему вышел немолодой штабс-капитан с узкими погонами врача и скомандовал всех везти туда, к тем постройкам.
- Все койки заняты? - спросил у него Макарий.
- Вам что угодно? - тоже спросил штабс-капитан. - Вы к кому?
- Мне нужно поговорить с госпожой Зыбиной, - сказал Макарий. - Вас не затруднит сообщить ей, что ее ждут из авиационного отряда?
- А! - ответил штабс-капитан понимающе. - Конечно. - И поглядел на погоны Макария.
Макарий в ожидании Лидии стоял под портиком и глядел на совсем желтые липы, сразу поддающиеся осенним холодам. Между первым и вторым деревом пряталась от дождя группа нижних чинов, укрытых с головой палатками и брезентами. Судя по тому, что они были здоровы, он решил, что их вызвали для каких-то хозяйственных работ. Во всяком случае, вряд ли они прибыли на рандеву к сестрам.
Макарий постоял, походил по крыльцу-Лидия не появлялась. Прошел моложавый штабной капитан, строго поглядел на него, но ничего не сказал. Макарий чуть-чуть засмущался, показалось, что все догадываются, чего он здесь слоняется. И он спустился в парк под липы. Там было почти сухо, лишь изредка срывались сверху капли.
- Здорово, ребята! - сказал он дружелюбным бодрым командирским тоном, каким, по его представлению, должен был говорить интеллигентный офицер с солдатами.
Ему ответили, но без бодрости, равнодушно.
Из окон второго этажа послышалась музыка.
Макарий поднял голову, ничего не заметил. Музыка как музыка. Должно быть, в офицерском собрании кто-то играл на рояле.
Макарий спросил, что они тут делают; ему ответили: с утра их потребовали в штаб полка за получением наград и они кружным путем, расспрашивая встречных, долго шли до имения, а теперь ждут и зябнут под дождем.
- Отчего же вас не зовут? - удивился Макарий и решил, что это происходит по причине их бестолковости. - Вы бы доложились начальству.
- Уже докладали, ваше благородие, - спокойно, с выражением каменного терпения объяснил ефрейтор. - Да, говорят, приехал командир бригады и сидит в офицерском собрании. Велено ждать.
- Как тебя зовут? - спросил Макарий.
- Штукатуров Иван Анисимович, - ответил ефрейтор с тем же выражением.
Едва ли он был намного старше Макария, у него было приятное простое лицо, в серых глазах и складке рта таилась твердость и что-то замутненное усталостью. Шинель сидела на нем ладно, без морщин. Несмотря на замутненность, Макарию он показался идеальным русским солдатом, защитником родной земли.
- Видно, хорошо служишь? - спросил Макарий. - За что награждать будут?
- За бой, - ответил ефрейтор. - Ротный сказал, положено шесть крестов на роту.
- Ну а за какой подвиг? - спросил Макарий, понимая, что Штукатуров из-за скромности не хочет распространяться о себе.
- Говорят, мы захватили у него три батареи - терпеливо объяснил ефрейтор. - Сам я не видел. Сам-то я думаю наоборот, что нас бьют. А вышло его побили.
Макарий знал, что результата боя солдат обычно не видит, и продолжал расспрашивать Штукатурова, чтобы выяснить, как происходит на земле то, что авиатор наблюдает сверху.
- Ты расскажи, Штукатуров, их благородию, - с усмешкой произнес один из нижних чинов.
- Что рассказывать, - ответил ефрейтор. - Батальонный приказал нам вправо занять позицию и окопаться. Впереди вовсю стреляли и шли оттуда раненые, кто так шел, а кто едва ноги волочил, опирался на винтовку. Окопались мы, а передняя рота возьми и побежи на нас. Мы пропустили их через себя и сами следом побежали. Около речки мы хотели остановиться, встретить его, но команды никто не слушал, да и командовать было некому. Ротного с нами не было, полуротный куда-то делся, только слышно было, как ругается подпрапорщик, но дела мало делал.
Нарисовав эту картину видимого ему беспорядочного отступления. Штукатуров замолчал, посмотрел на Макария со всей твердостью и замутненной усталостью и спросил:
- Ежели седьмая рота не зашла ему во фланг, что тогда? Однако зашла, и он начал убегать, и мы уж давай с "ура" вперед и гнали его до окопов.
- Нет, не так было, - сказал еще один солдат и начал с напором и раздражением говорить свое. Он хотел опровергнуть Штукатурова и доказать Макарию, что они вправду совершили подвиг.
Штукатуров махнул рукой, просто улыбнулся, и Макарий понял, что все было в точности так, как тот рассказал. Он вспомнил, как заело руль глубины, когда их подбили над львовскими фортами. Действительно: судьба! И еще мелькнуло: зато кресты, Лидия, офицерское братство.
Вышла Лидия, окликнула его, и он попрощался с нижними чинами.
- Здравствуй, - сказала она. - Приехал? А я ведь занята.
- Дождь, - ответил Макарий. - И вчера ты тоже была занята... Ладно, коли так, передохну немного да поеду.
- Много раненых, - вздохнула Лидия и встряхнула головой. - Я сейчас отойду. Там молоденький русин, ему пушкой ногу переехало.
- Я видел, в австрийских мундирах, - сказал Макарий - Жалко, что ты занята... Я с командиром чуть не разругался. Он молодец, говорит: давай, Игнатенков, в офицерское собрание... Ничего, у меня лошадь, зараз обратно поеду.
- "Зараз"! - передразнила Лидия. - Казачок. - Она поглядела в парк, на липы, под которыми стояли солдаты. - Дождь, желтые липы, на рояле играют... - И посмотрела на Макария зеленовато-карими глазами, прикусив верхними резцами нижнюю губу.
- Договорись, чтоб тебя подменили, - предложил Макарий.
- Я договорилась, - улыбнулась Лидия. - Пошли куда-нибудь... В оранжерею!
Оранжерея помещалась в глубине парка, и, когда они вошли туда, на рыжеватых волосах Лидии блестели капли, а ее клеенчатая накидка была мокрой. Макарий прикрыл скрипучую дверь, поднял голову, разглядывая стеклянную крышу и кроны пальм. Пахло сырой теплой землей и каким-то вонючим навозом.
- Ты лучше под ноги смотри, - посоветовала Лидия.
Он посмотрел, и то, что увидел, не понравилось ему.
