В полдень они все-таки увидели беглеца. Далеко впереди появилась черная точка, что-то то выныривало на холм, то опять пряталось в долине.
— То Крэк! Мы догоним его! Вперед!
Всадники ударили уставших коней, и те ускорили бег. Ну же, быстрее! Быстрее! Устали, бедные! Уже взмокли спины, из груди вырывается не дыхание, а тяжелый болезненный хрип, но и коню Крэка тоже не легко, он сильный, выносливый, но всякой силе и выносливости есть предел!
Радогаст мчал впереди, за ним — Кий, Щек, Хорев, Черный Вепрь, немного отстали дружинники и совсем отстал старейшина Тур. Не те годы, чтобы гнаться за молодыми!
Крэк, видно, заметил погоню, потому что не останавливался ни на мгновение. Расстояние между ним и преследователями не изменялось, однако преимущество было на стороне последних. Преследователей много и кто-нибудь догонит его. Он это понимал. Спасти его могла только встреча с передовыми гуннскими разъездами.
Преследователи растянулись длинным рядом. У кого были более сильные кони, те вырвались вперед, другие все больше и больше отставали.
В безумном беге никто не заметил, как что-то в степи изменилось. Сначала подул прохладный ветер и перестало печь солнце, потому что его закрыла серая степная мгла. Потом на западе появилась туча, которая быстро росла и вскоре задернула полнеба.
Поляне забеспокоились. И Радогаст, и Черный Вепрь, и Кий, которые вырвались далеко вперед, с тревогой посматривали вверх. Неужели будет гроза?
Гром ударил внезапно — и прокатился эхом над потемневшей степью. Сердца людей задрожали — Перун гневается! Бог молнии и грома идет прямо на них и издалека подает свой грозный голос!
Когда сверкнула зарница и гром во второй раз прогромыхав над землей, Радогаст остановил коня соскочил на землю, встал на колени и протянул вверх руки.
— Перун гневается на нас! Мы прогневили его!
— Это наколдовал тот проклятый гунн! Мы не должны ехать дальше! Перун предостерегает нас от большой беды! — воскликнул Черный Вепрь.
У Кия тоже задрожало сердце. С Перуном не спорят и не шутят! Божий гнев каждое мгновение может упасть на голову того, кто провинился!
Подъехали дружинники, которые отстали.
В это время тучу осветила страшная зарница, и над головами насмерть перепуганных людей треснуло, ударило, громыхнуло так, что задрожала земля. Могучий гром заревел, как десять тысяч туров. Хлынул дождь. Холодные потоки, смешанные с градом, помчались по притихшей степи, примяли, спутали, вытоптали седой ковыль, который волновался под ветром.
Дружинники бросили коней, встали тоже на колени, протянули в мольбах к небу руки, их побледневшие губы зашептали молитвы.
— О, наияснейший Перун! Помилуй нас!
Радогаст непрерывно бил поклоны.
Дрожал Черный Вепрь. Тур тоже бил поклоны, мокрыми седыми волосами касаясь земли. Щек и Хорев прижались друг к другу и ладонями позатыкали уши, чтобы не слышать беспощадных ударов грома. Кий чувствовал, как от страха начинает холодеть под сердцем, но самообладания не терял. Увидев, как разбегаются напуганные кони, схватил поводья и крепко зажал в руке. Посерел от ужаса и Черный Вепрь. В его широко раскрытых глазах мелькали отблески ослепительных зарниц. Левой рукой он держал повод коня, а правую протянул к небу умоляя бога грозы утолить свой гнев.
Опять грохнуло, затрещало, застучало над головами. Дружинники простерлись ниц на земле, позатыкали руками уши и ждали неотвратимого наказания.
Ливень крепчал. Мир поблек, померк. Стало темно, как поздним вечером. В небе тарахтело, громыхало, трещало, бухало. Разгневанный Перун раз за разом прокатывался по небу в своей огненной колеснице и метал во все стороны божественные стрелы. Вздрагивала, колебалась земля, и, казалось, этому буйству и неистовству не будет конца.
Кони ржали, вздыбливались и тоже, как и люди, дрожали от страха. Все живое замерло — исчезли птицы, попрятались звери, притихли веселые шумные сверчки. Только огонь, вода и гром господствовали на небе и на земле.
Кий одной рукой держал поводья нескольких коней, а другой умолял Перуна умерить свой гнев.
Но в этот раз Перун почему-то гневался особенно сильно. Тучи сошлись с землей, и наступила такая темнота, будто Мрак насовсем поглотил Световида. Гром гремел без умолку, и видно было в свете зарниц, как по степи проносятся, догоняя друг друга, водяные вихри.
В это мгновение один из дружинников сорвался с места и с диким воплем быстро побежал к высокой степной могиле. Он то исчезал во мраке за сплошной завесой дождя, то опять появлялся, как призрак, в сине-ослепительной вспышке молний. Достигнув верха могилы, упал на колени, протянул к небу руки и застыл в молитве.
И тут небо вспыхнуло огнем. Страшный грохот всколыхнул землю. Извилистая стрела ударила в самый верх могилы.
Все попадали ниц в мокрый, прибитый и спутанный дождем и ветром ковыль. О, Перун, ты нашел свою жертву!
Так лежали долго. Гроза свирепствовала еще некоторое время, но силы ее медленно начали ослабевать. Насытившись жертвой, Перун ослабил вожжи своих буйногривых коней, изо всех сил крикнул на них и помчался над степью дальше — на восток.
Все реже и реже били зарницы, все глуше становились удары грома. На западе начал подниматься, проясняться край неба, тучи расплывались — и наконец блеснуло солнце.
Мокрые, напуганные, оглушенные, люди вскочили на ноги и протянули к небу окоченевшие руки.
— О, великий Световид, преславный Даждьбог. Ты показал нам свой золотой лик, ты вселил в наши сердца надежду и радость! Будь славен вовеки, Даждьбог!
Гроза отшумела — и в степи опять забурлила жизнь. Запела перепелка, вспорхнул в небо и завис в вышине серебряноголосый жаворонок, промчал на окраине табун быстроногих тарпанов.
Только мертвый дружинник лежал на вершине могилы, повернув к солнцу почерневшее лицо, и в его раскрытых глазах застыл ужас.
Его не трогали, оставив там, где настигла смерть, потому что он уже принадлежал не себе и не людям, а богу грома.
Напуганые, едва опомнившись от пережитого страха, княжичи дали знак садиться на коней и возвращаться домой. О преследовании гунна не было уже и разговора.
На полпути в Рось Тур с сыновьями попрощался с княжичами и повернул к Каменному Острову. Горячее солнце быстро высушило их одежду, овчины и торбы с пищей. А из сердец медленно выползал страх. Грозный Перун в этот раз обошел их своей карой…
Ночь застала их в дороге. Как-то внезапно зачах и погас румяный красавец вечер, быстро сгущались сумерки, которые вскоре переросли в темноту, на небе высеялись мелкие мигающие звезды, а из широкой долины Роси на крутые холмы потянуло туманом и сырой прохладой.
Кий придержал коня.
— Где заночуем, отче? Завернем к какой-либо веси и попросимся на ночлег или разложим костер да и переночуем здесь до утра?
— Здесь переночуем! В степи! — поддержалии Щек и Хорев, которым не хотелось целую ночь тесниться в чужой переполненной детьми и взрослыми хижине.
Тур не противоречил.
— Ладно, переночуем здесь. Травы для коней вокруг вдоволь, сухого хвороста для костра тоже. Растелим кожухи да и задремаем.
Место для ночевки выбрали на возвышении, чтобы ветром сдувало мошкару и комаров. Тур стреножил коней и пустил пастись, Щек и Хорев принесли из леса по охапке сухого хвороста, а Кий высек огнь, раздул трут и развел костер.
Малиновые язычки пламени весело зазмеились по хворосту — и вверх с треском носились золотистые искры. От этого мрак ночи стал еще более густ.
Разложив с подветренной стороны старые кожухи, путники легли вповалку.
Кий заложил руки под голову и смотрел в небо. Ему не спалось. События последних дней тревожили душу.
Ему было двадцать и одно лето, а казалось, что живет испокон веков на этой безграничной, широкой земле, — такая длинная была жизнь, наполненная думами и созерцанием большого разнообразного мира, трудом с сохой в поле, в лесу, когда рубил на топливо дрова, или на охоте, выслеживая дичь. А еще не раз приходилось вместе со всеми отбивать набеги акациров, которые, прорвавшись сквозь заслоны уличей, налетали на полянские поселения, чтобы захватить табун коней, отару овец или пленных. Почему-то в бою считал, что он бессмертен, потому что не верилось, что и в него, как в других, которые падали рядом, может попасть акацирская стрела. И никогда не думал, что будет завтра, потому что знал — завтра будет так же, как и вчера. А теперь что-то изменилось. Страшное слово «гунны», вымолвленное князем Добромиром, наполнилось внезапно полностью ощутимым содержанием — тучей всадников, что согнувшись на своих небольших, но выносливых конях, могут налететь на Рось так же, как налетели они на поселение уличей, поубивать мужчин, женщин, детей, стариков, убить его… О гуннах среди полян издавна ходили страшные разговоры. Гуннами пугали детей, их сравнивали с нечистой силой — колдунами, водяными, чертями, которые только то и делают, что делают зло. Старые люди пережили от них немало плохого. Неужели теперь придется пережить и молодым?
