И тут — неслыханная удача. В трактире, где он обычно обедал, гулял невесть откуда взявшийся марсельский капитан. Он рассказывал о своих морских приключениях на весь трактир. Жан подошёл к нему. Моряк, кажется, был не сильно пьян, с ним можно было договориться. Жан пригласил его за свой стол, морской волк сразу же продолжил травить свои байки. Жан терпел. Любая самая нескончаемая болтовня всё же короче, чем дорога в Марсель и обратно. В ответ на предложение Жана, капитан сказал, что через три дня отправится на свой корабль, они могут поехать вместе, и тут же продолжил свои сказки, видимо, обрадовавшись свежему слушателю:
— А ещё мне приходилось встречаться на Востоке с ассассинами. Жуткий народец. Наёмные убийцы. Ассассин может бросить свой золотой кинжал в противника, который стоит у него за спиной в 30-и метрах, не оборачиваясь, и всегда попадает точно в сердце. Тот, кого приговорили ассассины, считай, что уже мёртв. Знаешь, как они убили маркграфа Конрада Монферратского? В день его венчания. Конрад вышел из храма с молодой женой. Вассалы окружали его плотным кольцом. Вдруг он упал. Когда его подняли, из затылка и из груди у него торчали золотые рукоятки ассассинских кинжалов. Многих они убили в тот самый момент, когда нападения можно было ждать меньше всего. С ними никто ничего не может поделать. Живут ассассины высоко в горах в своих неприступных замках. Попробуй, достань их там. Но, говорят, что тамплиеры как-то сумели взнуздать ассассинов, словно дикого жеребца. Воистину, страшнее ассассинов только тамплиеры, эти кровавые монахи. Здесь у вас в Провене тамплиеры ходят, как овечки, а в Палестине все содрогаются от ужаса перед ними — там они сбрасывают свои овечьи шкуры и предстают в своём подлинном волчьем обличии.
До упоминания о тамплиерах Жан думал лишь о том, как бы ему отделаться от моряка-брехуна, деловая часть разговора с которым уже закончилась, но, услышав о хорошо известных ему «кровавых монахах», он начал слушать его с тревожным интересом, а тот продолжил:
— Тамплиеры снюхались с ассассинами и теперь вместе творят свои грязные делишки. Лучше не сердить ни тех, ни других, они друг за друга стоят горой. С ними ни о чём не возможно договорится, у них на всё один ответ — смерть. Про главного ассассина, которого зовут Старец Горы, рассказывают. — капитан вдруг замолчал и изменился в лице. Он сидел лицом к выходу и Жан тоже обернулся, чтобы увидеть то, чего так испугался капитан.
В трактир зашли двое. Один — в чёрной тунике с красным крестом — сержант храмовников, другой являл собой зрелище весьма необычное для Провена. Длинные, белые восточные одежды, на голове — зелёная чалма, лицо мрачное и жестокое. Эта парочка присела за столик недалеко от Жана и его собеседника, спросив кувшин вина. Капитан молча смотрел в стол. Потом вдруг вскочил и сказал Жану: «Мне пора. Через три дня встречаемся здесь и сразу же — в Марсель».
Моряк исчез. Жан не нашел в себе силы подняться. Страшная догадка закралась в его сердце. И тут он увидел, что мрачный сарацин смотрит на него, не отрываясь. Жан покинул трактир, словно во сне, нетвёрдой походкой, стараясь смотреть только себе под ноги. Всю дорогу домой ему очень хотелось обернуться, но он не смел. Уже у самых ворот дома он всё же обернулся. Сарацин стоял в десяти шагах и смотрел на него в упор — взгляд был тяжёлым, неподвижным, не выражающим никаких чувств. В нём было что-то от безликой неодушевлённой стихии, которая несёт беду без гнева и ненависти, просто потому что существует.
Весь следующий день Жан безрезультатно пытался взять себя в руки. Стиснув зубы, он продолжал заниматься делами, которые необходимо было завершить до отъезда, и куда бы он ни шёл — сарацин следовал за ним в десяти шагах. К вечеру Жан понял — из Провена надо исчезать, не теряя больше ни одного часа, лучше — сегодня же ночью. Он пошёл в трактир, надеясь встретить там капитана и договориться о том, чтобы отбыть раньше. Трактирщик, однако, сказал, что капитана он с тех пор не видел и выразил сомнение, что он когда-либо ещё здесь появится, никак не объяснив, на чём это сомнение основано. Жан понял, что всё кончено.
Подтверждение не замедлило. Собравшись спать, Жан увидел на своей подушке золочёный кинжал. При этом он вообще не испытал никаких чувств, ведь ничего нового не произошло, просто догадка превратилась в уверенность. Тамплиеры наняли ассассинов, чтобы разделаться с ним за невозвращённый кредит. Он усмехнулся: кто бы мог подумать, что смерть придёт вот так.
Всю ночь Жан не сомкнул глаз, вздрагивая от каждого шороха на улице. Он не молился, имя Божие ни разу не пришло ему на память. Просто лежал на кровати и тупо смотрел в потолок.
Когда уже забрезжил рассвет, его неожиданно посетила отрадная мысль: если этот кинжал лежал у него на подушке, а не торчал из груди, значит, его не собираются убивать, а предупреждают. Хотели бы убить, так давно бы уже убили. Им не нужна его смерть. Им нужны деньги. Его, конечно, могут убить после того, как он передаст деньги, но тут уже можно разговаривать словами — человека всегда можно в чём-то убедить, а тот ассассин, похоже, был не человеком, а… морской пучиной, готовой поглотить его, не испытывая при этом никаких чувств. Но по поводу кредита говорить с ним будет тамплиер, а не ассассин. Какой же он дурак! Как же он сразу этого не понял! Он будет жить! Мысль о том, чтобы расстаться с деньгами вдруг стала для него не только лёгкой, но и радостной — ведь за 8 тысяч ливров он покупал свою жизнь. Вряд ли можно найти этим деньгам лучшее применение.
Как только колокола ближайшего храма зазвонили к обедне, в дверь уверенно постучали. Он не ошибся. На пороге стоял тамплиер. Не из провенских храмовников — этого он никогда не видел. В глазах таинственного тамплиера, как ни странно, совершенно не было угрозы. В них читалась лишь спокойная скорбь, боль, подёрнутая пеленою пепла.
Жан сразу же засуетился:
— Я прикажу подать вина.
— В вашем доме, сеньор д'Арти, я не стану пить даже воду. Давайте сразу к делу. Вы должны подписать обязательство, в котором возьмёте на себя выплату хорошо вам известного кредита.
— Я могу сразу же отдать все деньги, все 8 тысяч безо всяких обязательств.
— Я не понятно говорю? — в голосе тамплиера читались только равнодушие и усталость. — Вы должны подписать обязательство. Надеюсь, вам не надо объяснять значение финансовых документов?
— Как скажите, мессир, — голос Жана радостно дрожал, с ним говорили на понятном ему языке.
Тамплиер выглянул за входную дверь, в дом зашёл хорошо известный Жану нотариус. Жан быстро подмахнул уже составленное обязательство, тамплиер пояснил:
— Итак, сегодня в полдень вы явитесь в командорство Ордена Храма и передадите братьям 7 с половиной тысяч ливров — долг и штраф. У вас останется ещё около тысячи, эти деньги нам не нужны. Постарайтесь потратить их с хотя бы некоторой пользой для вашей мерзкой души.
— Да, разумеется, мессир, — прошептал Жан с какой-то уж совсем неуместной улыбкой.
— И последнее. Не верьте бредням про ассассинов. Ни один из них никогда не был в Европе. Впрочем, кинжал, который вы нашли у себя в спальне — настоящий, ассассинский. Оставьте его у себя. Пусть он станет для вас напоминанием о неотвратимости возмездия. Гнев Божий куда страшнее, чем ассассинские кинжалы. Теперь позовите вашу жену.
— Она здесь ни при чём, мессир!
— Мне повторить просьбу?
Пьеретта была скорее растеряна, чем напугана. Она просто не понимала что происходит. Голос тамплиера прозвучал как-то потусторонне:
— К сожалению, сеньора д'Арти, я не был знаком с вашим отцом, когда он был жив. Но уже после его смерти я очень много узнал о нём. Это был замечательный человек. Очень честный, всегда и во всём верный своему слову. Ещё он очень любил вас. Постарайтесь стать достойной своего отца.
Пьеретта напряжённо пыталась понять, к чему клонит этот тамплиер, но Эмери ни к чему не клонил. Произнеся последние слова, он молча ей поклонился и шагнул к выходу. Уже открыв день, командор д'Арвиль сказал Жану: «Итак, ровно в полдень, сеньор д'Арти. Если вы опоздаете хоть на минуту, мы удвоим штраф».
* * *
Сиверцев не знал, закончил ли он опус. Эмери д'Арвиль, покинув дом д'Арти, словно растаял в тумане. Андрей подумал о том, что больше они, наверное, не встретятся с Эмери, и он ничего не узнает о его дальнейшей судьбе, но это невозможно было предсказать. Вдруг он когда-нибудь услышит, как Эмери разговаривает с королём? Сиверцев хотел бы это услышать, но что тут от него зависело?
С Дмитрием они почти не виделись, а сэру Эдварду он не хотел рассказывать про свои опусы. Не то что бы он не надеялся на понимание британца, просто не был ещё готов ни с кем обсуждать то, что у него получилось. В душе Андрея устойчиво держалось тревожное ощущение того, что он так и не смог до конца понять и почувствовать Орден Храма.
