— Я уверена в том, князь…
— Твоими бы устами да мед пить, — сказал он, целуя ее.
— Возьми это на дорогу, — сказала она, подавая ему какую-то маленькую вещицу, — и береги ее. Она тебе даст желанную победу.
— Что это, ладонка?
— Да, ладонка. Только не развертывай и не смотри на нее, а храни, как хранишь другие.
Это был крестик, завернутый в красную материю. Она боялась показать его и одеть на шею князя, но зная, что он любил и носил ладонки, она дала ему и свою.
Владимир положил ее вместе с прочими в карман и вышел от нее сияющий.
Было уже около полудня, когда Владимир вернулся в Киев, где его ждала рать.
Руслав и Извой едва успели попрощаться со своими невестами и успокоить старика Ероху, как пришлось выступать. У крутого берега Днепра стояли ладьи и ждали сигнала отчаливать. Воевода киевский Светорад, объехав ратников, скомандовал в поход; войска двинулись. За ними двинулись и оладьи. В одной из них были Владимир, Извой, Руслав, воеводы и старейшины. Божерок остался в Киеве. Не было еще Вышаты да Торопа…
Ключник, вернувшись по выступлении рати, выпустил его.
— Ну, Торопушка, — сказал он. — Теперь моя воля, и я из тебя не только веревок навью, но и лучины наколю, коли ты не успокоишься, а уж Божерок и подавно снимет с тебя не одну шкуру… Смотри, не гневи нас…
Тороп вернулся в Киев, но там никого не было. Несмотря на то, что войска вышли раньше на целые сутки, он догнал их на следующий день.
Когда ратники, шедшие сухим путем, заметили приближающегося всадника, они думали, что из Киева несется гонец, и остановились, но, узнав Торопа, расхохотались: он был весь в пыли и еле переводил дыхание.
— Что попритчилось тебе, Торопушка? — спросил у него воевода киевский. — Аль тебе тесно сделалось в Киеве?
— Да, воевода, очень тесно… От Вышаты да Божерока в степи будет тесно… А где князь? — спросил он Светорада.
— А, соскучился по нем!
— Соскучился, да и дело поведать надо…
— Ну, дружок, далеконько тебе придется гнаться за ним… Нет, ты уж лучше отдохни да иди с нами: к одному концу все придем.
Через несколько дней войска Владимира дошли до Перемышля, в котором были хорваты и Олаф; однако после первого же боя они были выбиты из города, и Олаф с позором бежал. После Перемышля были взяты и другие города, и хорваты покорились; на них была наложена дань от каждого плуга.
Радуясь такой легкой победе, Владимир вспомнил слова Марии и подумал: «А ведь правду сказала она, что если Бог не захочет, то я не буду победителем… Жаль только, что Олаф опять ускакал…»
Победив хорватов, Владимир не хотел возвращаться в Киев и пошел на вятичей, которых победил также легко, и поздней осенью прибыл в Вышгород, в котором у него было триста жен. Туда он пошел с тою же целью, с какою в последний раз был в Предиславине, но и здесь не увидел тех, кого хотел найти.
— Не везет нам, Извоюшка, — сказал Владимир, — и здесь их нет.
— Да пошто им здесь быть, государь, — отвечал Извой, — коли они в Предиславине.
— Сам видел, что нет.
— Мы-то видели, что их там нет, потому что Вышата не показал их, а они сидят и теперь в светлице у Буслаевны.
— Кто тебе сказал?
— Спроси у Торопа: он сам видел их да за это попал под замок.
— Тороп! — позвал Владимир.
— Правду молвит Извой, — отвечал Тороп, — потому я и отстал от дружины, что сидел под замком.
Владимир ничего не сказал, но решил, что если Вышата прячет их, то, видно, уж они больно хороши…
Однако не долго пришлось отдохнуть Владимиру в Вышгороде: покоренные им вятичи восстали, подстрекаемые Олафом. Бежав из Перемышля, он пришел к ним и сказал, что Владимир не князь, что в его дружине есть настоящий князь, который должен сидеть на киевском столе и править Русью.
Когда Владимир выступил против вятичей во второй раз, пришлось потратить немало времени чтобы их победить.
Рати дрались без устали несколько часов подряд.
Владимир стоял со своей свитой на холме и смотрел на своих ратников, которые то отступали, то снова бросались в бой. Но вот его рати начали отступать, и Владимир посмотрел на Извоя и Руслава, прося их совета.
— Руслав, — сказал Извой, — не дадим им посмеяться над нами… Вперед!..
И не успел князь сказать им и слова, два витязя ринулись в бой. Киевляне с новой силой бросились вперед и разбили вятичей.
Олаф, видя, что битва проиграна, спрятался под убитой лошадью, когда поле брани очистилось, прополз в лес и там пролежал до вечера. Вятичи признали себя побежденными и сдались.
После этого Владимир поехал в Белгород и пробыл там до весны следующего года; там замыслил он новый поход на ятвягов, и едва только пообсохла земля и трава покрыла землю роскошным ковром, он двинулся в поход. Покорив ятвягов, он обложил их данью.
Эти победы очень соблазняли князя, и он хотел совершить еще один поход на радимичей, но старейшины уговорили его дать отдохнуть войску и вернуться в Киев.
Владимир согласился возвратиться в Киев, где его встретили с большим торжеством и почетом.
В честь победы над тремя племенами Владимир велел ставить столы и готовить пир, созывая на него весь киевский народ с женами и детьми. В честь той же победы Божерок, как жрец и верный служитель Перуна, задумал почтить ее принесением жертвы и начал готовиться к ней… Долго он думал, как ему поступить. Много было христиан в Киеве, которых он хотел уничтожить, но больше всех он ненавидел Извоя, Феодора и Симеона.
Однажды вечером, на третий день по возвращении князя в Киев, он сидел у себя на крылечке и думал, кого избрать в жертву, как вдруг на дворике появился седой старик: он еле держался на ногах.
— Что тебе, старче почтенный? — спросил Божерок.
— Войдем в светлицу, и там поведаю тебе.
Жрец встал и пошел в светлицу; за ним вошел старик и, плотно притворив дверь, спросил:
— Одни ли мы?
— Да, одни. Молви, что надо.
Старик вдруг выпрямился и разгладил свою седую бороду.
— Олаф! — воскликнул Божерок. — Ты в Киеве? Давно ли?..
— Недавно. Все наши планы разлетаются в пух и прах… Всюду неудача… Видно, стар уж я стал…
— Да, печально, что Руслав отказывается от почестей, какие ожидают его…
— Хорошо, попробую еще раз поговорить с ним, на всякий случай, да не знаю как… пришел поэтому поговорить…
— Молви, — отвечал жрец.
— Слыхал я стороной, что ты в опале у князя, видно, потому, что он окружен христианами, и почем знать, не станет ли и сам христианином.
— Ни за что не допущу и собственноручно убью его, если он задумает стать им… Довольно того, что боги терпят издевательства его приближенных…
— Да, ты прав… Много они терпят несправедливостей… уж если ты, первосвященник, не можешь повлиять на Руслава, кровь от крови и плоть от плоти моей, то да будет воля твоя над ним и я умываю руки… Найди подобающий случай поговорить с ним, и если это не поможет, то в твоей власти казнить или миловать и да княжить над Русью Малушино дитя…
— Надо искоренить христиан и отбить Руслава у них; нужно предать смерти Извоя, Феодора и других, а если это не повлияет на него и христиане найдут заступничество у князя, то уничтожить и Владимира, и тогда, кроме Руслава, некому будет княжить над Русью… Тогда киевляне поневоле изберут его своим князем…
— Да будут трижды прокляты те, кто совратил его с пути истинного, все слуги мои: Феодор, Симеон, Якун и другие… Один ты останешься верен мне и себе, и я благословляю день и час, когда впервые ты протянул мне руку помощи… Оба мы хлопотали к лучшему, но теперь князь силен и, пожалуй, поздно думать о восстановлении нашего рода… Да сгинут они все с лица земли!..
— Коли так, я буду действовать и начну с Извоя… ненавистного мне, как и все другие христиане; Руслав еще молод, может опомниться и согласится на все, если увидит, что нет никому пощады… На днях я постараюсь уличить его при всем честном народе и потребую от князя искупления его вины смертию, а дальше посмотрим, что скажут остальные…
— Но каким образом ты уличишь его?
— На днях предполагается совершить жертвоприношение Перуну, и когда увижу, что он не преклонит колена, как не преклонял и прежде, я обращу внимание людей и потребую жертвы человеческой…
— Да будет на то воля твоя, — сказал Олаф.
— Но прежде, чем совершить это, я думаю пойти сегодня в полночь к капищу, где стоят разоренные стены их храма: там, говорят, будут все христиане… Я хочу видеть их всех и знать по именам… чтоб потом легче было уличить их.
— Ты говоришь, что сегодня христиане будут в храме? — спросил Олаф.
— Перед тобой был у меня Вышата и говорил, что ему донесли, что сегодня там будет сборище христиан. Наверное, будут Извой и Руслав…
