Во сне Гулзиба увидела, что Рабийби умерла. Кругом все плачут-убиваются, а они с Ерназаром стоят в сторонке, крепко взявшись за руки, и улыбаются…
Гулзиба очнулась ото сна и тут же заметила склонившегося над очагом брата; он дул на затухающие угли, старался разжечь огонь.
Тенел, Рабийби жива или умерла?
— Что с тобой, сестра! Конечно, жива! Ты еще не проснулась?..
Гулзиба ощутила боль во всем теле, почувствовала истому от этой боли. «Боже, что со мной?.. Какие у Ерназара горячие губы, какие жаркие руки! Что со мной вчера было? От счастья лишилась сознания!» Гулзиба вспомнила, как мать ей наказывала при жизни: «Девушка должна беречь свою девичью честь, блюсти себя! А уж коли не соблюла, должна сохранить это в тайне. Ото всех».
Гулзибе не терпелось хоть что-нибудь узнать об Ерназаре. Ее так и подмывало спросить у соседей, как идут дела в доме ага-бия, все ли там живы-здоровы. Но она даже имени Ерназара вслух не произнесла, словно боялась быть уличенной. Она повзрослела за один день, за тот час, который провела с тем, кого любила больше жизни. Гулзиба сжала зубы и ждала, когда Ерназар даст знать о себе.
Десять дней тянулись для нее будто десять месяцев. От Ерназара — ни слуху ни духу. Она решила сходить в его аул, под каким-нибудь предлогом заглянуть к нему. Если она не застанет Ерназара, а дома окажется Кумар-аналык, она, Гулзиба, должна будет сказать: «Кумар-аналык, ваш аул богаче нашего, я хотела бы переселиться сюда вместе с братом…» «Если Кумар-аналык одобрит меня, я тут же перееду».
Гулзиба нарядилась в свое лучшее платье. У нее точно крылья выросли за спиной и понесли ее к Ерназару. Все, все ласкало глаза, радовало сердце Гулзибы, делило с ней счастье. Голый, без единой набухшей почечки тамариск казался ей усыпанным цветами; они тянулись к ней головками и кивали ей приветливо, провожали, благословляя, в аул ее палвана… Ветерок налетал, шаловливо трепал ее волосы, играючи подталкивал вперед к заветному дому… Около порога Гулзиба остановилась, чтобы унять колотившееся сердце. Радость померкла, куда-то внезапно исчезла, будто и не было ее, будто кто-то нежданно и грубо навалил на плечи неведомую тяжесть. В юрте раздавались голоса:
— Я попросила вашего сына, чтоб он привез мне из Хивы браслет и кольцо… работы ханского ювелира!..
— Значит, привезет, душа моя, непременно привезет! Слыхала небось поговорку: блеск трону придает хан, блеск жене придает — муж. Будет у тебя красивое кольцо и красивый браслет! Ты у нас счастливая невестка!
— Свекровушка, правда — я принесла в ваш дом счастье?
— Да, душа моя, но почему ты так часто об этом спрашиваешь?
Гулзиба рванулась было уйти, скрыться, но остановилась: вдруг кто-нибудь наблюдает за ней и решит еще, что она подслушивает? Она робко приоткрыла камышовую дверь.
Кумар-аналык возилась с посудой, около нее сидел Хожаназар и пил молоко из расписной деревянной миски. Гулзиба была так смущена, не смела поднять от земли глаза и потому не заметила сразу Рабийби — та лежала в глубине юрты и кормила грудью ребенка. Кумар-аналык воззрилась на Гулзибу с удивлением: еще совсем недавно была девчушка, а теперь вон какая красавица! Она приветливо улыбнулась гостье и постелила ей одеяльце. Девушка, не ожидавшая такого почета, смешалась еще больше. Она опустилась на самый краешек одеяльца и только тут приметила Рабийби. «Верно предсказала мне гадалка! Лежит среди дня, — значит, больна!»- обрадовалась Гулзиба, но тут же страшно испугалась, как бы они не догадались о недобрых ее мыслях…
— Располагайся поудобнее, доченька, сейчас я чай вскипячу!
Рабийби окинула Гулзибу придирчивым, оценивающим взглядом. Бледное лицо Рабийби исказила едва приметная, недовольная гримаска. Она всегда переживала в душе, что чересчур сухопара, что бедра у нее поджарые, а руки и ноги тонкие. Ревнивый ее взор сразу все схватил — гибкую, молодую стать, нежность тела, белое, что молоко со сливками, лицо, огромные блестящие глаза с длинными ресницами… Молодуху передернуло:
— Эй, девка, ты чего расселась? Чем заставлять старуху хлопотать, сама вскипяти чай! И пей сколько влезет!
Гулзиба поднялась и принесла снаружи вязанку аккуратно наколотых дров.
Когда огонь вовсю полыхал и чайник весело посвистывал, в юрту бочком вошел Маулен-желтый. Его лицо выражало тревогу. Кумар-аналык пристально посмотрела на него, но вопросов задавать не стала. Знала: Маулен долго молчать не может, сам все выложит.
— Сноха, я таким уж уродился, не умею хитрить, — начал он прямо с порога. — Я пришел с одной дурной вестью и с одной просьбой.
— Дурную весть разделим с тобой, просьбу постараемся выполнить.
— Под нажимом Аскар-бия судья Фазыл начал собирать джигитов-агабийцев, чтобы выступить против русского царя… Я поспешил к вам. Может, мне тоже пойти на войну против русских, а? Может, Ерназара пригласили в Хиву, чтобы поставить во главе войска? Или дать какую-нибудь большую должность?.. Если его возвысят, пусть он меня не забудет!
Кумар-аналык рассмеялась.
— Не смейся, мать, — заныл Маулен, — пойми меня хоть ты! Войди в мое положение! Мне-то чины не нужны, а вот родственникам моим… никакого ко мне нет уважения с их стороны! А так, глядишь, стал бы я пле-точником — и мне почет! Уж я бы старался, из кожи вон лез, себя не щадил!
— Вот вернется Ерназар, у него и проси должность! — отрезала Кумар-аналык, а про себя подумала: «Напрасно я сержусь! Что возьмешь с этакого пустомели! Его всерьез и принимать-то нельзя!»
Маулен-желтый рассыпался в благодарностях и задом выбрался из юрты.
Кумар-аналык встревожила весть о злонамеренной проделке Аскар-бия, однако успокоила надежда: «Вернется из Хивы сынок, получив от хана главное бийство, отменит глупый приказ… Если он и поднимет своих джигитов, то уж против другой стороны… когда для этого настанет час».
— Свекровь, а может, верно люди говорят, может, ваш сын вернется из Хивы самым главным бием? — будто прочитала ее мысли Рабийби. — Вчера я ходила по воду, встретила Мамыт-бия, он зол на Ерназара, ох зол! Говорит: «Твой муж сильный, но глупый, надменный верблюд, ищет себе рога, а потеряет голову». Каков, а? Я ему в ответ: «Поглядим, как ты запоешь вскоре! Он такую должность получит, что тебя рядом не посадит!»
— Молодец! — похвалила Кумар-аналык, но ее покоробило, что невестка ведет при посторонних неумные речи. — Гулзиба, скажи, что привело тебя к нам?
— Мы с братишкой хотели бы перебраться в ваш аул, совсем перебраться. Что вы мне посоветуете, мать?
Кумар-аналык не успела ответить — в двери показался Сержанбай. Это привело Кумар-аналык в смятение. Она и припомнить бы не смогла, когда старый бай последний раз переступал ее порог. Уж не с бедой ли какой пожаловал?.. Нет, непохоже вроде, вон как резво семенит к одеяльцу, на почетное место!.. Да, крепко его согнули годы, спина — что серп!..
Сержанбай, приободренный тем, что оказался среди трех женщин, двух совсем молодых, поднял голову, выставил вперед свою длинную седую бороду. Прежде чем расспросить о житье-бытье, осведомился:
— Где Ерназар?..
Это интересовало Гулзибу больше всего на свете. Поблагодарив бая в душе, она замерла в ожидании ответа.
Уехал в Хиву, — ответила Кумар-аналык и, помолчав, добавила:- Вот эта девушка, сирота Дослана, мечтает перебраться с братом на житье в наш аул. Как бы ей помочь?..
— Понял, понял, — перебил старик Кумар-аналык. — Я знаю и Гулзибу и Тенела, хорошие они дети! Пусть ко мне и переселяются, я их приючу! Корову выделю, почему не помочь, коли это в моих силах?
У Сержанбая не было детей, но он так и не обзавелся еще одной женой. Из-за этого многие считали его скуповатым — сколько добра всякого, скотины, а боится, как бы не разориться!.. Кумар-аналык почувствовала, что стремление Сержанбая посодействовать Гулзибе искреннее, и порадовалась тому, что людская молва ошибочна. Она поблагодарила Сержанбая и сердечно с ним распрощалась. Только Кумар-аналык взяла в руки пиалу с чаем, — в юрту влетел Шонкы.
— Невестка, наполни рот Шонкы маслом! — приказала Кумар-аналык, предчувствуя добрую долгожданную весть. Не сдержав нетерпения, она быстро поднялась сама и, зачерпнув полную ложку масла из бурдюка, подвешенного к остову юрты, сунула ее в рот Шонкы.
Шонкы с жадностью проглотил масло, но стоял молча, словно вместе с ним проглотил и язык.
— Говори, душа моя!
— Хан заточил Ерназара в зиндан! — громко возвестил Шонкы.
Из рук Гулзибы выпала пиала, разбилась на мелкие кусочки.
— Эй, невоспитанная, побереги чужое добро! — Ра-бийби бросила на нее свирепый взгляд.
«Почему он сообщает дурную весть почти с радостью? — думала потрясенная Кумар-аналык. — Почему?»
— Удивил ты меня, Шонкы, удивил! — произнесла Кумар-аналык спокойно, хотя внутри у нее все тряслось от тревоги и обиды. — Когда несут матери плохую новость, не бегут со всех ног!..
