— Уходи отсюда! Я не достойна того, чтобы ты говорила со мной.
— Тебе известно лучше других, какое я имею право осуждать других, — сказала Сигрид, — и я предполагаю, что это он совратил тебя, а не наоборот.
Так же неожиданно, как она повернулась к Сигрид, Хелена начала плакать; это был тихий, безнадежный плач, и Сигрид догадалась, что она прижимает к лицу ладони, стараясь унять слезы. Сев рядом с ней, Сигрид стала ждать.
— Может быть, тебе станет легче, если ты расскажешь мне, что случилось? — наконец спросила она. Но Хелена продолжала плакать. И только когда Сигрид встала, чтобы уйти, она заговорила. Она старалась не смотреть на Сигрид; голос ее был еле слышным, безжизненным.
Кальв различными способами пытался овладеть ею, но ей удавалось улизнуть от него. Это было не легко, ведь она как-никак была простой служанкой, а он — ее хозяином. В конце концов он сказал, что если она и впредь будет избегать его, он расскажет всем правду о Сунниве; он намеревался отослать девушку со двора и возбудить на тинге дело об измене Сигрид.
Сигрид насторожилась:
— Ты хочешь сказать, что нарушила свой обет вести чистую жизнь ради Суннивы и меня? — спросила она.
Хелена кивнула.
— Но я думала исповедоваться, — добавила она, — Бог простит меня за то, что я отдалась Кальву, чтобы спасти тебя и Сунниву…
— И что было потом?
Хелена снова заплакала, еще безнадежнее, чем в первый раз, и Сигрид обняла ее.
— Ты знаешь, до этого у меня не было мужчин, кроме Грьетгарда… — Хелена всхлипывала так, что трудно было разобрать слова. — И я думала, что никогда не смогу испытать с другим того, что испытывала с ним. Но…
Она долго молчала, прежде чем начала говорить дальше. И, наконец, еле слышно, то и дело всхлипывая, она произнесла:
— Но все закончилось тем, что я стала умолять его сделать это еще раз.
— И он сделал?
Хелена кивнула.
— Я пыталась быть лучше, чем мать, — с горечью добавила она, — но больше я не буду пытаться это делать. Женщины были правы говоря, что, когда я стану взрослой, я буду такой же, как она. После того, что случилось, я не стану прогонять мужчин из своей постели!
Сигрид не знала, что сказать. Но она вспомнила, как горячо она ненавидела в свое время Кхадийю, любовницу Эльвира; и теперь как никогда, ей стало ясно, как мало Кальв значит для нее. И ест раньше, даже в горечи и ненависти, была искра надежды на то, что отношения между ними станут лучше, то теперь эта надежда умерла. Тот Кальв, который таким бесчестным способом привел Хелену к несчастью, был ей не нужен. Он мог брать себе наложницу, ей было все равно; ее занимала только мысль о Хелене.
— Ты могла бы поговорить со священником Энундом? — спросила она.
Перестав плакать, Хелена горько усмехнулась.
— Что он понимает в этом?
— Возможно, больше, чем ты думаешь.
— Какая польза от того, что он что-то поймет? Кошка останется кошкой, даже если священник будет читать ей наставления.
— Поговори со священником Йоном! — в отчаянии предложила Сигрид. — Возможно, он меньше будет читать наставлений, уповая больше на силу молитв.
Но Хелена снова покачала головой. И когда Сигрид попыталась прижать ее к себе, она оттолкнула ее.
— Умнее всего с твоей стороны — не иметь после этого со мной дела, — сказала она.
Она пыталась произнести это жестко, но у нее ничего не получилось.
Потом она встала и пробралась через сенные завалы к выходу, где некоторое время стояла и отряхивала с себя сор, прежде, чем выйти наружу.
Сигрид не пыталась остановить ее.
Она надеялась, что Кальв не придет этой ночью, как это было и в прошлую ночь; но он пришел и, более того, захотел лечь с ней.
Сигрид чуть не стало дурно от отвращения; ей хотелось прогнать его, хотя здравый смысл подсказывал ей, что все это бесполезно. И ее сопротивление вызвало у него только смех.
— Ты не хочешь отдаться своему мужу? — спросил он.
Она прижалась, скрючившись, к стене. Она боролась до изнеможения и все-таки продолжала бороться дальше.
И когда сопротивление ее было сломлено, она, почувствовав на глазах слезы, усилием воли прогнала их: этой победы она не хотела допускать — она не хотела, чтобы он видел ее слезы унижения.
Лежа в темноте, она поняла, что имел в виду Кальв, когда говорил, что ему вовсе не требуется нарушать закон, чтобы мстить.
Если раньше Сигрид раздражало то, что Кальв слишком много пьет, то этой осенью все было наоборот. Теперь, когда она горячо желала, чтобы он напивался до бесчувствия, он был поразительно трезв.
Но после случая с Хеленой, Сигрид стала отвечать ему насмешкой на насмешку. Теперь ей не казалось больше, что она должна вести себя с ним смиренно и терпеливо; поняв, насколько он заинтересован в том, чтобы никто не узнал правду о Сунниве, она больше уже не опасалась, что он отошлет ее или ребенка прочь. И она вскоре заметила, что он не такой уж жестокий, каким хочет казаться, и что есть способы уязвить его.
Бывало, оставшись одни, они потихоньку переругивались, словно соревнуясь в злословии. И, нащупав слабое место у другого, каждый из них чувствовал себя победителем.
Вскоре после возвращения домой Кальв сказал, что был летом на Западе вместе с викингами. И, увидев, что Сигрид это не нравится, он принялся без конца рассказывать о тех жестокостях, которые совершал в походе.
Он показал ей богатую добычу, свидетельствующую о том, что он не был таким ревностным христианином, чтобы не грабить церкви и монастыри. Она сказала ему об этом.
— Христос не дал мне никаких оснований для того, чтобы быть Ему благодарным, — ответил он. — Он обворовывал меня все те годы, когда я ревностно служил Ему. Просто я вернул себе немного из того, что потерял.
У Сигрид на миг появилось желание объяснить ему, что он ошибается, что такой путь ведет в ад. Но вместо этого она пожала плечами и промолчала. Станет она делать что-то ради его спасения? Ведь он же наверняка обрадовался бы, увидев ее осужденной на вечные муки…
Она знала, что не годится так думать; она вспомнила слова священника Йона о том, что нужно молиться за тех, кого ненавидишь и кто сделал тебе зло. Но ее неприязнь к Кальву была такой сильной, что для нее было просто невозможно упоминать его имя в молитвах.
И только мысль о святом Олаве и о том, как он простил ее, привела ее, вопреки всему, к тому, что она поведала о своих трудностях священнику Энунду.
— Ты вела себя не лучше, чем Кальв, — ответил он.
Сигрид это возмутило.
— Я знаю, что я согрешила, — сказала она. — Но я покаялась в своих грехах. И я не торгуюсь с Богом, как это делает Кальв.
— Это не твоя заслуга, — сказал священник, — чем больше человек понимает христианство, тем больше он предъявляет требований к самому себе.
Они сидели у него в усадьбе Стейнкьер. День был холодным, и в печи горел огонь. Энунд встал и перевернул дрова, чтобы пламя было сильнее.
— Постепенно человек начинает понимать, что Бог требует не какую-то его часть, — сказал он, снова садясь. — Он требует человека целиком. Он требует, чтобы человек забывал себя ради Него, чтобы любил своего ближнего, не только ничего не требуя взамен, но и не рассчитывая на понимание или должную оценку.
Сигрид сидела, уставясь в огонь. Она чувствовала себя совершенно беспомощной.
— Я не могу поверить в то, что если Бог любит людей, он будет требовать от них того, что они сделать не в силах, — наконец сказала она.
— Почему ты думаешь, что это тебе не по силам, Сигрид? «Я в состоянии сделать все, на что подвигнет меня Бог…» — сказал святой Петр.
Сигрид взорвалась:
— Рассказывай самому себе, что совершил святой Петр! Он был святым, я же не святая и становиться ею не собираюсь.
Энунд вздрогнул и порывисто вздохнул.
— Мы обязаны делать все возможное, чтобы жить праведной жизнью, — сказал он.
— Ты ожидаешь от меня слишком многого. Я уже пробовала быть терпеливой и доброй по отношению к Кальву.
— Ты делала это ради самого Кальва или ради того, чтобы показать ему, какая ты хорошая христианка?
Она хотела нагрубить ему, но сдержалась. Она почувствовала себя уязвленной.
— Ты сетуешь на то, что от тебя требуют больше, чем ты в состоянии сделать, — продолжал он, — ты презрительно отзываешься о Кальве, считая, что он понимает в христианстве меньше, чем ты. Но, оказавшись прижатой к стенке, ты легкомысленно заявляешь, что никто не может ожидать от тебя, что ты станешь святой.
Она по-прежнему молчала.
— Возможно, тебе будет легче стать терпеливой и доброй по отношению к Кальву, если ты признаешь себя виновной в том, что произошло, — осторожно заметил он.
Но Сигрид лишь тряхнула головой.
— Виновной… — сказала она. — Будет ли этому когда-нибудь конец? Неужели, совершая грех, человек всегда будет виновен?
— Бог дарует прощение, — ответил Энунд. — Но даже это не снимает последствий совершенного греха; возможно, последствием этого будет покаяние, как в твоем случае. Грех — это круговая порука, одними сожалениями его не остановишь, рано или поздно он все равно дает о себе знать.
