Магазинчик прежде служил перевалочным пунктом для караванов, возвращающихся из глубины страны, пояснял Хамид. Так было до той поры, пока они сами не перебрались сюда, тогда станция и городок при ней процветали. Плодами хлебного дерева кормились носильщики и рабы, они что угодно готовы были съесть после долгого пути по диким местам. Нет, сам он не видит ничего плохого в этих плодах. В своих родных местах они тушили их в кокосовом соусе и ели с жареными сардинами. Видит Бог, то, что они едят теперь вместо плодов хлебного дерева, — вполне скромная пища, хоть это не повод ее презирать. Но вышло так, что плоды хлебного дерева оказались прочно связаны в умах людей, особенно живущих здесь, с рабством.
Юсуфу отвели небольшую комнату в доме, ел он вместе с хозяевами. Всю ночь в доме горели лампы, двери закрывали решетками, оконные рамы запирали сразу с наступлением темноты. Чтобы уберечься от животных и от воров, говорили ему. Хамид разводил голубей, они жили в ящиках под крышей дома. Порой ночью напряженное молчание нарушалось хлопаньем крыльев, а утром во дворе обнаруживались перья и кровь. Голуби все были сплошь белые, с широкими хвостовыми перьями. Хамид уничтожал всех птенцов, чья внешность не соответствовала этому образцу. Он любил поговорить о птицах и о том, как их разводить в неволе. Своих голубей он именовал райскими птицами. Они расхаживали по крыше и по двору, выставляли себя напоказ с безоглядной гордыней, рискуя жизнью, лишь бы похвалиться собственной красотой. Но порой Юсуфу казалось, будто он замечает в их глазах насмешку над самими собой.
Иногда супруги, слушая Юсуфа, обменивались такими взглядами, словно знали о нем больше, чем он сам о себе. Он гадал, что рассказал им дядя Азиз. Поначалу что-то в его поведении казалось им странным, но они не желали сказать ему, в чем дело. Многие его слова они выслушивали с подозрением, словно сомневаясь в его замыслах и намерениях. Когда он пустился описывать потрескавшуюся землю, по которой они ехали, пока не добрались до города, хозяева рассердились, и он почувствовал, что допустил какой-то промах или же огорчил их, обратил их внимание на неизбежные тяготы их бытия.
— Что тебя так удивило? Здесь повсюду сухая земля. Ты рассчитывал на ручейки, на изобильно заросшие уступы? Ну, тут оно не так, — заявил Хамид. — Но, по крайней мере, здесь, у горы, прохладно и нам перепадает сколько-то дождя, хотя и меньше, чем на склонах. Но уж как есть.
— Да, — кивнул Юсуф.
— Не знаю, на что ты рассчитывал, — продолжал Хамид, нахмурившись. — Разве что несколько недель в году, после дождей, здесь, на высоте, тоже бывает так. Но ты бы видел те засохшие равнины после дождя. Видел бы ты их!
— Да, — повторил Юсуф.
— Да — кто? — одернула его Маймуна. — Да, гиена? Да, животное? Называй его «дядя».
— Но у моря все растет, — заговорил Юсуф после небольшой паузы. — При доме, где мы жили, был красивый сад, со всех сторон окруженный стеной. С пальмами и апельсиновыми деревьями и даже гранатами. И каналы, и пруд, и цветущие кусты.
— Ах-ах, где уж нам сравниться с купцами, с такими вельможами, — голос Маймуны резко взмыл вверх. — Мы-то всего лишь бедные торговцы. Ты везунчик, а нам Бог отвел такую вот жизнь. Мы живем здесь, как скот, покорный Его воле. Тебе он дал райский сад, а нам — кусты и заросли, полные змей и хищных животных. И чего ты ждешь от нас? Чтобы мы хулили Его волю? Жаловались, что с нами обошлись несправедливо?
— Наверное, он просто скучает по дому, — вмешался Хамид, улыбаясь, стараясь всех примирить. Маймуна не угомонилась, она все еще бормотала, яростно поглядывая на Юсуфа и явно желая что-то добавить к своим словам.
— Что ж, за все приходится платить свою цену. Надеюсь, он быстро это усвоит, — сказала она наконец.
Юсуф вовсе не хотел сравнивать два сада, но оправдываться не стал. Здесь вместо сотворенных Мзе Хамдани цветов и тени, пруда и плодоносных деревьев по краям заднего двора топорщились кусты, в них выбрасывали мусор. Заросли трепетали потайной жизнью, оттуда поднимались пары гниения и заразы. В первый же день Юсуфа предупредили, что приближаться к этим кустам нужно с осторожностью, остерегаясь змей, и он почувствовал, что это предостережение — своего рода пророчество. А теперь от него ждали каких-то слов, извинений, но он никак не мог сообразить, что сказать, и сидел перед своими хозяевами, онемевший, а их обида все разрасталась.
— Я обычно работал в саду по вечерам, — выпалил он наконец.
Хозяева рассмеялись, Маймуна вытянула руку и погладила его по лицу.
— Кто бы мог сердиться на такого красивого мальчика? Я подумываю избавиться от моего толстяка-мужа и выйти замуж за тебя. Но до той поры ты, пожалуй, мог бы обустроить нам сад, — продолжала она, обменявшись быстрым взглядом с Хамидом. — Заставим-ка его поработать, пока он с нами.
— А здесь растут апельсины? — спросил Юсуф. Они сочли его вопрос ироническим и вновь расхохотались.
— Построй нам фонтаны и летние дворцы. Наполним сад птицами всех пород, — все тем же шутливо-сварливым тоном продолжала Маймуна. — Певчими птицами, не этими бурчащими голубями, которых так любит Хамид. Надеюсь, ты развесишь на деревьях зеркала, как в старинных садах, чтобы улавливать свет и чтобы птицы лишались чувств при виде своего прекрасного отражения. Вот такой сад нам сделай.
— Она у меня поэтесса! — Хамид похлопал жене. — Все женщины в ее семье поэтессы. А мужчины — бездельники, зато умеют торговаться.
— Пусть Бог простит твое вранье. Видишь, это он всегда выдумывает истории. Да уж, он таков, — Маймуна с улыбкой указала на Хамида. — Погоди, пока он не начнет. Забудешь еду и сон, пока он не закончит. Вот подожди, наступит Рамадан, он тебе ночь напролет спать не даст. Уж он у нас забавник, поверь мне.
На следующий день Хамид набросился на кромку зарослей с мачете, яростно рубил ветки, до каких сумел дотянуться. Он позвал Юсуфа собирать падающие наземь ветки, складывать их в будущий костер.
— Хотел сад? — добродушно напомнил он. — Хорошо же, я вырублю кусты, а ты разбей для нас сад. Помоги-ка мне, юноша. Расчистим заросли вплоть до того терновника.
Поначалу свирепые удары Хамида сопровождались кровожадными воплями и хриплым пением. Это чтоб змей отпугнуть, пояснил он. Но вскоре его возбуждение сникло, а подбадривающие крики Маймуны и ее насмешки лишь понуждали Хамида гневно прерываться между ударами. Если предоставить все женщинам, что с нами сталось бы, как по-твоему? — спросил он. Мы бы так и жили в пещерах, вот что я думаю. По его лицу, пузырясь, тек пот. Примерно через час воинственные вопли сменились уханьем, и он уже почти бессильно замахивался на дрожащие кусты, часто останавливался, задыхаясь, или же подробно растолковывал Юсуфу, как складывать отрубленные ветки. Неуклюжесть Юсуфа раздражала его, он бросал на него сердитые взгляды, когда мальчик, уколов руку острым суком, невольно вздрагивал. Наконец с криком отчаяния он бросил наземь мачете и яростно зашагал к дому.
— Не собираюсь я надрываться до смерти, борясь с этим лесом, — заявил он, проходя мимо жены. — Ты бы нам хоть кувшин воды вынесла.
— Ле-ес! Это всего лишь кустики, дряхлый ты слабак, — засмеялась она, отмахиваясь, гоня его в дом. — Ты уже ни на что не способен, Хамид Сулейман! Счастье, что я успела найти себе нового мужа.
— Ты у меня еще узнаешь! — крикнул из дома Хамид.
Маймуна издевательски захохотала.
— Тебе детей только пугать, шабаб! А ты — не трогай это жуткое оружие! — прикрикнула она, стоило Юсуфу взять в руки мачете. — Не хватало, чтобы твоя кровь пала на наши головы. И так бед невпроворот, а еще твои родичи набросятся на нас. Придется тебе привыкать к кустам со змеями — а о своем райском саде вспоминай в мечтах, пока дядюшка не вернется за тобой. Отнеси этому своему дяде воды попить.
5
Ему пришлось услуживать им обоим. Они орали, подзывая его, что бы ни понадобилось, и, если он не прибегал бегом, его ждали резкие слова и сердитые взгляды. Принеси воды из колодца. Наруби дров. Подмети двор. Когда его помощь не требовалась в магазине, его посылали на рынок за мясом и овощами. Шагая по городу, он не торопился, задерживался на перекрестках, смотрел, как проходят мимо пастухи и крестьяне. Коровы, урча, брели мимо, роняя огромные лепешки. Время от времени они облизывали влажные хвосты и выпускали в воздух струю жидкого дерьма. Пастухи шипели, бранили коров, а порой кололи их острым концом посоха, чтобы построить в ряд. Часто Юсуф видел и выкрашенных в красное воинов, они горделиво шагали, привлекая к себе взгляды всех вокруг. Иногда его отправляли передать что-то индийским или греческим купцам, он вешал корзины на длинное коромысло, взваливал его на плечи и старался при этом не вспоминать того убогого продавца овощей, что являлся каждодневно в дом дяди Азиза. Фермеры-европейцы приезжали в город на грузовиках и на запряженных волами повозках, покупали запасы, вели какие-то таинственные дела. Они никем не интересовались, расхаживали с гримасой отвращения на лице. Вернувшись домой, он получал очередное поручение — либо принести что-то со склада, либо проводить малыша в уборную. В доме было трое детей. Старшая дочь уже достигла порога юности, считалось, что она смотрит за младшими, но она была слишком занята, погружена в свою внутреннюю жизнь, носилась по дому и двору, хлопая дверьми и неведомо чему улыбаясь. Юсуфа время от времени просили заняться мальчишками, отвести их туда или сюда. Мальчики были бойкие, шумные, привыкли, чтобы на них орали. Возясь с ними, он вспоминал, как обходился с ним Халил, и старался проявить терпение — это не всегда ему удавалось.
