прогулке, а потому я встал в том месте, где точно должны были пройти император и его свита. Если Драгоценная Наложница увидит меня и кивнет, я могу присоединиться к процессии. И она, конечно же, кивнула мне.
Помимо императрицы, к императору присоединились Драгоценная Наложница, ее сын и несколько придворных дам, князь Сушунь и его брат; несколько чиновников, которые прибыли в Летний дворец, чтобы призвать императора стоять на своем, и господин Лю вместе с дюжиной других евнухов, включая меня. Одна из придворных дам, насколько я помню, была теткой князя Гуна. Самого Гуна не было, поскольку он отправился на юг следить за варварами на мосту.
В длинных галереях храма нашлось место для многих святынь, за которыми ухаживали несколько пожилых монахов. В центре на лотосовом троне восседала Гуаньинь, вырезанная из ценных пород дерева и покрытая золотом. У нее было более сорока рук и глаз. Говорят, Гуаньинь слышит все звуки мира. Вы бы могли подумать, что это вызовет у нее гнев или отчаяние, но священнослужители утверждают, что ее сострадание не имеет границ. Мы помолились перед статуей Гуаньинь и зажгли благовония, а затем собрались в одной из внешних галерей храма, и женщина играла на пипе, чтобы развлечь нас. Она исполнила старинную пьесу под названием «Засада с десяти сторон» [65]. Хороший выбор, учитывая то, что происходило всего в нескольких милях к югу, и император велел ей сыграть пьесу еще раз. Когда она закончила, мы сидели в приятной тишине. Снаружи вечернее небо было еще бледно-голубым и розовым, и я увидел полумесяц. В этом храме на воде все казалось таким совершенным, что можно было представить, будто в мире царит покой. Помнится, в этот момент все улыбались, включая императора. Никто даже не заметил, как к нам тихо присоединился князь Гун, пока он не заговорил:
– Ваше величество, варвары прорвали оборону.
Князь Гун был явно потрясен. И винил себя.
– Мы видели, что произошло в фортах, расположенных ниже по течению, – сказал он. – Они оставили там тяжелые пушки, и я решил, что с нашей доблестной кавалерией, которая очень подвижна и встретит их на открытой местности, а также с пехотой, вооруженной мушкетами, варвары понесут такие потери, что отступят… Теперь я понимаю, что был не прав. Храбрость бесполезна. Наши воины не дрогнули. Но французские ружья и британские пушки разорвали смельчаков на куски. Ужасное зрелище!
– С вашего позволения, ваше величество, – негромко произнес один из чиновников, – бой на открытой местности – это одно, а у стен Пекина – совсем другое.
Мы все смотрели на императора. Он уставился куда-то вдаль, словно находился в другом мире.
– Если они взяли форты, почему бы им не взять Пекин? – Голос у него был глухой, почти механический.
– Ружья не помогут против городских стен, – возразил князь Гун. – А если бы они проникли внутрь, то ни один генерал не стал бы рисковать своей армией в огромном городе, где каждый мужчина, женщина и ребенок могли бы перерезать им горло. Теперь они у стен Пекина и захотят вести переговоры.
– Если мы будем вести переговоры, какие еще у нас есть рычаги давления? – мрачно спросил князь Сушунь.
– Сорок человек в заложниках, – ответил князь Гун. – И англичане, и французы. Они захотят вернуть своих людей в целости и сохранности.
– Они будут торговаться за сорок заключенных? – недоверчиво нахмурился князь Сушунь.
– Думаю, да. Варвары больше пекутся о жизни отдельных людей, чем о чести своей страны.
– Разве это не демонстрирует их слабость? – спросила Драгоценная Наложница.
– Возможно, – ответил князь Гун. – Но нам на руку.
Я сидел на низкой скамейке сразу за Драгоценной Наложницей и чувствовал запах жасминовой воды, которой она воспользовалась в тот день. Драгоценная Наложница, в бледно-зеленом шелковом платье, сидела вытянувшись в струнку. Снаружи ухала сова. Совы в Летнем дворце часто кричали перед заходом солнца. Это был скорбный звук.
Затем император повернулся к господину Лю:
– Мы переедем в Охотничий дворец [66]. Приготовь там все.
– Охотничий дворец, господин? – Главный евнух Лю остолбенел. – К северу от Великой стены?
– А есть другие?
– Господин, он нуждается в ремонте…
– Мы можем начать ремонт, когда доберемся туда.
– Брат, вы обещали лично возглавить войска! – выпалил князь Гун. – Я не настаиваю на этом, но, если вы уедете из Пекина, начнется паника.
Князь Гун всегда проявлял осторожность, обращаясь к брату со всем почтением в присутствии посторонних, и сейчас тот факт, что он забылся, лишь демонстрировал степень его потрясения.
– Ты не понял, – произнес император. Предполагалось, что его слова будут полны величия. – Замечать наглых варваров ниже достоинства императора. Передай лорду Элгину, что в это время года у императора есть обычай охотиться. Дворцовый распорядок не станут менять ради какого-то бандита. А еще передай, что в моем охотничьем домике я часто принимаю своих друзей, сорок восемь монгольских степных князей. Стоит мне только поднять руку, и они приведут в Пекин триста тысяч монгольских всадников и перебьют всех французов и англичан, какие им только попадутся. Элгину стоит следить за своими манерами.
По лицу князя Гуна я догадался, что это чушь собачья.
– Хотите, чтобы я остался тут? – мрачно поинтересовался он.
– Поскольку ты так уверен, что сможешь справиться с варварами, то остаешься в Пекине за главного. Не сомневаюсь, к тому моменту, как я вернусь, ты все уже уладишь.
Это странно, подумал я. Наши предки возвели Великую стену, чтобы защитить нас с севера, а теперь император бежит по другую сторону стены, чтобы спрятаться от варваров, наступающих с юга. Все с ног на голову. Я оглядел собравшихся. Кроме императрицы, чье личико ничего не выражало, поскольку это милое создание вряд ли о чем-то задумалось, все казались напуганными. Кроме князя Сушуня. Он по-прежнему выглядел как хищная птица, но улыбался.
– Ваше величество правы, – спокойно сказал он. – Давайте измотаем варваров. То, что Сын Неба не в Пекине, послужит удобным предлогом, когда князь Гун захочет отложить переговоры.
Император благодарно кивнул и выглядел вполне довольным собой.
Но сейчас я наблюдал за Драгоценной Наложницей. У нее было прекрасное самообладание. Если она злилась и скрывала это, то никто не догадался бы. Но я заметил.
Две мелочи выдавали ее. Сперва у нее на правом виске стала пульсировать крошечная венка. Это означало, что она начала раздражаться. А потом порозовела задняя часть шеи. Как только я увидел это, то понял, что она действительно разозлилась.
Я заметил пульсирующую венку, когда император впервые упомянул охотничий домик. Но к тому времени, как он закончил извиняться за побег, ее шея сзади покраснела.
– Я не понимаю, – холодно начала она, по ее тону мне сразу стало ясно, что нас ждут неприятности, – если вы сбежите на глазах у подданных, все скажут, что вам наплевать на империю.
Это
