Сальваторе ответил, что он итальянец и живет в городе, но остальная семья перебралась на Лонг-Айленд, а ферму наследует старший брат. Отец Терезы кивнул и выразил надежду, что Сальваторе с братом и сами в скором времени покинут город.
– Отец считает, что город вреден для здоровья, – со смехом пояснила Тереза.
Тот больше не тронул Сальваторе, и трапеза продолжилась в дружеской атмосфере. Тереза находилась в приподнятом настроении и развлекала его забавными историями о родственниках. Глядя вокруг, Сальваторе подумал, что семейство Карузо могло быть таким же, будь оно побогаче.
Подали десерт, Тереза разговорилась с Анджело, а Сальваторе вовлек в беседу ее зять. Он негромко осведомился о его работе и покачал головой, услышав, что тот – каменщик.
– Ручной труд неплох в молодости, но нужно думать о будущем. Вам удается откладывать? – Сальваторе кивнул, и он серьезно продолжил: – Это хорошо. Для открытия своего дела нужны деньги. Чем вы займетесь?
Сальваторе никогда об этом не задумывался. Для него сбережения были чем-то отложенным для покупки одежды, на случай болезни или еще на что-нибудь важное, особенно в виду женитьбы. Видя его замешательство, собеседник, указав на отца Терезы, добавил:
– Старик хочет выдать дочь за человека, у которого есть какой-нибудь бизнес. Или хотя бы активы. – Он приложился к пирогу. – Ему это очень важно.
Сальваторе не ответил. После еды женщины начали убирать со стола, а молодые люди вышли пройтись. Терезу отпустили с ними, так как у нее были гости. Они дошли до берега, где рыбаки собирали устриц. Тереза сказала, что хочет в город, в кино.
– Отец не любит город, но я-то люблю!
И они договорились встретиться через две недели.
Прощаясь, Сальваторе поблагодарил ее родителей за гостеприимство, а те, хотя и вели себя вежливо, не выразили надежды на его скорое возвращение. И он ощутил легкий дискомфорт, но тут объявился Анджело с листом бумаги.
– Подарок от нас с братом, – сказал он с улыбкой и протянул лист бумаги матери Терезы, которая слегка нахмурилась.
Однако, разглядев то, что ей дал Анджело, она просветлела лицом и показала мужу. Это был рисунок их дома, поразительное сходство которого с оригиналом было толково дополнено кружащими в вышине морскими птицами. После этого прощание стало намного сердечнее.
Но Сальваторе, вернувшись в город, все равно глубоко задумался. Он не сомневался, что зять Терезы сказал чистую правду. Примет ли его семейство Терезы? А если да, то будет ли она счастлива с таким голодранцем? Он не был в этом уверен. Не знал он и чем помочь делу.
Чарли Мастер часто бывал в Гарлеме. Он слушал там джаз. Иногда виделся с Эдмундом Келлером в клубе «Коттон», что на Сто сорок второй улице. Вход был строго «только для белых», хотя иногда там бывали чернокожие знаменитости со своими друзьями.
Но в смысле смешения рас сам Гарлем оставался водоразделом.
До страшной резни во время Призывного бунта в 1863 году большинство выходцев с Юга проживали в городском центре. Затем они перебрались в злачный район Мидтауна в Вест-Сайде. Вскоре их театры и кабаре снискали такой успех, что всю округу назвали Черной Богемией. В конце прошлого века местное население пополнилось иммигрантами из Виргинии и Каролины, бежавшими от законов Джима Кроу[68], после чего возобновились трения с ирландской общиной, но массовое переселение афроамериканцев на преимущественно еврейские и ирландские улицы Гарлема началось только в детские годы Чарли. Им были не очень рады и завышали чужакам квартплату, но их все равно прибывало. Теперь они перелицовывали район по своему вкусу.
Клуб «Коттон» впечатлял. При виде внушительной угловой площадки на Ленокс-авеню и ярко освещенного входа его можно было принять за кинотеатр, и догадаться о подлинном назначении здания удавалось только по завсегдатаям в вечерних нарядах, выходящим из дорогих автомобилей.
Клуб был велик и элегантен. Посетители сидели за круглыми столиками, застланными безукоризненно белыми скатертями, а в центре стояла свеча. Было место для танцев, но главным считалось шоу. Просторную авансцену освещали нижние рамповые софиты. Этим вечером переднюю часть сцены украсил зеркальный пол, который рассылал сверкающее отражение девушек-хористок. В задней части расположился оркестр Флетчера Хендерсона[69].
Чарли хотел привести Пичез, но та не пошла. Она была с кем-то другим. Чарли это сильно удручало, но он напомнил себе, что если речь заходит о Пичез, то слезами горю не поможешь. Он знал об этом, когда все началось. Знал и сейчас, когда все закончилось.
Он пригласил Эдмунда Келлера, и тот, к счастью, был свободен. Они заказали еду и вслушались в музыку.
– Боже мой, ну и хорош же Хендерсон! – оценил Келлер, и Чарли кивнул.
Они покончили с едой, заказали выпить еще. Чарли окинул взглядом зал.
– Кого-то ищете? – спросил Келлер.
Невозможно было предсказать, с кем столкнешься в клубе «Коттон». Например, с мэром – еще бы, это было место в его вкусе. С людьми из мира музыки – Ирвингом Берлином и Джорджем Гершвином, певцами Элом Джолсоном и Джимми Дюранте. Да с кем угодно из нью-йоркского света. Недавно Чарли начал писать роман. Ему нравилось записывать увиденное – все подряд, авось когда-нибудь пригодится, и он всегда стремился поговорить с людьми как из обычного любопытства, так и с целью пополнить запас диалогов.
– Я смотрю, нет ли тут Мэддена, – ответил Чарли.
Волновал ли почтенную публику тот факт, что заведением владел бутлегер Оуни Мэдден, который купил клуб, еще отбывая в Синг-Синге срок за убийство? Похоже, что нет. Пусть Мэдден убивал своих недругов, но что такое несколько убийств, когда у него лучший в городе джаз-клуб? У Мэддена имелись и друзья. Полиция уже давно не наведывалась в это место.
Чарли раз или два беседовал с Мэдденом. Тот, несмотря на ирландское имя, родился и вырос на севере Англии, чем и гордился. У бутлегера и владельца джаз-клуба был сильный йоркширский акцент.
Уже заканчивая изучать посетителей, Чарли заметил столик сзади. За ним сидели трое мужчин, которые тихо разговаривали, но он поначалу не обратил на них внимания. Сейчас двое встали, намереваясь уйти. Третий, сидевший к нему спиной, остался на месте, но через мгновение обернулся взглянуть на сцену.
Лицо было знакомое, но Чарли понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить. Затем, усмотрев возможность поговорить, он снова взглянул, коротко кивнул и улыбнулся. Мужчина бесстрастно уставился на него.
– Вы вряд ли помните, – непринужденно обратился к нему Чарли, – но мы однажды виделись во «Фронтоне». Вы были очень любезны к моей матери. Посоветовали ей не беспокоится насчет полиции.
Тот наморщил лоб, но постепенно вспомнил:
– Точно. Там еще девушка была.
– Больше нет.
– Извините.
– Пустое. Чарли Мастер, – протянул руку Чарли.
– Пол Карузо.
Собеседник был вежлив, но держался настороженно. Чарли знал таких. Но его жизнерадостные светские манеры обычно обезоруживали людей.
– Любопытное имя. Вы, случайно, не родственник великого Карузо?
– Мы встречались, – сдержанно сказал итальянец. – Обедали с ним всей семьей.
– Великий человек. Большое сердце!
Что-то в поведении итальянца подсказало Чарли, что он не горит желанием распространяться о своей семье, а потому удивился, когда в разговор вдруг вмешался Келлер:
– Много лет назад я встречался с девушкой, вашей однофамилицей. Анна Карузо. Она работала на фабрике «Трайангл». – Он повернулся к Чарли. – Я вам рассказывал, как ваша матушка привела ее к старой миссис Мастер. Но боюсь, она погибла в том страшном пожаре.
Чарли наблюдал за итальянцем. Лицо Паоло Карузо не дрогнуло, но он опустил глаза перед тем, как ответить:
– Это распространенная итальянская фамилия.
– Приятно было побеседовать с вами, мистер Карузо, – сказал Чарли. – Боюсь, нам пора идти. До следующего спикизи-бара! – Он улыбнулся и протянул руку.
Паоло Карузо коротко пожал ее и кивнул. Без улыбки.
– Неудобно получилось, – заметил Чарли, когда они вышли.
– Почему?
– Я думаю, что девушка – его родственница.
– Он же сказал, что нет.
– Не совсем так. По-моему, ему не хотелось об этом говорить. – Чарли пожал плечами. – А может быть, я просто романист и все сочиняю.
Романистам нравилось воображать взаимосвязь вещей, и жизни героев переплетались, словно все жители большого города были частью какого-то огромного организма. Он вспомнил слова поэта, которые любили приводить проповедники: «Никто не остров». Или еще: «Не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по тебе»[70]. Наверное, это просто дурацкие, сентиментальные выверты мышления. Действительность фрагментирована.
– Забудьте, – сказал Чарли. – Откуда мне, к черту, знать?
Паоло Карузо остался, где сидел. Поначалу он не думал об Анне. У него была другая пища для размышлений.
