К Скопину прибегали гонцы, с оповещением, что в этот час происходит на западных и восточных подступах к городу. Из Дарогомилова на Арбат двигалось рязанское ополчение в челе с Ляпуновым и Сумбуловым. В город его вводили воеводы Иван Воротынский и Иван Шуйский. Проведя городом должны были вывести рязанцев на подмогу Скопину. В Красном селе стоял Истома Пашков, на случай если воры прорвутся на Ярославской дороге. Сретенские ворота оберегали стрельцы под началом Петра Шереметева.
Надежная защита со спины, но Скопин не очень-то полагался на ополчения рязанцев и туляков. Единожды изменив, удержатся ли от измены, когда утяжелится сражение? Воров надо было поразить, не рассчитывая на подмогу.
Воровское войско, в челе со своим наибольшим воеводой Болотниковым, надвигалось на Данилов монастырь. Скопин дал сигнал к встречному бою. Взревели трубы, и конная царская дружина двинулась на грунях навстречу наступавшим. Перешли на рысь и конные болотниковцы. Столкновение, казалось, неизбежным. Болотников скинул с плеч паволоку в руки стремянного, надвинул прилбицу, обнажил саблю и вырвался впереди конной лавы.
Но что же происходит в московских рядах? Их кони замедляют бег. Рассыпается строй. Они повернули вспять. Бегут...
Не случилось бы такого же бегства при стычке с войском Мстиславского и Воротынского, Болотников угадал бы смысл этого маневра. Понадеялся, что обезручило московские полки имя царя Дмитрия. У Болотникова одна мысль: не упустить бы сего часа и вслед за бегущими ворваться бы в город. Вся его конная рать мчалась к монастырским стенам. Проглядел вгорячах, как рассыпался конный полк Скопина, а, достигнув монастыря, раскололся надвое, открыв плотный строй стрелецкой пехоты. Ему ли искушенному в сшибках с татарами не знать этого заманного действия? И вот наткнулся на ближний огонь из пищалей и подвел свою конницу под гибельный бой дробом из пушек с монастырских стен.
Монастырь окутался пороховым дымом, заволокло дымом стрельцов, поле огласилось предсмертным ржанием коней, свинцовый дроб осыпал наступающих. По знаку Болотникова трубы трубили отбой, но и без призыва к отходу, пятились его полки.
Попробовав прочность обороны у Серпуховских ворот, Болотников, как и было им задумано, двинул свое войско вдоль Москвы-реки, чтобы переправиться по разведанному льду под Симоновым монастырем.
Болотников полагал, что имеет дело с воеводами тугодумами, не любившими маневра во время боя. Никак он не мог предположить, что московские воеводы решатся переводить свое войско от Серпуховских ворот к Симонову монастырю. А у Симонова монстыря откуда бы взяться царской дружине и стрелецким полкам? О юном воеводе Михаиле Скопине он и слыхом не слыхал.
Воинство Болотникова шло дальним охватом, Скопин провел свои полки короткой дорогой. К Симонову монастырю пришел ранее, чем Болотников собрал своих конных и пешцев у переправы.
День переломился на полдень Болотников двинул пешцев на лед, на их обережение послал по флангам конных. Поднялись на крутой берег. На полпути на крутизне встретил их огонь из пищалей, а по льду ударили ядрами пушки. Первые ряды пешцев откатились назад, но их подкрепили новые волны наступивших. Их осыпали ядрами, били огнем из пищалей. Схватывались в рукопашную со стрельцами, но вот ударила на них царская дружина.
Болотников слал гонцов к Истоме Пашкову, а в ответ получил известие, что Пашков охватывает его войско с тыла.
Измена!
Изменил Пашков, стало быть, изменили и Ляпунов и Сумбулов. Болотников спешно выводил по свои полки из боя, слал по полкам вестовщиков, чтобы отходили к Коломенскому.
В Москве не умолкали колокола.
4
В Колменском, в остроге собрались казачьи атаманы и воеводы. Болотников говорил:
— За измену холопа боярину, боярин был волен в жизни холопа, за измену боярина холопу, мы боярина казнить будем без жалости и ближних его, чтобы и семени не оставалось. Измена бояр и дворян остановила нас. Они спасли изменника Шуйского. Правду я говорил вам: бейте бояр, женами их пользуйтесь, истребляйте их детей, бейте дворян, детей боярских, торговых гостей — нашим будет царство. Веры им отныне нет! А ныне надобно рассудить, как нам с градом Москвой обойтись?
Атаманы и воеводы помалкивали. Ждали, когда Болотников свою думу выскажет. Болотников знал, что мятежное войско сильно удачей, что при первой же неудаче начнет разбегаться. Разбоем на дорогах перебыть легче, чем в бою на поле.
— Вижу, колебнула вас измена. А я думаю, надобно послать в город зажигальщиков, чтоб зажгли город со всех концов. Выкурим, побегут в поле, тут мы их и встретим.
— Нет воевода, — возразил казачий атаман. — Я привел свои станицы с Дона не жечь город и добро жечь. Мы пришли разжиться зипунами. Не ляхи мы, чтоб свое изничтожать. Сядем вокруг города, обозы в Москву не пустим. Пересидим и царя и бояр. Впереди холодная и голодная зима. Сами ворота откроют, когда и последнюю падаль сожрут.
О том же без сговора говорили другие. Порешили сидеть в Коломенском, перехватывать дороги и сноситься с городами, что объявили себя за царем Дмитрием.
Утром дал знать о себе Скопин. Дозорные прибежали с известием, что из Москвы вышло войско и движется к Коломенскому. Не ожидал Болотников такой дерзости.
Казаки сели в остроге, спустились в отрытые земляные норы. Острог с хода не взять. Болотников вывел в урочище Котлы конных, испытать сильно ли в наступлении московское войско. Жестоко схватились в конной сече. И бывшие хлопковцы, и казаки, которых придал им в усиление Болотников, и гультящие не устояли перед ратными царской дружины. Болотников двинул на подмогу пеших. На пеших вышли стрелецкие полки. По всем урочищу развернулось сражение. Из Москвы подходило подкрепление. Не трудно было узнать, что идут на подмогу московскому войску тульское и рязанское ополчения. И конные и пешие болотниковцы отступили в острог под защиту валов и стен. Московские полки начали со всех сторон обкладывать острог.
Утром с башни открылась неутешительная картина. Из Москвы подтягивались к острогу новые полки, в зрительную трубу Болотников увидел, что везут к острогу пушки.
День прошел тихо. Атаманы утешали Болотникова, дескать, отсидимся. Но он не утешался. Не хотел он искать Дмитрия, понял, что час удачи упущен, что без Дмитрия, кем бы он ни был, не обойтись.
Московские воеводы подвезли пушки С утра начался обстрел острога. Болотниковцы пошли на прорыв. Протаранили обклад , каждый спасался, как мог.
Шуйский спешил торжествовать победу. Михаилу Скопину было сказано боярство. Скакали в ближние и дальние города гонцы объявить, что воры побиты.
Поспешил царь. Воровские люди не оказали стойкости в бою, но бегать они умели. Отбежали в Серпухов, да город беден. Ушли в Калугу и засели в городе, благо хлебных запасов там хватало.
Шуйский рассылал грамоты, что с ворами покончено, а Болотников созывал гультящих идти с боем на бояр, на князей, на царя...
5
Егорке Шапкину пришлось расстаться с лошадкой. На дорогах завозно. Едут и идут разные люди, куда не попадя. Отнимут лошадку, да еще и убьют и за нее. Пустил он ее на волю, на Божье изволение. Попрощался:
— Оставайся, Ночка на воле, мне с тобой — неволя.
Расспросил в Ростове, как добраться до Борисоглебского монастыря. За поясом топор, за голенищем нож. Дорога лесная, ежели что не так, с дороги свернуть в лес возможно. А в лесу нет труда затеряться.
Вот и монастырь во имя святых великомученников Бориса и Глеба, князей невинно убиенных Святополком Окаянным. Если бы не дума об Екатерине и о дочках Настасьи и Марьи, не здесь ли найти успокоение в столь нескладной жизни? Монастырю нужны рабочие руки, а он ни от какой работы не отказчик.
У монастырских врат — людно. Толкутся убогие, ходоки по святым местам и всякий иной люд. Крестьяне подвозят снедь.
Отзвонили к утрени. Из ворот потянулись пришлые богомольцы. Егорка дождался, когда поубавилась толпа, подошел к привратнику. Поинтересовался нужны ли монастырю искусники по плотницкой части?Топор за синим кушаком. Привратник угадал:
— А ты откуда здесь взялся, Рязань-косопузая?
Егорка нашелся с ответом:
— Ныне ветрено, а ветер, куда хошь загонит!
— На язык ты востер! По плотницкой части, ежели искусен, работа всегда найдется. Иди к келарю, а если доищется, что всклепал на себя плотницкое умение, не печалься получить батоги!
Егорка знал, что если врать, то лучше ближе к правде держаться. Врать особой нужды не было. Одна утайка — письмо царицы Марины к латинскому монаху. Кому же о нем в догад войдет? Рассказал, как струги делал по царскому повелению, как в посоху попал, как вез из Москвы польских гостей. Приврал в одном, что с посохи отпустили, а лошадь отняли.
