Первым желанием Матрёны Якимовны было сейчас же бежать к Евдокиму Семёновичу и сказать, что она его выдала, пусть немедленно уезжает куда-нибудь по дальше. Но после недолгих раздумий женское самолюбие взяло верх над хорошим порывом, и она решила: нет, не пойду. Будь что будет. Всё-таки он виноват передо мной, обманывал…
* * *
Утром Листофор Коростылев сообщил Громову: «Юров велел быть готовым, сегодня ночью он переправит вас в отряд Мамонтова».
«Наконец-то, — обрадовался Игнат Владимирович, — а то уж я засиделся здесь, как бы в неприятную и торию не попасть».
…Ночь была очень тёмная, небо заволокли тучи. Громов торопливо шагал за Юровым, который бесшумно и уверенно двигался вперёд. Сначала шли по прошлогодней стерне, затем тропой среди мелкого кустарника и наконец углубились в сосновый лес.
Касмалинский бор. Угрюмо шумят могучие деревья, надсадно скрипят под напором ветра. Где-то падает, ломаясь, сушник.
Игнат Владимирович думает о предстоящей встрече с Ефимом Мамонтовым, с его партизанами, которых, наверное, не меньше тысячи — так, по крайней мере, говорят местные жители…
Шли больше часа, неожиданно из темноты их окликнул невидимый часовой. Юров негромко сообщил пароль, и через несколько минут Громов оказался в избушке.
Прямо у двери топилась железная печурка, на грубо сколоченном столе светилась лампа. В углу рядком составлены винтовки и охотничьи ружья. На нарах лежат человек восемь партизан.
Из-за стола поднялся высокий, худощавый человек с открытым лицом, на котором выделяются пытливые глаза и маленькие усики, и шагнул навстречу Громову.
— Наконец-то! А то я уж беспокоиться начал. Так вот ты какой!..
Они долго пожимают друг другу руки.
Просыпаются партизаны и, усаживаясь на нарах, по-монгольски скрестив ноги, с любопытством рассматривают гостя.
— Мои товарищи, первые штабисты: Запорожец, Дорошенко, Юрченко… — знакомит Ефим Мефодьевич с партизанами. — А это наш военный комиссар Анисим Копань, — указал он на человека, лицо у которого было перевязано белой тряпкой. — Ранен в глаз. Его, Малышенко да Прилепу чуть не захватила колчаковская милиция в Вострово. Да ладно, мы вовремя подоспели, с тылу ударили…
— Знаю, знаю, — заметил Громов. — От самих беляков это слышал.
Е. М. МАМОНТОВ — командующий партизанской армией.
— Ну, а каковы дела у каменцев? — поинтересовался Ани сим Копань.
— У нас-то? — переспросил Громов. — Отряд создали. На Корнилово налёт сделали, предателей побили. Ещё несколько вылазок совершили. А тут зима началась, стало трудно скрываться. Распустили отряд, но, чтобы зря время не терять, по сёлам ездили, связи устанавливали, группы подпольные организовывали…
— Ну вот, ну вот!.. — загорячился Ефим Мефодьевич, расхаживая взад и вперёд по избушке. — Они успели больше нас сделать. Говорил я вам: надо не выжидать, а беляков бить. — Мамонтов бросил сердитый взгляд в сторону партизан. — Так не послушали. В Ханхарах[12] сидели да агитацией занимались. Бить, бить надо колчаковцев!.. Это самая лучшая агитация…
— Без подготовки нельзя было, Ефим Мефодьевич, — заметил Копань. — Решение наше — вести агитацию за советскую власть, не выступать до весны, а собирать силы и оружие — тоже было правильным. А вот сейчас, когда мужики на нашу сторону встают, можно и выступать.
— Это верно, — поддержал Копаня Игнат Владимирович. — Я вот какое предложение вношу… В Обиенное частенько наезжает из Семипалатинска капитан Трифонов, у него там жена живёт, а из Бутырок — Курчин. Он не то начальник, не то агент контрразведки. Оба — отъявленные сволочи, наших немало погубили. Вот и надо бы их…
— А что, — загорелся Мамонтов, — предложение дельное, а?.. О Курчине я тоже слыхал. Займёмся, комиссар?
— Не возражаю, — ответил Копань. — Пока в отряде двадцать пять человек, только такими небольшими делами и заниматься.
— Надо Юрову поручить, он выследит, когда они в деревне будут, — заметил Громов. — Да вот что я ещё от Курчина узнал, Ефим Мефодьевич: контрразведка к тебе в отряд провокатора направила. Поостерегайся…
— Спасибо за предупреждение, — поблагодарил Мамонтов и поинтересовался: — А ты надолго к нам, Игнат Владимирович?
— Не знаю. Как поживется. — неопределённо ответил Громов.
— Живи.
В субботу Юров сообщил, что Курчин и капитан Трифонов приехали в Обиенное и, очевидно, проведут там воскресный день.
— Выступаем, — решил Мамонтов. — Это воскресенье будет для них последним.
Тщательно обдумали, как провести операцию. Решили переодеться в белогвардейскую форму, разделиться на группы и уничтожить каждого по отдельности на их же квартирах. Мамонтов с группой взял на себя обязанность «поговорить по душам» с Курчиным. Громов — с капитаном Трифоновым. Запорожцу поручили расправиться с лесником, который, как было точно установлено, вёл шпионскую работу и был непосредственно связан, с Курчиным.
В село въехали на трёх подводах. Встречные крестьяне смотрели на приезжих с нескрываемой злобой и старались быстрее убраться с улицы: от таких гостей доброго ждать нечего. Мамонтов улыбался.
— Смотри-ка, удирают! — толкнул он в бок Малышенко, сидяшего вместе с ним в санях. — Видно, не по душе белогвардейские погоны.
В центре села быстро разъехались: Мамонтов направился к дому Курчиных, Громов — к капитану Трифонову, Запорожец — к леснику.
Возчик остановил лошадь у ограды, и Игнат Владимирович с двумя партизанами вошёл в дом. На кухне у печи возилась жена Трифонова. Она приветливо поздоровалась и, пригласив пройти в горницу, продолжала заниматься своим делом. Громов распахнул дверь в комнату. За столом сидели капитан Трифонов и отец Василий. Они о чём-то беседовали.
— Здравствуй, кум! — проговорил Игнат Владимирович. — Наверное, и ждать меня перестал. Думал, совсем сбежал… А я вот и явился.
— Евдоким Семеныч! — растерянно проговорил капитан Трифонов.
— Был Евдокимом Семёновичем, теперь Громовым стал, — улыбнулся Игнат Владимирович. — Ваш праздник кончился, теперь наш начинается.
Капитан Трифонов начал поспешно отстёгивать кобуру револьвера, но рука не слушалась, и пальцы лишь выбивали дробь на коже. Тогда он соскользнул под стол, чтобы там освободить оружие и открыть огонь.
— Что с вами? Не плохо ли? — поднимая капитана с пола, спросил отец Василий, делая вид, что не понимает происходящего.
— Хватит баловаться. Руки вверх! — крикнул Громов и, обращаясь к партизанам, приказал: — Обезоружить!
Трифонов вздёрнул руки над головой, партизаны быстро вытащили у него наган из кобуры.
— Твоё счастье, успел скрыться. Я б тебя… — хрипел капитан, силясь вырваться от партизан. Те заломили ему руки за спину, и он умолк, злобно косясь на Громова. — Ненавижу тебя, презираю…
— Дело хозяйское, — спокойно заметил Игнат Владимирович. — У нас больше оснований тебя ненавидеть. И за грабёж, и за расстрелянных крестьян, и за сожжённые сёла. Теперь пришло время за всё сполна рассчитаться.
Громов подошёл вплотную к Трифонову и, не глядя на него, в упор выстрелил. Капитан мешком вывалился из рук партизан. На кухне вскрикнула его жена и, хлопнув дверью, выскочила на улицу.
— Ну, а со мной что? — беспокойно спросил отец Василий.
— О тебе я всё знаю, — ответил Громов. — Своего человека в любой одежде видно.
— Возьмите меня с собой, — попросил поп. — Я не могу больше притворяться.
— Нет, отец Василий, нельзя. Ты здесь нужен. Разъясняй с амвона мужикам, чью сторону держать, дружбу продолжай вести с белыми, а нам новости сообщай. Связь держи через Листофора Коростылева.
— А может, лучше всё-таки с вами уйти? — колебался батюшка.
— Не бойся. На тебя подозрений не будет. Всем говори, что убежал от расправы. Ну, прыгай в окно. Прощай!..
Игнат Владимирович хватил табуреткой по окну — рама со звоном вывалилась на улицу. Батюшка подобрал полы рясы и выскочил в пролом на завалинку. Многие видели, как он бежал, не оглядываясь, от дома Трифоновых.
Когда Громов с партизанами вышли на улицу, Мамонтов подъезжал к ограде.
— Всё в порядке? — спросил он у Громова.
— Вроде бы.
— У нас тоже. Двигаем.
Со двора лесника донеслось два выстрела.
— Скорее туда! — приказал Мамонтов.
Возчики ударили по лошадям. Но когда подъехали к дому лесника, всё было уже кончено. Партизаны выходили со двора, неся в охапке несколько ружей.
Отряд не торопясь покинул деревню, а весть о налёте быстро разнеслась по избам. Мужики восхищались дерзостью партизан, кое-кому захотелось быть вместе с ними. А отец Василий во время богослужения провозглашал, не упоминая о конкретном факте:
