Что думал князь, влекомый дружиною против брата своего? Может, являлось ему видение болота зыбкого, куда толкнул его воевода Свенельд? И куда ступил он, не в силах сопротивляться общему гласу, а вот теперь трясина кровавая цепко схватила его за ноги и держит... Не раз тоскливо оглядывался он на чёрную змею протоптанной по первоснежью дружинниками дороги. Не раз хотелось ему остановиться, поворотив воев своих обратно. Но понимал он, что сделать этого уже невозможно: как камень, сорвавшийся с крутизны, не остановить, так и не остановить войско, жаждущее крови.
Весёлые песни выкрикивали дружинники, фырчали кони, выдувая с мелкими ледяными осколками пар из пламенных ноздрей. Будто страшный бог Один-отмститель, сутулился на коне Свенельд. Огромными лужами грядущей крови краснели за спинами пеших дружинников большие каплевидные щиты. У дубов, не сбросивших ржавой листвы, а только закудрявивших вырезную крону, пели гимны богам славянским, приносили в жертву специально несомых для этого случая чёрных петухов. И долго безголовые птицы скакали, трепеща крыльями и кропя кровью первые снеги...
— Победа! Победа! — толковали написанные кровью на снегу знаки волхвы.
— Беда! Беда! — откликалось в вершинах дерев эхо.
В двух поприщах от видневшегося вдали Овруча встретила дружину Ярополка дружина Олега. Нарядны были поставленные плотно красные щиты. Нарядно развевались плюмажи на шлемах и копьях. Сияли под утренним солнцем начищенные доспехи, слепил и кривил лица отражённый от снежной белизны солнечный свет.
Как раненый тур, заревел Свенельд, увидев среди войска, по византийскому плану построенного, юного князя Олега, и ринулся в самую середину щитов и копий, нарушая все правила войны. Не вызвав бояр для переговоров или поединщиков. За ним, как стадо зубров, с рёвом и гиканьем пошла в сечу вся дружина варяжская. Будто таран живой, вломились они в стройные ряды Олегова войска, стремясь пробиться к нему, его достать, его кровь пролить!
Рыжие и седые, иссечённые в сражениях, изрубленные мечами славянскими, саблями кочевников, обожжённые огнём греческим, страшны были варяги в ярости своей. И дрогнула опешившая дружина Олегова, и попятились воины его, прикрываясь от ударов чудовищных топоров щитами. А когда пали в первых рядах стоявшие старые бойцы, ещё помнившие Игоря, молодая дружина бросилась бежать к городу.
И дрогнула вся красота построения, вся нарядность изготовленного к бою войска! Ещё дрался, выставив мечи и копья, первый полк дружинников, стоявший оскальзываясь на трупах, посеченных в начале сражения, а сзади уже не было никого! Толпа бессмысленная, конна и пеша, неслась к мосту, ведущему в крепость.
— Князя! Князя спасайте! — кричали воеводы.
Но давились на мосту обезумевшие от страха смертного люди, топтали упавших, а с боков и сзади напирала на них стальная киевская конница, давила конями, рубила по безоружным рукам, колола в испуганные лица копьями. Направо и налево взмахивая длинным мечом, с развевающимся, будто крылья, корзно, плыл по толпе яростный Свенельд, а за ним, будто навоз с дороги спихивая вилами, теснились варяги с копьями, сваливая всё, что давилось на мосту, в ров. Бились и хрипели сбрасываемые на людей кони, звериными голосами кричали раненые и затоптанные...
На плечах бегущей дружины ворвались киевляне в Овруч.
Глядя побелевшими от ужаса глазами на горы трупов, белый как рубаха, едва держась в седле ведомого под уздцы коня, в Овруч въехал Ярополк. Полумёртвый, повалился на руки гридней с коня.
— Где Олег? — простонал он. — Где Олег-князь?
— Да кубыть его с мосту спихнули... — сказал кто-то в толпе.
— Кто видал? — крикнул с плачем князь Ярополк. — Кто видал?
Гридни и дружинники молчали.
— Искать! — прорычал князь.
Дружинники кинулись по ледяному скату в ров, где ещё слышались стоны и хрипы разбившихся и подавленных. Гору трупов разобрали к полудню, когда солнце поднялось из дрожания воздуха и пара, что шёл от остывающих по всему полю трупов, и мертвенно уставилось белым глазом на залитый кровью Овруч.
Князя Олега принесли не скоро, едва опознав его среди других раздавленных по кольчуге. Полудетское безбородое лицо его было смято конской подковой, руки выломаны и перебиты, потому и у застывшего трупа болтались как тряпочные. Его принесли и положили на ковёр перед князем, который всё время поисков неподвижно сидел на вынесенной лавке посреди площади у терема.
Ярополк пал на колени и подполз к брату. Юный Олег глядел открытым глазом в белёсое зимнее небо и оттого, что лицо его было раздавлено, казался улыбающимся. Поскуливая, Ярополк взял в свои ладони неестественно вывернутые руки Олега. Они болтались, как бескостные. Сложил их у брата на груди, убрал со лба прилипшую прядь русых волос и вымазал руку в крови и мозге. Хотел вытереть руку о снег, но увидел в толпе Свенельда.
— Вот... вот... — прошептал он, протягивая руку к варягу. — Ты этого хотел! Ты этого хотел! — закричал он срывающимся голосом, бессильно поднимаясь перед старым воеводой.
Свенельд был выше на голову. Он стоял перед рыдающим князем, чёрный и немой, как деревянный идол, неподвижный и бесстрастный.
— Не простит князь Свенельда! — шептались дружинники, возвращаясь в Киев из разграбленного Овруча.
— Не простит Свенельд князя, — говорили в киевских пещерах монахи.
Пошла мести кровавым крылом своим по землям славянским княжеская усобица. Многие варяги вослед за Свенельдом ушли из Киева в Новгород, на север. Но Владимира в Новгороде уже не было: боясь мести Ярополка, он бежал на ладьях к ближним варягам.
Свенельд сел в Новгороде посадником Ярополка. И казалось, что в стране воцарилось единодержавие.
Но никто в продолжительный мир не верил! Все ждали, что вернётся из-за моря, с варягами, Владимир. Через полтора года, наняв на деньги, взятые где обманом, где силою у новгородцев, огромную варяжскую дружину, Владимир вернулся. И, соединившись с изменившим Ярополку Свенельдом, пошёл на Киев...
* * *Каждый вечер в течение нескольких недель два монаха, возвращаясь к пережитому, давнему, и совсем недавнему времени, рассказывали карачаровцам, что творилось в Киеве и во всей державе. Они не объясняли, зачем прошли тысячевёрстный путь, зачем излечили немощного Илью... А только рассказывали о князьях, о войнах и усобицах, о врагах и союзниках, с тем чтобы огромный и славный силою своею Илья сам догадался о том месте, на которое предназначено ему стать в грядущей державе.
Так камень замковый не ведает своего предназначения, пока лежит в груде таких же камней, а строитель искусный выкладывает, стоя на лесах, хитростную арку. Обтёсывает кирпичи, скрепляет их белорозовой цемянкой, и растут две дуги, словно руки в объятии тянутся друг к другу, но вот остался один паз, и поднимает крепкая ладонь мастера безвестный камень и замыкает им всю конструкцию, и встаёт арка, скрепляемая каменным замком. Обирают подмастерья, заляпанные раствором известковым, доски креплений, и является арка — творение разума и мастерства, висят в воздухе, подчиняясь строгому расчёту, тяжкие камни, прочно запертые главным замковым камнем... Выбей его, и всё рухнет! Всё в прах обратится, низвергнувшись с высоты поднебесной. Но стоит камень замковый, венчает арку, как корона чело, и чем сильнее давят его с боков тяжкие объятия арочных изгибов, тем сильнее держит он всё строение. Потому и должен это быть камень особой прочности, несокрушимый и тяжкий.
Вот этим камнем, мнилось монахам, станет избранный провидцем-игуменом во тьме и прозрении киево-печорских теснин Илья.
Но не они призвать должны его, а он сам найти своё место. Потому так подробно и точно рассказывали ему о всех переворотах при дворе князей киевских — от Игоря до Владимира. Ибо к Владимиру надлежало Илье идти на службу. Каждый вечер, после тяжких трудов дневных, после ужина, перед вечерней молитвой, снова и снова разматывали они нить воспоминаний. Потому что нет прошлого и нет будущего, но всё — ткань едина, где прошлое будущее определяет. Жадно слушал старцев Илья, и вся пёстрая, неизвестная прежде в таких подробностях картина мира открывалась ему. Все хитростные переплетения варяжских, хазарских, византийских и славянских интересов, столкновений, измен, преступлений, войн и предательств. И только явной была мысль, что, ежели так управляет Господь, значит, так и нужно, значит, место Илье уготовано и иного ему не дано.
Так где же это место и почему именно сейчас пришли старцы?
* * *Держава Ярополка напоминала слоёный пирог. Сам князь, сильно переменившийся и утративший после гибели брата — князя Олега прежнюю юношескую весёлость, метался в поисках союзников, изо всех сил тяготея к великой и богатой Византии. В православии видел он спасение — и своё, и державы своей. И не ошибался. Православия ждали и киевляне, во всяком случае большая их часть. Но между народом и князем стояла дружина — языческая, варяжская. Если при Святославе значительную её долю составляли христиане, то после резни, устроенной старым полубезумным князем на острове Березань, уцелели только редкие варяжские военачальники: десятники, сотники, исповедовавшие христианство тайно.
