Больше в комнате ничего не было.
И был это не домашний кабинет профессора в его собственном доме на Паньковской улице, — это был кабинет в здании Педагогического музея по Владимирской, 57, где разместилась теперь украинская Центральная рада. Ибо председателем Центральной рады и был именно профессор Грушевский.
И сидел он сейчас в кабинете один, погруженный в глубокие размышления.
Впрочем, состояние духа у профессора было чудесное и нестроение — прекрасное.
Миллионы украинцев — веками дискриминируемые, денационализированные и обезличенные, которые и украинцами–то не смели себя называть, ибо им за это угрожали каторгой или тюрьмою, — после Февральской революции вдруг признали себя детьми своей нации. Разве не свидетельствовало это о том, что нация может и впрямь возродиться: распространится национальное просвещение, расцветет национальная культура, возникнут национальные организации, окрепнет национальная экономика — следовательно, утвердится и национальная государственность.
Нет, что ни говорите, а основания для хорошего настроения были у профессора Грушевского весьма существенные! И дел у председателя Центральной рады было сейчас уйма, а еще больше возникало всяких вопросов — и все дела необходимо было решить, и на все вопросы дать ответ. И принимать решения и давать ответы приходилось перед лицом истории. Прайда, взаимоотношения с историей были у Грушевского панибратские: историю Украины он написал своею собственной рукой.
Но тому, кто претендовал теперь возглавить исторический процесс на Украине, предстояло историю уже ни писать, а делать, и это было посложнее.
Потому–то профессор Грушевский — выдающийся эрудит, свой человек в любом историческом архиве, признанный авторитет в среде историков всего славянского мира, — стал председателем Центральной рады, все чаще задумывался и принимался жевать свою пышную бороду.
Жевать бороду было его общеизвестной привычкой. Именно за эту привычку уличные мальчишки с Паньковской дразнили профессора «дедом–бородоедом»… А взрослые прозвали его Черномором, ибо только пушкинский злой волшебник мог бы помериться с профессором Грушевским длиной бороды.
А Центральная рада возникла, полтора месяца тому назад, 17 марта, освященная молебном в святой Софии и вызванная к жизни стараниями партии украинских кадетов, именовавшей себя «Товариществом украинских прогрессистов». Партию эту составляли человек двадцать пять, люди солидные и не голодранцы, и все они скопом, как основоположники, и вошли в состав Центральной рады. Все прочие: партии на Украине, добавлявшие к своему названию непременную приставку «укр», как–то: «укрэсдеки», то есть украинские социал–демократы, «укрэсеры», то есть украинские социалисты–революционеры, украинские социал–федералисты, украинские национал–революционеры и украинские самостийники — выделяли для этой надобности своих представителей на паритетных началах. Однако выделили в Центральную раду своим послои и украинские губернии и различные солидные общественные организации, пребывающие на территории Украины, отрядив в состав Центральной рады, представителей русских социал–демократов меньшевиков, русских социалистов–революционеров, русских трудовиков, польских социалистов, польских националистов, еврейских бундовцев, еврейских сионистов и прочих. Среди них трех попов, двух ксендзов и одного раввина. Таким образом и получилось, что персональный состав Центральной рады, представляющий партии и организации, обходившиеся без приставки «укр», неожиданно перевесил количеством элемент с упомянутой приставкой. С этого и началась беда — именно это истощало ныне мозги председателя Центральной рады.
Как же в сложившемся положении устоять на ногах? Как осуществить политическую программу, которая была бы с точки зрения национальной — украинскою, а с партийной точки зрения — кадетской? Каким образом обеспечить утверждение украинской государственности, чтобы она была, во–нервых — государственностью, ш–вторых — украинской, а главное — чтобы соответствовала стремлениям и чаяниям национальной элиты, то есть кругов национально–сознательных, умеренных, почтенных, владетельных на своей земле? Ибо только эта часть нации, полагал профессор Грушевский, в состоянии стать основой государства, а не какие–то там голодранцы и прощелыги, не имеющие ничего святого в душе и тянущиеся лишь за куском хлеба, и уж конечно не какие–нибудь ренегаты или пришельцы–чужеземцы…
Вот чем был озабочен председатель Центральной рады. Вот почему мысли его бежали от неотложной работы. Ведь выразителем чаяний национальной элиты именно себя и почитал профессор украинской истории Грушевский.
Грушевский дожевал бороду — он принимался жевать с конца и мало–помалу добирлся до начала, силясь подтянуть подбородок ко рту, — затем он распушил ее широко, пошевелил нависшими кустистыми бровями, поправил пенсне на носу и позвонил.
2
В тот же миг дверь открылась, и порог переступила девушка.
Черные, крыльями врона падающие на обе стороны лица волосы были по–немецки коротко острижены под «бубикопф» и завиты маленьким здорным чубчиком над высоким лбом. Такие же черные, шнурочками, брови оттеняли белизну этого лба снизу; прикрытые густыми, неправдоподобно длинными; однако совершенно натуральными ресницами, поблескивали внезапно, чтобы тут же померкнуть и снова мгновенно вспыхнуть быстрые, острые, но вместе с тем и томные глаза. Изящная головка посажена была на в меру длинную и в меру тонкую шею и поворачивалась движением, исполненным достоинства и горделивости.
Девушка была в военной форме; серо–зеленый австрийский френч, на ногах высокие шнурованные гонведские бутсы; только вместо галифе или кавалерийских рейтузов она носила из того же сукна, что и френч короткую юбку.
Это была небезызвестная София Галчко — ныне личный секретарь председателя Центральной рады, а не так давно — аспирантка профессора Грушевского во Львовском университете. С первых дней войны пылкая укранская патриотка оставила университетские занятия и вступила в ряды легиона «сечевых стрельцов».
Легион украинских «сечевых стрельцов» — УСС, или в просторечии «усусов» — был сформирован в саном начале войны в составе австро–венгерской армии, с благословения австрийского императора Франца–Иосифа. Организовал его «Союз освобождения Украины» — СВУ, — созданный в канун войны украинскими социал–демократами и украинскими социалистами–революционерами, однако по инициативе трех не принадлежащих ни к одной партии завзятых украинских патриотов. Этими тремя были: идеолог украинского национального возрождения по обеим берегам Збруча, профессор (русского подданства, но австрийской службы) Михаил Грушевский; руководитель украинского национально–религиозного движения, склонивший к католицизму сынов украинской нации, проживавших к востоку от Збруча (в то время, как сам он возглавлял украинскую грекокатолическую церковь от Збруча на запад), униатский митрополит отец Андрей граф Шептицкий и блестящий офицер императорской гвардии и царской крови, младший в династии правящих в Австро–Венгрии монархии, принц Вильгельм Габсбург.
Вильгельм — как младший и императорской фамилии — был лишен династических перспектив и готов был претендовать хотя бы… на трон украинского короля. Ради этого он сменил имя «Вильгельм» на «Василий», а фамилию придумал «Вышванный», легализируя произвище полученное им в народе за то, что он издавна ходил в вышитых украинских сорочках, настойчиво демонстрируя свою монаршью приверженность к украинской национальной эмансипации.
«Союз освобождения Украины» на следуюпрдй же день после основания получил политическую и финансовую поддержку от австро–венгерского правительства в целях активации борьбы за отторжение восточных земель Украины от Российской империи и присоединения их к западным землям Украины в составе империи Австро–Венгерской.
Именно эти скандальные и крамольные по отношению к Российской империи факты привели к тому, что профессор Грушевский, когда начавшаяся война неожиданно застигла его не в принадлежавшем Австро–Венгрии Львове, а на территории Российской империи, был царскими властями лишен права проживать в родном Киеве и подвергнут высылке за рубежи Украины, в северные русские губернии.
Именно эти факты привели к тому, что и митрополит Шетнцкий, едва русская армия заняла Львов, где на горе святого Юра находилась резиденция главы униатской церкви, был незамедлительно заключен под почетный, сообразно высокому сану князя церкви арест и также перемещен с надлежащими почестями, ибо он состоял в родственных связях с династиями Габсбургов в Австро–Венгрии и Гогенцоллернов в Германии, на север России, в Спасо–Евфимиевский православный монастырь.
