Анна Иоанновна долго совещалась со своей придворной поставщицей.
— Я рекомендовала бы вам, ваша светлость, платье из белого бархата, отделанное горностаем, — предложила та.
Анна Иоанновна, любившая яркие цвета, не соглашалась. Может быть, она и того боялась, что белый цвет будет невыгодно оттенять желтоватую блеклость ее лица.
После долгих колебаний остановились наконец на малиновом бархатном платье с горностаем.
Перебирая свой ларец с драгоценностями, Анна Иоанновна злобно-досадливо, печально вздыхала:
— Не много ж украшений у меня!.. Поди, у дочери этого презренного раба Меншикова куда больше будет… Хорошо награждают они все племянницу императора!..
Убранство зал Кетлеровского замка происходило под непосредственным наблюдением Бирона.
Надо сознаться, что у этого «конюха», сына низшего придворного служителя, были вкус и большой полет фантазии.
Гирлянды живых цветов искусно переплетали мрачные люстры и высокие стенные зеркала и причудливо спускались над троном вдовствующей герцогини.
Во время спешного приготовления к балу в замок несколько раз приезжал Бестужев.
Печать всех пережитых и переживаемых неприятностей лежала на умном лице резидента и обер-гофмаршала.
— Все суетитесь, любезный Эрнст Иванович? — обратился он с чуть заметной усмешкой к Бирону.
— Что же поделаешь, Петр Михайлович? Надо потешить ее высочество… Она так грустит.
— После неудачного сватовства? Но отчего же вы, милый мой, так плохо утешаете ее высочество, что она впадает в тоску? Ведь вы находитесь при ней безотлучно.
Должно быть, эта фраза не особенно понравилась Бирону, потому что он гневно набросился на слуг, убиравших зал.
— Не так, не так, черт вас побери! Я вам показывал, проклятые олухи!
Бестужев пошел к герцогине, улыбаясь про себя.
«И этот старший лакей обуреваем столь честолюбивыми планами, мечтами! Что это: заведомо немецкое нахальство или действительно в истории России возможны такие поразительные чудеса?»
Анна Иоанновна так и рванулась к своему «старому другу».
— Петр Михайлович, как я рада тебя видеть! — искренне вырвалось у нее.
— Спасибо, ваше высочество, что думаете обо мне, — тепло ответил Бестужев. — За мои редкие посещения простите великодушно. Сами знаете, какое теперь положение дел.
Анна Иоанновна внимательно посмотрела на Бестужева.
— Как изменился ты в это время, мой милый Петр Михайлович! Поседел еще больше, согнулся…
— Проклятая политика не красит нас, дипломатов, — усмехнулся Бестужев и круто переменил разговор: — Даете бал, ваше высочество?
— Да, Петр Михайлович… Уговорил меня Эрнст… Большой он хлопотун! — оживилась Анна Иоанновна.
— О, да! Он очень энергичный человек, — как-то загадочно проронил обер-гофмаршал.
— И знаешь, Петр Михайлович, он готовит мне какой-то сюрприз! Ты ничего не слыхал об этом?..
— Кое-что слышал…
— Представь, он говорит, что выписал какого-то великого человека… Как, бишь, он называл его? Ах, забыла…
— Великим магистром Джиолотти?
— Вот, вот! Эрнст говорит, что этот самый магистр обладает чудесным даром открывать будущее. Ты веришь в это, Петр Михайлович?
— Поживем — увидим, — уклончиво ответил Бестужев. — А вот скажите, ваше высочество, что это такое происходит с вашей гофмейстериной баронессой фон Клюгенау? Я во второй раз встречаю ее в слезах.
Анна Иоанновна смутилась.
— Однако, Петр Михайлович, я вижу, что ты, несмотря на все твои многочисленные дела, зорко следишь за всем, что происходит в моем замке, — вспыхнула она.
— Это не должно удивлять вас, ваше высочество: я — не только резидент ее величества, но и обер-гофмаршал вашего двора.
— Произошло то, — герцогиня заметно заволновалась, — что эта особа, влюбившись в Бирона, бегает за ним по пятам и дошла до такой дерзости, что позволила себе устраивать мне сцены ревности! Как тебе это понравится?
— А-а!.. — протянул Бестужев, щелкая пальцем по крышке табакерки.
— И я решила выгнать ее вон.
Бестужев, затянувшись табаком, спокойно ответил:
— Конечно, это ваше право, ваше высочество, но я не советовал бы вам пока прибегать к таким резким мерам: в Митаве и без того идет немало толков и пересудов. Баронесса ведь из среды митавских аристократов.
— Ты думаешь, так будет лучше? — задумчиво произнесла герцогиня. — Но она надоела мне!
— Советую вам, ваше высочество, сделать так, как я сказал!
— Ну ладно, Петр Михайлович!
Уезжая, Бестужев опять встретился с Бироном.
— Ну, Эрнст Иванович, завтра уже бал; а где же ваш великий чародей? — спросил он. — Смотрите, вы слишком разожгли любопытство ее высочества.
Бирон самодовольно усмехнулся:
— Где он, спрашиваете вы, Петр Михайлович?
— Да.
— Он у меня.
— Как?! — удивленно воскликнул Бестужев. — У вас? Когда же он прибыл?
— Вчера.
— Но я… я ничего не знал об этом… Стало быть, Джиолотти каким-то чудом объявился в Митаве?
— На то он и чародей, — хладнокровно ответил Бирон.
Бестужев задумался.
— Слушайте, Бирон, могу я сегодня поздней ночью приехать к вам, чтобы повидать ваше «венецейское чудо»? — тихо спросил он.
— Пожалуйста… Сделайте милость, Петр Михайлович!..
— Хорошо. Так ждите меня.
И поздней ночью, накануне бала, состоялось свидание Бестужева с великим магистром.
Первая зимняя метель крутила над Митавой, и в старых печах древнего кетлеровского замка уныло завывал холодный ветер.
Бирон представлял Бестужеву Джиолотти. Это был человек высокого роста, с очень красивым лицом, хотя его черты были не совсем правильны и резко очерчены; он обладал движениями гибкими, но порывистыми, «ухваткой тигра», как подумал про себя Бестужев.
— Я знаю вас, ваше превосходительство, — первым начал великий чародей, впиваясь в лицо русского вельможи взором своих поразительных черных глаз, в которых светился огонь необычайной внутренней силы.
Джиолотти говорил по-французски с еле заметным итальянским акцентом; иногда вместо «ж» у него выходило «з».
Бестужева это сообщение не особенно удивило, хотя он никогда в жизни не встречался с этим «великим магистром»: он подумал, что Бирон, конечно, не преминул посвятить Джиолотти во всю подноготную его, Бестужева, жизни. Однако он слегка насмешливо ответил:
— Я что-то не упомню, синьор Джиолотти, чтобы мы где-либо с вами встречались…
Лицо магистра было бесстрастно.
— Я этому пока не удивляюсь, ваше превосходительство. Кажется, если я не ошибаюсь, вы пока не обладаете второй памятью, — спокойно произнес загадочный человек.
— Второй памятью? — удивленно воскликнул резидент.
— Да, именно так… Вы ничего никогда не слыхали о второй памяти, ваше превосходительство?
«Ну, так и есть: он — просто шарлатан, фокусник!» — пронеслось в голове Бестужева.
— Нет, не слыхал. — Он едва удержался от улыбки.
— Да, это не всем доступно. В коротких словах я вам поясню, что это такое. Второй памятью мы, жрецы тайных наук, называем дар человека прозревать то, кем он, человек, был до его теперешнего состояния.
Бестужев, ровно ничего не понявший из этого пояснения, захлопал глазами.
— Позвольте, любезный синьор Джиолотти! — воскликнул он. — Вы сказали, что можно прозреть, кем был человек до его настоящего состояния?
— Да.
— То есть как это? Простите, я этого понять не могу, — развел руками Бестужев.
Бирон принес и поставил на стол вино в золоченом кувшине.
— Я продолжаю, — торжественным тоном начал снова великий магистр. — Я говорю, что всякий человек, обладающий второй памятью, не только может, но должен знать все свои предшествующие перевоплощения, все те круги жизни, которые он перешел.
— Это… это из области чернокнижия? — захотел не ударить лицом в грязь перед приезжим фигляром Бестужев.
— Вы ошибаетесь, ваше превосходительство. Это — не чернокнижие, а книга Великой Мудрости, познанию которой посвятил свое служение наш орден «Фиолетового креста», великим магистром которого я имею честь быть, — спокойно возразил Джиолотти.
Этот уверенный, властный голос заставил «смириться» Бестужева.
— Прошу извинения, что я, русский дипломат, нахожусь не в курсе дел вашего «тайно-чудесного» ордена, любезный синьор Джиолотти, — сказал он. — Но я должен заметить, что все, что вы изволили сказать, является для меня до такой степени странным, неожиданным… Вы вот, например, заявили, что знаете, знакомы со мной… Но ведь это же — явное… недоразумение… Как иначе прикажете взглянуть на это?
