— Немцы объявили себя высшей расой, — медленно проговорил он. — Но я считаю: тут все наоборот. Высшая раса — это не национальность. Высшая раса — это Бетховен, Шекспир, Чайковский, Толстой, Чарли Чаплин… А Гитлер, Геббельс, Муссолини — это мелкие бесы. Помнишь про черта из сказки? Он сидит на берегу озера, крутит в воде веревку и вызывает чертей. Вот этих чертей, бесов и леших Гитлер вытащил с немецкого дна и бросил на нас. А мы их расстреляли. Они же нелюди…
— Да, с нашей точки зрения, — ответил Борис. — А вот мой отец астроном. Всю жизнь смотрит в телескоп и ищет инопланетян. И я вот думаю: а что, если инопланетяне тоже смотрят на нас в свои телескопы? Что они видят? Разве они видят Чайковского или Бетховена? Гитлера или Геббельса? Нет, они видят, как мы, люди, массами истребляем друг друга. Раньше убивали сотнями — топорами и саблями, а теперь пушками и бомбами взрываем целые города. То есть, с их точки зрения наш прогресс — это растущий инстинкт самоистребления и уничтожения своей планеты.
— Боря, ты в своем уме? Спи! И не вздумай говорить об этом в Москве!
— Ладно, сплю. Что мы снимаем завтра?
— Партизаны обещали устроить взрыв немецкого эшелона с танками.
— Тогда все, спим!
МОСКВА. 5 октября 1943 года
Как истинный американец и боевой генерал, Джон Рассел Дин не привык бездельничать и ждать у моря погоды, даже если это «море» называется Генеральный штаб Красной армии. Он прилетел в Москву для координации боевых действий американской и британской армий с русскими союзниками, и в первый же день предложил Молотову «in order to effect shuttle bombing of industrial Germany…» — для эффективной челночной бомбардировки немецкой промышленности срочно построить у фронтовой зоны несколько американских авиабаз. И, как показалось американцам, эта напористость оправдалась: уже через несколько дней в «Особо секретном протоколе», подписанном Молотовым, Корделлом Халлом и Энтони Иденом, было зафиксировано:
«Делегаты США представили конференции следующие предложения:
(1) Чтобы, в целях осуществления сквозной бомбардировки промышленной Германии, были предоставлены базы на территории СССР, на которых самолеты США могли бы пополнять запасы горючего, производить срочный ремонт и пополнять боезапасы.
(2) Чтобы более эффективно осуществлялся взаимный обмен сведениями о погоде…
(3) Чтобы было улучшено воздушное сообщение между этими странами».
И поскольку на следующий день сам маршал Сталин поддержал тост Дина за скорейшую общую победу, то теперь каждый день ожидания реальных мер по внедрению своих предложений генерал Дин считал не просто потерянным временем, а огромным уроном для своей миссии. Поэтому, выждав пять дней после роскошного банкета в Кремле и помня, сколько водки выпил с ним за дружбу маршал Ворошилов после сталинского персонального тоста, Дин решил действовать по-армейски, напрямую. Вызвав к себе капитана Генри Уэра, переводчика, он сказал:
— Одевайтесь, мы идем в русский Генштаб к Ворошилову.
— Really? Неужели? — не сдержал изумления капитан.
— Чему вы изумляетесь?
— Сэр, простите, но, насколько я знаю, все контакты с советским военным руководством мы обязаны заранее согласовывать через генерала Евстигнеева, ОВС — Отдел внешних сношений Народного комиссариата обороны.
— К черту ОВС! — отрезал генерал. — Этот Евстигнеев просто мундир, набитый ватой! Все, что попросишь, тонет в этой вате безо всякого результата! Пошли!
И, натянув свою парадную куртку, Джон Дин решительно спустился по гостиничной лестнице, вышел на Моховую улицу. Капитан Уэр поспешил за ним. На улице был ноябрьский морозец с пронизывающим ветерком, но Дин не стал вызывать машину, а, свернув налево, направился к Знаменке. Его высокие ботинки громко стучали по обледенелому тротуару. Рядом, по Манежу катили грузовики с молодыми солдатами, прятавшими головы в поднятые воротники своих шинелей. Конечно, они катили на фронт. За ними на фоне низкого серого неба торчали темно-красные шпили кремлевских башен. Одного слова советских вождей, которые сидели за этими башнями, будет достаточно, чтобы сотни американских B-17 и «дугласов» смогли взлетать с аэродромов на русской земле и громить немцев, помогая этим молодым солдатам и спасая их…
Оба — и генерал, и капитан — шли, не оглядываясь, и не видели, как из дверей их гостиницы заполошно выбежали двое мужчин в штатском и бегом припустили за ними.
На углу Моховой и улицы Коминтерна на Дина и Уэра выскочил лейтенант Ричард Кришнер. Конечно, русские агенты наружки тут же притормозили, сделали вид, что завязывают шнурки на одинаковых кирзовых ботинках. А за спиной у Кришнера в той же позе остановился его филер-энкавэдэшник.
— Привет, лейтенант, — сказал генерал Дин Ричарду. — Вы откуда?
— Деньги менял, сэр, — доложил Кришнер. — Вы же знаете: в гостиничном бюро обмена нам дают пять русских рублей за доллар. А что можно купить за пять рублей? На рынке одно яйцо стоит четыре рубля! Но я обнаружил, что в русском МИДе есть касса для дипломатов, там за доллар дают двенадцать рублей! То есть три яйца! Хотите, я вам тоже поменяю?
— Спасибо, мне пока своих яиц хватает, — хмуро сказал генерал. — Следуйте за мной!
— Есть, сэр!
Дин шел и думал о своих подчиненных. Этот пилот Ричард Кришнер прибыл сюда, чтобы разрабатывать совместные американо-советские авиационные операции. Но вот уже пятые сутки ни он, ни его коллеги ничего не делают, потому что ни с помощью генерала Евстигнеева, ни без него никаких контактов с советским Генеральным штабом у них нет. При этом парни почти голодают — на завтрак в гостинице им дают стакан какао на воде и манную кашу без молока — ложек пять. Остальное подавальщицы отливают себе. А когда ребята достают свои, прибывающие по ленд-лизу, консервы, те же подавальщицы смотрят такими голодными глазами, что парни половину оставляют на столе и уходят…
Возле серого здания Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина группа русских, стоявших у газетных стендов, рассмешила переводчика Уэра и отвлекла генерала от этих мыслей.
— Чему вы смеетесь? — спросил Дин, продолжая шагать к Знаменке.
— Русским шуткам, сэр.
— Каким именно?
— Они прочли в газете «Правда»: в Москве четыре театра открылись премьерой пьесы «Фронт».
— И что тут смешного?
— Один сказал другому: «Американцы второй фронт никак не могут открыть, а мы — сразу четыре открыли!»
Дин и его спутники свернули на Знаменку. Филеры, держась на расстоянии, двигались за ними.
У высоких дубовых дверей Генерального штаба топтался на морозе молодой часовой в кирзовых сапогах, серой шинели и шапке-ушанке, с винтовкой на плече. При приближении иностранцев в незнакомой военной форме он выпрямился, загородил собой дверь и обеими руками схватился за винтовку.
Но Дин бесстрашно подошел к нему вплотную:
— American general John Deane to see Marshal Voroshilov!
Часовой непонимающе заморгал, капитан Уэр перевел:
— Генерал Джон Дин, глава американской Военной миссии в Москве, к маршалу Ворошилову.
— А… а… а… — зазаикался часовой. — А в-вам на-назначено?
— Это неважно. Нам нужно к маршалу Ворошилову по срочному делу.
— Сейчас. Минуту… — Часовой нырнул за тяжелую дверь и исчез.
Американцы в недоумении остались на морозе. Поодаль столь же вынужденно торчали агенты наружки, старательно выискивая галок в низком сером небе. Минуты через три, когда все — и американцы, и их энкавэдэшные сопровождающие — уже терли замерзающие уши, из дубовых дверей вышли сразу два офицера и три часовых.
— В чем дело? Кто такие? — спросил старший из офицеров с погонами капитана.
— А с кем мы имеем честь? — поинтересовался Уэр.
— Я начальник караула.
— А это генерал Джон Дин — глава американской Военной миссии в Москве, — объяснил Уэр. — Мы его сопровождаем. Он пришел к маршалу Ворошилову. Маршал у себя?
— Вам нужно пройти в бюро пропусков. Там с вами разберутся, — с непонятной полуугрозой сообщил начальник караула.
— А где это?
— А вот сюда, за угол и до конца здания…
— Спасибо. — Уэр повернулся к Дину: — Sir, we have to go around the building.
Когда американцы — все трое — свернули за угол здания и вдоль длинного корпуса Генштаба направились к дальнему подъезду, начальник караула и второй офицер, а также офицеры наружки, которые шли за Дином, Уэром и Кришнером, дружески сошлись на углу и впятером внимательно проследили за их движением.
Генерал Дин, капитан Уэр и лейтенант Кришнер поднялись по трем ступеням подъезда с маленькой медной табличкой «Бюро пропусков», Кришнер упредительно открыл высокую и тяжелую дверь. За этой дверью тут же, почти впритык была вторая, такая же высокая и тяжелая, она открывалась внутрь. Миновав ее, американцы оказались, наконец, в тепле, в небольшом и совершенно пустом холле с двумя застекленными окошками в стене. Одно из окошек было закрыто, во втором за стеклом сидела пышная дама в военной гимнастерке и с желтой косой, кольцом уложенной на голове.
