чем отрицая его. Нам тоже остается лишь щуриться в неверном свете прошлого: происходившее в зале суда под председательством Хэторна имело гораздо больше разных подтекстов, чем видно из XXI в.
Один житель Топсфилда, длинноволосый мужчина с изрытым оспинами лицом, был отпущен, когда девочки не смогли определить, тот ли это колдун. Власти вывели его из молельни на улицу, где было больше света. Девочки все равно колебались. «Как же вы узнали его имя?» – поинтересовался Хэторн, удивленный их нерешительностью [12]. «Он мне не сказал, но другие ведьмы сказали», – объяснила одна из них. Шестидесятилетний Неемия Эббот останется единственным обвиняемым в колдовстве, который ушел со слушаний Хэторна свободным человеком.
За исключением работ Пэрриса, Чивера и некоторых других, все записи – это образец удивительного фонетического разнообразия. Имена собственные появляются во всех возможных вариациях, словно их кто-то проспрягал, как глаголы. Понятно, что «Титуба» писалась восемью разными способами (тремя из них – в один день), но и «Холлингворт» претерпел не меньше мутаций. Губернатор, его жена и сын обладали одной фамилией, Уинтроп, но каждый – со своим уникальным написанием. Люди давали письменные показания, судя по которым их авторы были «исключительно невинными в области пунктуации пионерами реформы правописания», по словам одного из обвинителей Берроуза (иногда он называл его «Барроу»). Орфография, казалось, была размытой, как граница между Салемом и Топсфилдом [19].
«Когда дьявол находит ленивого человека, – писал Коттон Мэзер в 1689 г., – он словно призывает своих приспешников: „Сюда! Сюда! У нас тут отличная награда!“» [23]
Нервный срыв Бетти оказался не последним в благочестивом доме Сьюэллов. В 1713 г. служанка постучалась в дверь хозяйской спальни среди ночи: после прослушанной в тот день проповеди она не могла заснуть. Хозяева долго успокаивали ее перед камином. Это еще одна иллюстрация знакомого салемского феномена: видения – в форме ли душащих вас женщин, разбрасывающих яблоки гоблинов или мстительных ангелов – имели обыкновение появляться именно в день субботний, когда все прихожане ходили (или должны были ходить) в церковь.
Индейцы по-другому обращались с детьми. Их женщины рожали меньше, давали отпрыскам самостоятельность, а не наказывали, и открыто оплакивали своих умерших чад. У детей даже было свободное время! Эти безобразия не укрылись от зорких пуританских глаз. «Нельзя английским родителям потворствовать своим чадам и проявлять беспечность, какую, как говорят, проявляют индейцы», – предостерегал соотечественников Мэзер [29]. Значительное число пленников делали выбор остаться среди индейцев. Одного мальчика смогли вернуть, только связав по рукам и ногам, и вскоре он сбежал, чтобы воссоединиться со своей индейской семьей.
Мэзер, однако, не спешил рассказывать собственным детям сказки про злых ангелов, как вспоминал его сын, чтобы у них «не появилось каких-нибудь страшных фантазий о явлениях дьявола» [30].
К 1692 г. судья Джонатан Корвин потерял семерых детей, из них трех мальчиков звали Джонами.
Никто не боялся лишиться наемной рабочей силы. Как только кто-то исчезал, писал поселенец-гугенот, вы просто извещали индейцев, которые за небольшую плату возвращали вам беглеца. В любом случае побеги были редкими, «так как слуги не знали, куда идти, и было мало проходимых дорог» [41].
Мэзер признал устрашающую силу женщин, когда в конце жизни плакался, что они навлекли на него больше бесчестья, чем на любого другого мужчину, когда-либо жившего на свете. Найдется ли в Бостоне более двадцати женщин, которые «в тот или иной момент не оговорили бы меня?» – задавался он вопросом.
Хилари Мантел писала о себе шестилетней: «Я сейчас испытываю первые угрызения совести, но что это: пробуждение чувства греха или пробуждение женственности?»
То есть без призмы ведьмовства и не в рамках процесса. – Прим. ред.
Это была скверная сделка. Только что назначенный вице-губернатор Нью-Гемпшира, желавший скорее начать переговоры о защите территории, жаловался представителям короны осенью 1692 г., что «после томительного ожидания не получил никакого ответа, кроме пренебрежения, игнорирования и упреков» от губернатора Массачусетса Уильяма Фипса, хотя враг притаился в лесу [62]. В апреле 1693 г. он предупреждал: «Следующие прибывшие корабли сообщат вам, что в провинциях Массачусетс и Нью-Гемпшир началась гражданская война».
Чтобы мотивировать людей селиться среди руин, власти городка попросили Берроуза уступить три четверти его прибрежного участка и взамен предложили сорок гектаров на удаленной от моря территории. Берроуз любезно отдал даже больше своей земли. Также он сделал невиданный для новоанглийского пастора (тем более с большой семьей) жест – отказался от дополнительной земли, удовлетворившись двенадцатью гектарами прибрежных солончаков.
Если Берроуз и вправду это сказал, то, значит, оговорился: второго ребенка он крестил в 1691 г.
Обвинение 1656 г. против Энн Хиббинс, про которую говорили, что «у нее больше мозгов, чем у всех соседей», основывалось на том, что она знала, когда другие говорили о ней. Берроуз хвастался и демонстрировал ум, который казался окружающим провидческим.
Саре Рук не везло в любви. Ее первый муж одновременно заключил два брака. Официально освободившись от него в 1664 г., она вышла за Уильяма Хэторна, старшего брата судьи Хэторна. Берроуз был ее третьим мужем.
Слова «Избави нас от лукавого» вызывали подозрение, а «да святится имя Твое» напоминали хитрое проклятие, как обнаружила Элизабет Проктер [77].
Действительно ли Фипс пас овец, остается невыясненным. Мэзер в своей работе, объединявшей историю Новой Англии с историей Земли обетованной, утверждал, что это правда. Но у него имелись все основания сделать спасителя колонии пастухом, даже если тот им и не был.
Затонувшие сокровища были испанскими и пролежали на дне сорок пять лет. Вытаскивали их индейцы-ныряльщики, якобы способные проводить под водой по сорок пять минут. Они погружались с кадками на голове.
Справедливости ради нужно отметить, что в те времена вы могли за четыре дня умереть
