Расписались. Бюрократическая волокита закончилась. Макаров, продолжая раздумывать, приподнял на столе толстое казенное сукно и сунул под него докладную записку об убийстве Распутина.
– Не стоит нам горячиться, – сказал он. – Я предоставляю вам время обдумать свое дальнейшее поведение…
Убийцы отвесили министру юстиции церемонные поклоны и удалились. Все отправились спать. Пуришкевич еще заехал на телеграф, отправив депешу на имя Н. А. Маклакова из двух слов: «Когда приезжаете?» (что означало: Распутин мертв!).
* * *
Теперь подведем итоги этой волшебной «византийской» ночи. Распутин выжрал с вином и пирожными целых десять центиграммов цианистого калия, отчего у него «запершило» в горле; во время раута его как следует угостили пулями; на десерт неоднократно подавали каучуковую грушу, которой можно свалить и быка. Но сердце конокрада продолжало стучать и под водой – в проруби… Великий князь Николай Михайлович отметил участие в убийстве Дмитрия и Феликса такими словами: «Не могу еще разобраться в психике молодых людей. Безусловно, они – невропаты, какие-то вычурные эстеты, а все, что они свершили, – полумера, так как надо обязательно покончить со стервой императрицей…» За серией убийств и арестов к власти над страной должна была прийти военная генеральская хунта!
Утром 17 декабря филеры как ни в чем не бывало заняли свои посты – внизу лестницы дома № 64 по Гороховой улице. Им сказали, что Распутин дома не ночевал и его до сих пор нету.
– Велика беда! – отвечали филеры. – Проспится и вернется как миленький… первый раз, что ли? Знаем мы его, паршивца… У кого дама? Я сдаю. Нет, ты сдаешь… бита. Пики!
Катя Печеркина сказала дочкам Распутина:
– Батька-то ваш загулял, да как бы греха не было! Видела я ночью, как за ним Юсупов приходил… Уж такой он страшный, так они целовались… Не к добру!
Девицы стали названивать Муньке Головиной: мол, князь Юсупов забрал нашего папу, и папа до сих пор не пришел. Головина успокаивала их, говоря, что нет причин для тревоги:
– Они давно собирались вместе ехать к цыганам…
Ее обеспокоил следующий звонок – от самого Юсупова, который между прочим, как бы вскользь сказал Муньке:
– А мне ночью откуда-то звонил Григорий Ефимович… от цыган! Звал приезжать к нему. В телефоне были слышны музыка и визжание женщин. Но я не поехал – у меня были гости.
– Странно! А прислуга утверждает, что ты ночью был с черного хода и забрал Григория с собою.
– Чепуха какая-то, – ответил Феликс, вешая трубку.
Было 11 часов дня, когда Мунька явилась на Гороховую, где царили уныние и растерянность. Квартиру наполняли встревоженные дамы, говорившие шепотом. Крутился здесь и Симанович, без которого нигде черти гороха не молотят.
– Подозреваю недоброе, – сказал он Муньке.
– А ну вас! Не каркайте…
Чтобы не привлекать внимания гостей, она с Матреной сбегала до угла Гороховой, где размещалась фруктовая лавка с телефоном. Отсюда звонила к Юсупову, но из дворца сказали, что князя нет. Ровно в полдень Феликс позвонил сам – прямо на Гороховую, и Мунька говорила с ним по-английски. Теперь – жестко:
– Куда ты дел нашего Григория Ефимыча?
– А разве он еще не пришел? – отвечал Юсупов…
Мунька заплакала и ушла. Дочери Распутина через час приехали к ней на дом, где застали Муньку с матерью – рыдающих… В это же время Аарон Симанович уже проник к Протопопову, прося министра внутренних дел поднять на ноги всю полицию.
– Я же заклинал Распутина, чтобы все эти дни он не вылезал из дома, и Распутин обещал мне, что носа не высунет.
– Потому и ушел тайно, – подсказал Симанович…
В два часа дня рабочие, проходя через Б.-Петровский мост на Малой Невке, потрясли будку сторожа.
– Дрыхнешь, кукла чертова! – сказали они смотрителю Ф. К. Кузьмину. – А там все перила в кровище… видать, кого-то убивали ночью… Иди глянь! Проспишь царствие небесное…
Из показаний Ф. К. Кузьмина: «Я пошел с ними и увидел, что на панели и на брусу перил, а также на одном устое имеются кровяные пятна; кроме того, на льду лежала калоша темно-коричневого цвета…» С поста возле дома № 8 по Петровскому проспекту был вызван городовой В. Ф. Кордюков (бляха № 1876), который пришел и, осмотрев кровь на мосту, высморкался.
– Кого-то пришили… Ну-ка, братец, достань калошу!
О том, что Распутин дома не ночевал, в Царском Селе знали еще с утра, но не придали этому значения: так бывало не раз. Царицу напугал звонок Протопопова, который сообщил, что ночью в саду юсуповского дворца гремели чьи-то выстрелы.
– А что делает Феликс? – спросила императрица.
– Собрался ехать в Крым к жене.
– Задержите его, Калинин! – указала Алиса…
Нарушив законы империи, царица наложила арест на Феликса и на Дмитрия. Потом князь Юсупов был допрошен жандармским генералом Григорьевым, который, прибыв во дворец на Мойке, имел под локтем газетный сверток, словно собирался зайти в баню.
– Не воображайте себя Шерлоком Холмсом, – сказал генералу Феликс. – Я до сих пор не могу опомниться от того, что лишился в эту ночь своей лучшей собаки. Этот дурак…
– О каком дураке изволите говорить, князь?
– Да об этом его высочестве – о Митьке! Спьяна вылез на двор и открыл пальбу, застрелив собаку.
Григорьев плыл верными каналами – к истине:
– Позвольте, а как же тогда понимать слова Пуришкевича, сказанные им городовому Власюку об убийстве Распутина?
Юсупов был актер и отразил на лице недоумение.
– Боже меня упаси! – сказал он. – При чем здесь Распутин? Вот видите, как бывает: городовой не понял Пуришкевича, а мне грозят неприятности… Не надо было пить Пуришкевичу! Вы бы видели, как, измученный «сухим законом», он сосал мой коньяк…
– Однако вот показания городового Власюка.
– Невероятно! – отвечал Юсупов, ознакомясь с протоколом допроса. – Я помню, что Пуришкевич спьяна что-то порол об убитой собаке и сожалел, что под пулю угодила собака, а не Распутин. Городовой – дурак, как ему и положено по уставу, а потому он перепутал собаку с Распутиным, но ошибка вполне допустима.
Григорьев развернул газетный сверток – в нем оказалась калоша-ботик мужского фасона № 10 фирмы «Треугольник».
– Этот предмет вам знаком? – спросил генерал.
Феликс сразу узнал бот с ноги Распутина.
– Завтра мне предстоит экзамен в Пажеском корпусе по тактике войн античной древности, а вы… суете мне галошу!
Генерал показал ему справку полицейского дознания, из коей следовало, что вышеозначенный бот № 10 уже предъявлен дочерям Распутина, ныне разыскиваемого полицией, и Симановичу, – все они признали бот за принадлежащий господину Г. Е. Распутину.
– Значит, это изделие «Треугольника» вам незнакомо?
– Простите, генерал, я знаком со многими принцами владетельных домов в Европе, но я не удосужился иметь честь быть представленным галошам с чужой ноги…
Впрочем, в Царском Селе еще надеялись, что старец, находясь под особым божьим милосердием, погибнуть не может. Карандашом императрица писала мужу: «Мы сидим все вместе – ты можешь себе представить наши чувства, мысли – наш Друг исчез. Вчера А. (то есть Вырубова) видела Его, и Он ей сказал, что Феликс просил Его приехать к нему ночью… Сегодня ночью огромный скандал в юсуповском доме – Дмитрий, Пуришкевич и т. д. – все пьяные. Полиция слышала выстрелы. Пуришкевич выбегал, крича полиции, что наш Друг убит…» Это письмо не было ею отправлено, а события получили мощный заряд энергии от звонка Протопопова:
– Убивали Феликс и Дмитрий… Ради бога, приютите в своем дворце страдалицу нашу Анну Александровну Вырубову! Убийцы имеют проскрипционные списки. Распутин был первым номером, Вырубова – вторым, а вы, ваше величество, – третья!
Вслед за этим в Ставку полетели телеграммы, чтобы царь срочно выезжал в столицу, где жить стало страшно. «Если наш Друг жив, – причитала Вырубова, – он где-то в тиши молится за нас!» Великий князь Дмитрий нахально позвонил императрице, прося у нее разрешения к пяти часам приехать на чашку чая. Алиса отказала ему – без комментариев. Потом звонил и Феликс, испрашивая позволения приехать для объяснений, но нарвался на Вырубову, которая сказала, что объяснения он может изложить письменно. А на улицах столицы творилось нечто невообразимое: узнав о гибели варнака, незнакомые люди обнимались и шли ставить свечки в Казанский собор – перед иконой св. Дмитрия (намек на убийцу Дмитрия Павловича!). В длинных очередях возле бакалейных лавок слышалось: «Дождался… Собаке – собачья смерть!»
* * *
Я никогда не осмелюсь назвать убийство Распутина трагедией, но зато все дальнейшее напоминает мне забавный скетч…
Замышляя расправу, князь Юсупов сочинил нечто вроде благородного сценария в духе Оскара Уайльда, – Распутина хотели убрать «по-английски» (чисто, без шума и полиции – одним ядом). А получилась какая-то мерзкая бойня, и пришлось скоблить стены и полы от крови… Юсупов велел слугам сжечь свою пропитанную кровью одежду, только пожалел сапоги:
