должно быть, мертв, нужно принять этот факт.
Если бы она знала наверняка, то могла бы поплакать и должным образом погоревать. Но без этой уверенности она чувствовала, что предает Ньо, вместо того чтобы поддерживать пламя надежды. Ее муж понимал. Иногда ему хотелось, чтобы кто-нибудь принес уже известие о смерти Ньо хотя бы для того, чтобы освободить Мэйлин от бесконечной боли неведения.
Как-то раз они гуляли утром, и Младший Сын внезапно сказал:
– Ньо нет в живых. Ты должна принять это.
Она кивнула и пробормотала:
– Я знаю.
А потом вцепилась в мужа и зарыдала.
По крайней мере, их семья не голодала. Но больше похвастаться было нечем.
Разумеется, Старший Сын номинально оставался главой семьи. Но если раньше он просто был слаб, то теперь практически превратился в ходячую тень. Он редко курил опиум, но лишь потому, что не было денег его купить. Увы, здоровье Старшего Сына не улучшилось.
Три года назад, ко всеобщему удивлению, к его тощей дочери посватался довольно пожилой человек из соседней деревни, который хотел жену в качестве домработницы. Дочь покинула отчий дочь. Возможно, Старший Сын мог бы найти в себе силы сохранить человеческий облик ради единственного оставшегося ребенка, сына бедной Ивы. Но три года назад во время одной из тех эпидемий, что бушуют в сельской местности каждые несколько лет, мальчик скончался.
Для Старшего Сына это означало крах. С тех пор он пробуждался только для того, чтобы время от времени заявлять, что он глава семьи и должен принимать решения, но никогда ничего не делал.
Их дом погрузился в какой-то летаргический сон. Мост через пруд нуждался в ремонте. Младший Сын был готов выполнить эту работу, но брат настаивал, что сам займется ремонтом, правда так и не занялся. Младший Сын сказал Мэйлин, что из-за этого не стоит ссориться, и, наверное, был прав. В итоге никто больше не ступал на мост, поскольку это было небезопасно. Когда Мэйлин выходила полюбоваться полной луной, то смотрела на нее с берега.
Даже Матушка пострадала. Теперь, вместо того чтобы управлять домом и кухней, она позволила невестке делать все самой и сидела во дворе. Когда Старший Сын перестал собирать арендную плату, она начала делать это сама, но без особого успеха. Порой даже возвращалась с пустыми руками.
В итоге все держалось на Мэйлин и Младшем Сыне. Он и двое их взрослых сыновей работали в полях, чтобы родным хватало на элементарные нужды, но свободных денег не оставалось.
Однако был луч надежды – один человек, который мог бы добиться хорошей жизни и, если повезет, помочь им всем. Ее доченька Яркая Луна.
– Она так же красива, как ты, – часто говорил Младший Сын.
– Она красивее! – возражала Мэйлин.
– Это невозможно, – отвечал он.
Вероятно, он и правда так думал. Но Мэйлин знала лучше.
Удивительно, насколько совершенной была девочка: кожа бледная, почти белоснежная, как у классических китайских красавиц, огромные глаза, брови вразлет и прямой носик, как у знатной придворной дамы времен расцвета Мин.
Младший Сын души не чаял в дочке.
Как только он возвращался домой с работ, то садился играть с ней. Иногда, если дул ветер, они с Яркой Луной поднимались туда, откуда можно было наблюдать за бамбуковой рощей, колыхавшейся на ветру. Бамбук мелодично пощелкивал, когда его стебли соударялись, а если ветер был достаточно сильным, то раздавались звуки, похожие на вздохи.
– Их музыка еще прекраснее, чем эрху, – радостно заявлял Младший Сын. – Видишь вон там на окраине, как грациозно опустился бамбук? Во время сильного шторма он может накрениться до земли, но не ломается.
– А он вообще ломается? – спросила как-то раз девочка.
– Иногда ломается, если растет рядом со стеной или другие стебли бамбука мешают накрениться, как ему хочется.
– А он умирает?
– Нет. Самое лучшее – то, что, если даже обрезать стебель у самой земли, уже на следующий год он вымахает такой же высокий, как и был.
– Тебе нравится бамбук, да, папочка? – спрашивала девочка.
– Да, я люблю бамбук почти так же, как вас с мамой!
И дочка знала, что это правда.
Яркой Луне было три года, когда Младший Сын и Матушка впервые заговорили о ее ногах.
– Она может выйти замуж за богача, – сказала Матушка.
– И жить лучше, чем мы, – согласился Младший Сын.
– Нужно бинтовать ей ноги, иначе не видать ей состоятельного мужа, – заявила Матушка.
– А я хочу, чтобы у нее был хороший муж, как у меня, – встряла Мэйлин. – А мне ноги не бинтовали.
– Ну она могла бы выбрать кого-нибудь получше меня, – хмыкнул Младший Сын. – Я хочу для нее самого-самого.
– Но будет ли она счастлива? – спросила Мэйлин.
– А почему бы и нет? – резонно заметил муж. – Богатство не делает тебя несчастным. Это лучше, чем быть бедными, как мы сейчас. – Он показал на дом и на сломанный мост. – Ей от природы дана такая потрясающая красота. Нужно ее уважать, а не растратить попусту.
– Она могла бы выйти замуж за богатого хакка, – предложила Мэйлин. – Есть же такие. У хакка не принято бинтовать ноги.
– Никаких хакка! – отрезала Матушка.
– Можно за маньчжура. У них тоже девочкам ноги не бинтуют.
– Богатые маньчжуры обычно берут себе жен-маньчжурок. А в наложницы – китаянок с ножками-лотосами, – заявила свекровь. – Даже не сомневайся.
– Но это же больно! – воскликнула Мэйлин. – Все так говорят.
– Не так уж это и больно! – возразила свекровь.
– А вы умеете бинтовать ноги? – спросила Мэйлин.
– Одна женщина в городе много кому бинтовала. Придет к нам и покажет.
Мэйлин все еще печалилась, хотя Младший Сын пытался ее утешить.
– Все к лучшему. Однажды она поблагодарит нас, – пообещал он. – Родившись такой ослепительной красавицей, Яркая Луна никогда не простит нам, если мы не дадим ей шанс воспользоваться своей красотой.
– Мне до сих пор невыносимо думать об этом, – призналась Мэйлин.
– Так не думай, – сказал Младший Сын. – Ей всего три года. Начнем, когда ей исполнится шесть.
Так что про бинтование ног пока не говорили. Единственное, что твердо усвоила Яркая Луна, – нужно прятаться от солнца под зонтиком всякий раз, когда небо синее [72].
Слухи с побережья просочились, когда Яркой Луне было пять лет. Американские торговцы снова рыскали по городам и рыбацким деревням, предлагая хорошие деньги желающим поехать в Калифорнию строить железную дорогу.
Из троих мужчин, отправившихся в Америку из их деревни в предыдущий раз, двое осели в Америке, но один вернулся, причем с деньгами.
Местные слушали рассказы об огромном континенте на Западе: умеренный климат, красивые заливы, высокие горы. И конечно же, железная дорога: бесконечные железные пути, которые варвары прокладывали по земле, и паровоз с огненной печью внутри, извергающий пар и искры, мчащийся по рельсам. Кое-кто в деревне думал, что это великолепно, хотя для Мэйлин казалось, что поезд – это воплощение зла.
Но ее пугал не столько железный дракон, ползущий по рельсам, сколько то, как
