Условия сводились к следующему: аллоброги должны по-прежнему проявлять заинтересованность к предложению Лентула и давать всяческие заверения и обещания поддержки заговорщиков. А главное – в конечном итоге убедить главарей заговора дать послам письменное обращение ко всем старейшинам племени с просьбой поддержать их в борьбе за власть.
Перепуганные насмерть послы согласились со всеми условиями и на следующий же день начали в точности выполнять все инструкции Санги, сообщая ему подробно обо всем, что они услышали и увидели.
За день до своего отъезда депутация аллоброгов обратилась к Лентуллу с просьбой дать им письма для того, чтобы они показали своим соотечественникам, сколь могущественных друзей они обрели в Риме, и тем самым смогли убедить своих земляков поднять оружие против римской олигархии.
Кассий засомневался было в необходимости таких писем, но аллоброги затараторили наперебой, что без документального подтверждения им трудно будет убедить свою общину в серьезности намерений римских граждан, с коими они договорились о совместных действиях.
Лентул, считая неожиданное приобретение ценных союзников своей личной заслугой, стал убеждать соратников написать письма и скрепить их своими подписями и печатями. И тут же первым сел писать письмо.
В конце концов, и остальные, последовав его примеру, написали короткие письма, поставили под ними свои подписи и скрепили их своими печатями.
Лишь простодушный Кассий неожиданно для всех отказался это делать, заявив, что в самое ближайшее время он сам лично приедет к аллоброгам и там, на месте уточнит все детали.
Решено было, что депутация аллоброгов отправится из Рима в ночь на третье декабря. Сопровождать посланцев вызвался Тит Вольтурций, поскольку он намеревался на обратном пути заглянуть к родителям, которые проживали под Римом…
Через час Цицерон уже знал обо всем. Прохаживаясь по комнате в возбужденно-радостном состоянии, он решительным голосом отдавал распоряжения преторам Валерию Флакку и Гаю Помптину:
– Как только стемнеет, устройте засаду у Мульвийского моста. Именно там поедут аллоброги со своими провожатыми. Другим путем добраться в Галлию просто невозможно… Как только они доберутся до середины моста, надо перекрыть им возможность отступления и прорыва. Думаю, вам не нужно объяснять, что все надо сделать бесшумно и незаметно. Если будет оказано сопротивление, в выборе средств не церемонтесь…
Операция прошла точно по плану, разработанному Цицероном и преторами.
Едва ночные путники достигли середины моста, как с обоих его концов из темноты раздались громкий крик:
– Всем стоять! Вы окружены. При оказании сопротивления все будут убиты на месте! Всем стоять на месте!
Выскочившие из засады солдаты быстро блокировали все проходы и, обнажив мечи, стали приближаться к аллоброгам в сопровождении факелоносцев.
Вольтурций выхватил было меч из ножен и призвал сопровождавших его слуг и аллоброгов к сопротивлению, но аллоброги, мигом уловив суть происходящего, спешились, побросали оружие наземь и сбились в кучу, как лишенное вожака стадо баранов.
Вольтурций попытался было добраться до старейшины аллоброгов, у которого хранились письма заговорщиков, чтобы сбросить улики с моста, но подоспевшая стража быстро окружила его и выбила меч из его рук…
Вскоре к Цицерону, в нетерпении ожидавшему вестей, примчался курьер и сообщил, что все прошло, как по маслу: делегация захвачена, все улики изъяты.
Услышав это, консул не смог скрыть своего ликования. Он тут же наградил курьера и отправился на кухню, где велел достать лучшего вина и залпом осушил полный бокал разведенного теплой водой хеосского.
Прибывшие следом за курьером преторы, возбужденно перебивая друг друга и то и дело повторяясь, рассказали консулу в подробностях обо всем, что произошло на Мульвийском мосту. Закончив свое сумбурное повествование, они вынули из кожаного мешка ящик, изъятый у аллоброгов.
– Прекрасно, прекрасно, – бормотал Цицерон, просматривая письма, о содержании которых он знал еще два дня назад. – Прекрасно… Теперь надо быстро действовать, пока остальные заговорщики не пришли в себя и не разбежались…
Едва первые неяркие лучи декабрьского солнца осветили крыши домов, Цицерон велел позвать к нему Статилия и Габиния. Еще не зная ничего о том, что произошло минувшей ночью, каждый из заговорщиков полагал, что консул вызывает лишь его одного и что речь будет идти, в крайнем случае, о каких-то подозрениях или предположениях.
Что касается Лентула, в качестве претора и бывшего консула имевшего право неприкосновенности, то Цицерон, согласно протоколу, отправился к нему сам лично в сопровождении охраны и, взяв Лентула за руку, привел его в храм Согласия, чтобы заключить под стражу. Сюда же привели Статилия и Габиния.
Через полчаса храм заполнился сенаторами, удивленными, что их собрали в столь ранний час и ожидавшими услышать от консула самое худшее, поскольку слухи о готовящемся выступлении мятежников продолжали циркулировать по городу.
Когда все сенаторы расселись – на этот раз присутствовали почти все 600 человек – и ожидание достигло своего апогея, Цицерон, восседавший в кресле с мрачным и загадочным видом, приказал страже ввести аллоброгов и плененного Вольтурция. Медленно, с трудом, будто его давила к земле тяжесть происходящего, консул поднялся с курульного кресла и начал рассказ о проведенной им этой ночью операции. Закончив в полной тишине свое повествование и выдержав эффектную паузу, он подал знак стоявшему за колонной претору Флакку. Тот торжественно вынес ящик с письмами заговорщиков и передал консулу. Приблизившись к светильнику, Цицерон начал разворачивать одно за другим письма заговорщиков и зачитывать их тексты.
Едва он закончил читать последнее письмо, как царившая в храме тишина взорвалась криками возмущения, недоуменными вопросами и возгласами проклятий.
Цицерон поднял руку, призывая всех к спокойствию, и предложил, не откладывая, перейти к допросу Вольтурция как непосредственного свидетеля и участника событий.
Вначале Вольтурций пытался отрицать свою вину, утверждая, что он всего-всего отправился с аллоброгами по их просьбе, для того чтобы сопроводить их до границы. Но когда допрошенные аллоброги в подробностях рассказали, как все происходило на самом деле, Вольтурций понял, что дела его плохи, и сразу сник.
Следующим был допрошен Лентул. Он был насмерть перепуган и тоже всячески отрицал свою причастность к письмам, переданным аллаброгам, называя их фальшивкой, а все происходящее – провокацией.
Но после того как заговорщикам были показаны их личные печати, поставленные на письмах, они вынуждены были признать подлинность оттисков. Лентул и Вольтурция тут же были взяты под сражу и отправлены под домашний арест в дома видных граждан.
Аллоброгским послам за их помощь в раскрытии заговора было решено назначить денежное вознаграждение, и они, довольные, что все для них так хорошо и удачно закончилось, удалились из курии, бормоча благодарственные слова и раскланиваясь, как актеры, успешно сыгравшие свои роли…
Заседание сената по вопросу об окончательном решении судьбы заговорщиков должно было состояться через день, 5 декабря, в том же храме Согласия.
Накануне его Цицерон провел бессонную ночь, терзаясь сомнениями относительно того, как поступить с заговорщиками.
Теренция, как всегда, была настроена решительно и увещевала мужа принять по отношению к государственным преступникам самые строгие меры.
– Судьба дает тебе шанс войти в историю как спаситель Рима, сохранивший в государстве мир и порядок, – твердила она. – И ты должен быть строг и непримирим, к тем, кто мог покуситься на это спокойствие. Народу нужен поступок, нужно решительное действие. Только это вызывает уважение толпы.
– Но разве недостаточно того, что я изгнал из города Катилину и разоблачил заговорщиков, разрушив все их замыслы и планы? – возразил Цицерон.
– Все это так, – согласилась Теренция. – Но пока что ты поставил многоточие. Для того же, чтобы войти в историю, нужно ставить точки, а еще лучше – восклицательные знаки. Ты должен совершить мужской поступок, после которого тебя зауважают все – и друзья, и недруги.
– Но я не хочу, чтобы на мне была кровь, – замахал руками консул. – Я, который всегда призывал к миру, к согласию сословий, который ратовал за то, чтобы все свершалось по закону, – как я могу преступить закон?
– Ты ведь сам говорил, что история пишется кровью. К тому же ты не совершаешь ничего незаконного. Ты действуешь по законам чрезвычайного положения, которое пока что никто не отменил. Преступники сами во всем публично сознались. Какие же еще нужны доказательства, следствие и суд? Если ты их не покараешь, это может быть расценено, как проявление твоей слабости, и даст повод сторонникам Катилины форсировать свои действия. К тому же по городу ходят слухи, что катилинарии намереваются силой освободить заключенных.
