Агриппина входила в залы дворца, окидывая собравшихся подозрительным взглядом. Она остановилась перед Сенекой и Бурром. Она была непобедимой Августой, матерью и любовницей императора. Неужели какой-то советник осмелится оспаривать ее место, попытается вырвать у нее добычу — сына, которого она хотела сделать и сделала императором, чтобы править из-за его спины, потому что женщины не допускались к власти?
Однажды я увидел, как она вышла на подиум, где сидел Нерон, ожидая послов Армении, приехавших благодарить Рим за помощь, которую легионы генерала Корбулона оказали их стране в борьбе с Парфянским царством.
Агриппина проигнорировала специально отведенное ей место — внизу, слева от подиума. Она должна сидеть пусть чуть ниже, но рядом с императором. Там она сиживала в бытность женой Клавдия, постылого и обременительного мужа. Сегодня она хотела большего: сидеть рядом с Нероном на возвышении, показывая, что она — воплощение власти, а не просто ровня императору. С каждым ее шагом тишина в зале становилась все глубже. Все взгляды были прикованы к ней. Она собиралась заявить о своем превосходстве.
Сенека и Бурр подошли к Нерону и что-то ему сказали. Император резко поднялся и сошел с помоста, раскрыв руки, как бы желая встретить свою мать. Она удивленно остановилась, поняв, что, приветствуя ее, принимая в свои объятия, Нерон тем самым не дает ей подняться на подиум. Он стряхнул тяжелую лапу, сдавившую ему горло, отодвинул мать, которая хотела власти для себя самой. Если бы это было в ее силах, Агриппина испепелила бы Бурра и Сенеку взглядом. Однако она оперлась на предложенную ей Нероном руку и медленно вышла из зала.
В первый раз императору удалось уклониться от тяжелых объятий своей хищницы-матери.
Может быть, Сенека прав и матери не удастся подмять сына?
Сенека лежал на скамье в бане своей виллы. Возле него суетились двое рабов. Один делал массаж, другой, стоя на коленях, холил руки хозяина, свисавшие по обе стороны ложа.
Я присел рядом, он слегка поднялся, чтобы приветствовать меня. Не успел я произнести «Агриппина», как он знаком остановил меня, отослал рабов и встал, поправляя набедренную повязку.
— Я знаю, — сказал он, — что она пообещала свободу кое-кому из моих рабов, если они будут шпионить за мной и говорить ей, с кем я встречаюсь. То же самое касается и Бурра. Она окружила своими доносчиками даже императора. Она не готова отказаться от власти, Серений!
Он сел напротив и наклонился ко мне.
— Но она бессильна против молодого императора. Народ аплодирует Нерону, народ любит Нерона! Он умеет польстить людям, знает, как их удовлетворить, это дар Аполлона. Мне не нужно было учить его, как соблазнять плебс; его учит этому инстинкт. Это он принял решение открыть дворцовые ворота для всех, чтобы люди могли слушать, как он поет, декламирует, играет на кифаре. У него врожденная способность очаровывать — это дар Аполлона.
Я бывал на этих представлениях. Обычно я смешивался с толпой, которая теснилась на ступеньках деревянного амфитеатра, построенного по приказу Нерона на Марсовом поле. Зрелища следовали одно за другим каждый день: состязания на колесницах, битвы гладиаторов. Однажды Нерону пришла идея поджечь богато обставленный дом и отдать на разграбление актерам. Зрители наблюдали, как люди устремлялись в огонь, чтобы завладеть амфорой, сундуком или украшениями, некоторые погибали, раздавленные упавшим куском стены или балкой. Толпа аплодировала, нахваливала Нерона, громко приветствовала его во время раздачи зерна, одежды, золота, жемчуга, картин, а также разрешений на право владеть рабами, вьючными животными и прирученными хищниками. Иногда раздавали даже корабли, дома и земли.
Никогда раньше не случалось мне видеть толпу в состоянии столь дикого исступления: зрители буквально изнемогали от возбуждения, когда по приказу Нерона на арену вышли четыреста сенаторов и шестьсот всадников, которые должны были сражаться, хотя и без смертоубийств. Черни было приятно видеть богачей и знаменитостей, копошащихся на арене, как ничтожные гладиаторы.
Следом на арену вышли гладиаторы, как живое доказательство того, что все подвластно воле императора — рабы, сенаторы. В глазах Нерона — в глазах божества — ни один человек, каковы бы ни были его достоинства, ничего не стоит сам по себе. Поднять его до небес или уронить в бездну способна лишь воля императора.
Я понял это, когда Сенека представил мне молодую вольноотпущенницу, о которой он сказал с легкой улыбкой, как о чем-то забавном:
— Про нее говорят, что она из династии Атталидов, тех, что правили в Пергаме. Может, это правда? Когда ты ее увидишь, тебе все станет ясно с ее корнями. Красота женщины превращает в правду ее самую невероятную ложь. Впрочем, Акта — так ее зовут — никогда не претендовала на царское происхождение, но и не опровергала тех, кто это утверждал.
Сенека повел меня в атриум своего дома и шепнул по дороге, что он принадлежит к последним.
Акта стояла возле имплювия[7], в центре которого бил фонтан, далеко разбрызгивая весело журчавшую воду. Эти два эпитета навсегда соединились в моем сознании с образом Акты. С длинными светлыми волосами, падающими на плечи — ни одна женщина в Риме не носила такой прически, — в голубой тунике, она была изящна и привлекательна, как загадка. Покорная и неукротимая одновременно, всегда готовая к самым извращенным играм и в то же время сохранявшая чистоту. Ее простодушный взгляд, по-гречески совершенные черты лица — прямой нос, красиво очерченный подбородок, высокий лоб, длинная шея, — тонкие руки с точеными пальцами.
— Когда Агриппина узнает, — шепнул Сенека, подводя меня к Акте, — она разъярится, как дикий зверь. Но Нерон уже попался. — Он тряхнул головой. — До Акты у него был такой выбор: Октавия, супруга, безжизненная и бесплодная, как египетская пустыня, эти обезумевшие пленницы, пойманные на ночных улицах Рима, или носилки Агриппины. Акта откроет ему другие радости, он примет все. Она всего лишь вольноотпущенница, обязанная подчиняться, даже если она царская дочь. Ты же знаешь, Серений, чтобы дать наслаждение, одного желания мало. Музыканту нужен инструмент. Акта будет кифарой для Нерона. Она сыграет все роли: девки из притона, изнасилованной женщины, жены, матери. Под силу ли такое Агриппине? Акта молода, Серений, она сумет стать даже девственницей, которую берут силой. И собакой, которую хозяин, по настроению, или бьет, или ласкает.
Акта была оружием Сенеки против Агриппины, однако победа не была гарантирована. С помощью своих доносчиков мать быстро поняла, что Нерон ускользает из ее кровосмесительных объятий и что шлюхи и ночные гулены его не привлекают как раньше; она была в курсе того, что с каждой ночью Акта приобретает все больше влияния на императора.
Кроме нее, товарищами для своих ночных услад Нерон выбрал двух молодых людей — Отона и Клавдия Сенециона — прекрасных чистой юношеской красотой, с безволосыми телами, чуть подведенными глазами и крашеными волосами. Так он и переходил с их ложа в спальню, где его ждала Акта.
То и дело во дворце слышалась брань Агриппины. Как мать она чувствовала, что ее предали, как любовница — что ее покинули, как властительница — что ее отодвинули от престола. Ей стало известно, что Нерон по совету Сенеки велел убрать ее профиль с монет. Она металась, лезла вон из кожи, чтобы отыграть потерянное, мучая и преследуя своего сына.
Однажды она принялась вопить: ее сын ее унижает! Он вынуждает ее соперничать с вольноотпущенницей, бывшей рабыней, про которую говорили, что она иудейка и, возможно даже, последовательница секты Христа, что еще хуже. Выходит, что император предпочитает эту жалкую отщепенку матери — сестре императора, и супруге — дочери императора! Это ли не кощунство?
Я взглянул на Нерона. Он слушал мать, потупившись, но с упрямым видом. Он пригрозил ей своим отречением от престола — она взбесилась еще пуще. Тогда она потеряет все, если только не удастся возвести на трон Британика.
— Но если императором станет Британик, — прокомментировал Сенека, — то первым делом прикажет покончить с Агриппиной, убийцей его отца. И она это знает.
Как и предвидел Сенека, Агриппина попыталась зайти с другой стороны: привязать к себе Акту. Зазывая молодую женщину к себе в спальню, она уговаривала ее прилечь, ложилась рядом и предлагала Нерону присоединиться, вместе с Отоном и Клавдием Сенеционом, его молодыми товарищами.
Нерон участвовал в этих играх всего один раз, а потом отказался приходить в комнату матери и запретил это Акте и Отону с Клавдием Сенеционом.
И, чтобы окончательно отделить себя от Агриппины, обозначив все, что с ней связано, как далекое прошлое, он решил воздать матери новые почести: послал ей платье и драгоценности, принадлежавшие супругам и матерям усопших императоров. Это был роскошный дар, но Агриппина встретила его криками бешенства, сотрясавшими императорский дворец. В обмен на власть ей предлагают цацки! — вопила она. Нерон оттесняет ее, отделываясь тряпками, шитыми золотом и камешками! В довершение ко всему она узнала, что сын сместил с поста министра финансов вольноотпущенника Палласа, ее любовника и ближайшего сподвижника.
