К ней подбежали санитар и другая медсестра.
Санитар залез в ванну и связал Татьяне руки. Графиня сучила в воздухе ногами и била его пятками. Однако он держал ее, пока Дора Хенкель с другой медсестрой не выволокли графиню из воды и не замотали в полотенца, соорудив из них подобие смирительной рубашки.
Татьяна откинула голову назад, чуть не сломав себе шею, и взвыла:
— Помогите! На помощь! Помогите мне! Помогите!
Никто не пришел ее спасти. Никто. Вокруг были все те же люди, что и раньше, и все они, как и раньше, твердили: «Не надо звать на помощь. Все хорошо. Мы с вами. Тише, тише!» Старая история. Только ты одна можешь увидеть своих врагов — а твои враги видят только тебя.
17
На следующее утро Пилигрим отказался от еды.
Джем горкой лежал на блюдце рядом с тостом, который Кесслер аккуратно намазал маслом, в точности как это делал мистер Пилигрим: не слишком густо и не слишком тонко, очень ровненько, до самых краев.
В чайнике был заварен «Лапсан-сучонг» вместе с «Инглиш Брекфест» — любимыми сортами Пилигрима, по словам леди Куотермэн.
Грейпфрута на сей раз не было — только чай: джем и тост.
Все осталось нетронутым.
Через полчаса, когда пришел доктор Юнг, Кесслер как раз принес поднос и поставил его на кровать.
— Мы ничего не едим, — пожаловался он. — Мы успешно сходили в туалет, помылись и почистили зубы. Я решил не брить его. Мне кажется, ему сейчас не стоит видеть бритву.
— Возможно, — отозвался Юнг. — Хотя я бы на вашем так не волновался. Завтра я сам его побрею.
— Хорошо, сэр.
— Он спал?
— Не сомкнул глаз. Я тоже.
— Сочувствую. Вы сможете работать?
— Я не отказался бы соснуть, когда унесу тарелки. Вообще-то я сам могу съесть его завтрак. Когда я смотрю, как он голодает, у меня под ложечкой сосет.
— Тогда ешьте на здоровье. А потом отдохните. Сейчас девять часов… Приходите к полудню..
— Спасибо, сэр.
Кесслер взял поднос с кровати и ушел в гостиную.
На Пилигриме была все та же пижама, тот же серый холат, те же белые носки и замшевые шлепанцы. Кто-то сменил ему повязку, хотя с медицинской точки зрения в ней уже не было нужды. Бинты просто скрывали шрамы от взгляда Пилигрима.
Юнг встал перед ним и улыбнулся.
- Знаете, вам все-таки надо поспать. Нам всем нужен сон, хотя, должен признаться, сам я сплю очень мало. Однако не спать вообще я бы не смог.
Пилигрим перевел взгляд.
Голуби сидели на…
… зубчатой стене с бойницами.
Голуби на…
… пороге…
… плите под очагом…
… том месте за…
Там. Просто там. За… чем-то.
— Мистер Пилигрим!
Голуби.
_ Вы меня видите?
Да. Ты здесь.
_- Поговорите со мной.
Я не могу.
— Вы меня боитесь?
Что?
_ Вы — ме-ня — бо-и-тесь?
Конечно, боюсь. А ты разве нет?
— Посмотрите на меня, мистер Пилигрим!
Не тут-то было. Пилигрим уставился на голубей, сидевших на подоконнике и балконе, хотя он до сих пор не мог найти слов для обозначения этих мест.
Зубчатые стены с бойницами.
— Если вы понимаете меня, кивните.
Никакой реакции.
— Если вы в состоянии меня понять, подайте какой-нибудь знак. Не важно какой — просто дайте знак.
Ничего.
— Я знаю, что вы можете двигаться, мистер Пилигрим. Я видел, как вы шевелили пальцами, ступнями и головой. Дайте мне знак. Вы понимаете?
Ноль эмоций.
— Вы меня слышите?
Одна ладонь коснулась другой.
Большой палец стукнул по другому большому пальцу. Один раз.
Юнг полез в карман.
— Вы курите, мистер Пилигрим?
Никакой реакции.
— Надеюсь, вы не станете возражать, если я выкурю сигару? Боюсь, я не в силах противиться этой привычке. Манильские сигары и бренди для меня все равно что еда.
Он вытащил из кармана сигару.
— М-м-м! Восхитительно! — воскликнул Юнг, поднеся сигару к носу и не спуская с Пилигрима глаз. — Могу дать и вам, если хотите.
Нет ответа.
— Не хотите? Ладно.
Юнг взял спички.
— Огонь, — улыбнулся он. — Подарок богов.
И чиркнул.
Пилигрим посмотрел на спичку. Огонь — это интересно.
Юнг прикурил, выпустил два клуба дыма и спросил:
— Вам нравятся сигары? Или сигареты? А может, вы курите трубку?
По-прежнему никакой реакции.
— Я заметил, что ваша подруга леди Куотермэн предпочитает сигареты. Вчера мы вместе с ней обедали. Она просила передать вам привет.
Голуби нахохлились в утреннем свете. Самого солнца еще не было видно.
Нет солнца. Нет Бога.
Солнце каждое утро всходило за клиникой и каждый раз, как сегодня, пряталось там, словно дразня ожидающий мир. Егокосые лучи про щупы вали длинную, поросшую лесом долину, в которой скрывалось Цюрихское озеро, и уходили вдаль, туда, где в облаках маячил призрак Юнгфрау (Горный пик в Швейцарских Альпах).
— Мистер Пилигрим!
Юнг принес стул и поставил его справа от Пилигрима.
— Я хотел бы услышать ваше мнение о пейзаже. Восприятие гор часто зависит от того, где человек вырос. Вы в детстве видели горы? Я, например, видел, только не такие. Эти горы выше и величественнее тех, что окружали меня в детстве. Вы понимаете, о чем я?
Пилигрим моргнул. Руки, лежавшие на коленях, перевернулись ладонями кверху.
— Я всегда хотел жить у моря, — продолжал Юнг, — но как-то не пришлось. Конечно, я могу съездить к морю или океану, однако поселиться там… Нет. Это привилегия тех, чья робота позволяет им жить на побережье.
Юнг бросил взгляд на профиль Пилигрима.
Пилигрим сидел недвижно. Но слушал.
— А я работаю здесь. Правда, тут тоже есть водоемы — Цюрихское озеро, река Лиммат, другие реки и озера. И все-таки это не море, верно? И не океан. Что ж… Приходится довольствоваться тем, что есть.
Голуби.
— Вы когда-нибудь думали о смерти в воде, мистер Пилигрим? О том, чтобы утонуть?
Да.
— Я тонул во сне. Хотя во сне я умирал очень по-разному. Я уверен, что все мы видим такие сны.
Вы когда-нибудь во сне кончали жизнь самоубийством, доктор?
— Вы писали о смерти. Об умирании. Я читал вашу книгу о жизни и смерти Леонардо. Прекрасная работа. Столько прозрений, столько открытий — и столько злости. Меня это заинтриговало. Почему вы так злы на Леонардо да Винчи?
А почему бы и нет?
— И все же ваша книга так убедительна, что ей почти веришь.
Почти?
— Остается только вопрос: откуда такая убежденность?
Я знал его.
— Критиковать, конечно, легко, и основания для критики тоже есть, но гениальность вашей книги — я не случайно употребляю слово «гениальность» — заключается в том, как четко вы разграничиваете осуждение человека и восхищение его искусством.
Это всею лишь справедливо.
— Я просто очарован! И потрясен до глубины души.
Пилигрим повернул руки ладонями вниз.
Жест не ускользнул от зорких глаз Юнга.
— Мы побеседуем о вашей книге, когда вы решите заговорить. Если, конечно, вы не считаете, что тема Леонардо да Винчи для вас исчерпана. Хотя я в этом сомневаюсь. Вы нападаете на него с такой страстью, что, по-моему, вы еще не все сказали.
Пилигрим сосчитал голубей. Шесть.
Солнце взошло слева от здания, но в этом апрельском солнце не было предощущения весны.
Юнг, проследив за взглядом Пилигрима, заметил:
— В Швейцарии кажется порой, что зима никогда не кончится. Тем не менее снег уже тает. Я слышал сегодня утром, как под настом бегут ручьи. Недели через три, вот увидите, у озера появятся крокусы и нарциссы. Вообще весна настает очень быстро. Стоит только снегу начать таять, как оглянуться не успеешь, а его уже нет.
Осталось пять. Один улетел.
Юнг встал.
— Интересно, что Леонардо думал про снег во Флоренции, где горы скорее напоминают холмы? Боюсь, его познания ограничивались тем, что таяние вызывает ужасные разливы Арно. Грязь, ил и мусор — но не снег, белый, как здесь. Насколько я помню, он никогда не рисовал снег, хотя я, конечно, не так хорошо знаю его творчество, как вы, мистер Пилигрим. Со снегом его, похоже, ничего не связывало. Леонардо не видел его внутренним взором, у него перед глазами были другие ландшафты и другие образы. Правильно? Не снег, а ветер и дождь… Грозовые тучи, драмы, которые разыгрываются на фоне его пейзажей… Но без снега. Надеюсь, вы согласитесь со мной, мистер Пилигрим. Мы не выбираем то, что должно привлечь наше внимание. Скорее нас выбирают. Именно таким образом я избран вами, мистер Пилигрим. Вы — мой снег.
Юнг прошел за негнущейся спиной Пилигрима и направился к двери.
