они могут понаделать бед. Особенно с их военной подготовкой. Они только этим и занимаются — либо нападают на другие племена, либо охотятся. Чтобы стать полноправным воином, нужно загнать льва. Убить его и съесть член. Каждый раз, когда воин съедает член льва, он вправе взять очередную жену, и чем больше членов съест, тем знатнее будет у себя в народе.
— Ялла! Ты все выдумываешь! — закричали остальные, смеясь над рассказчиком, отказываясь верить в подобные небывальщины.
— Это правда, — запротестовал охранник, — я сам видел. Спросите любого, кто странствовал в этих местах. Валлахи, я говорю правду. А когда они убивают мужчину, отрезают от него кусочек и хранят в особом мешке.
— Зачем? — поинтересовался разговорчивый молодой носильщик.
— Ты спрашиваешь, зачем дикарь что-то делает? — резко обернулся к нему Мохаммед Абдалла. — Потому что он дикарь, вот почему. Таков он есть. Ты же не спрашиваешь акулу или змею, почему она нападает. Точно так же и дикарь. Такова его природа. А ты поучись шагать быстрее со своей ношей, а говорить поменьше. Все вы — толпа плаксивых баб, вот вы кто.
— Вера у них такая, — сказал чуть погодя охранник.
— Я считаю, это недостойно, жить так, — сказал молодой носильщик и навлек на себя пронзительный, устрашающий взгляд Мохаммеда Абдаллы.
— Цивилизованный человек всегда сумеет победить дикаря, даже если дикарь сожрет члены тысячи львов, — подхватил другой охранник, родом из Коморо. — Одолеет его знаниями и хитростью.
Караван быстро добрался до места — до магазина в конце узкого проезда рядом с главной дорогой. Перед магазином была круглая росчисть, чисто выметенная, обсаженная хлебными деревьями. Магазином управлял приземистый толстячок в широкой белой рубашке и мешковатых штанах. В его тонких, аккуратно подстриженных усах мелькала седина, и в волосах тоже. Внешность и речь выдавали в нем человека с побережья. Он засуетился среди носильщиков, уверенно и властно распоряжаясь и словно вовсе не замечая Мохаммеда Абдаллу, который пытался вмешаться, повторял его команды.
Воздух здесь, у подножья горы, был резким, и такого лилового оттенка света Юсуф нигде прежде не видел. Ранним утром вершина горы скрывалась за тучами, но постепенно солнце набирало силу, тучи рассеивались, проступал вмерзший в лед горный пик. По эту сторону простиралась вдаль плоская равнина, по другую, рассказывали ему те, кто там побывал, живут пропыленные дикие воины, которые пасут скот и пьют кровь своих животных. Они считают войну самым благородным занятием, говорили ему, и гордятся учиненными жестокостями. Величие их вождей измеряется тем, сколько скота они сумели угнать у соседей, сколько женщин увели. Когда они не сражаются — украшают свои тела и волосы с тщанием распутных женщин. Постоянные жертвы их набегов — земледельцы, живущие на склонах горы, там, где дожди орошают почву. Эти земледельцы по несколько раз в неделю приходят в город продавать свой урожай — плоскостопые, выдубленные солнцем, такие люди вряд ли расстанутся с родными местами и отправятся в далекое путешествие.
Лютеранский пастор научил земледельцев пользоваться железным плугом и изготавливать колесо. Это дары Бога, сказал он, Бога, который послал его в эти горы предложить их душам спасение. Он возвестил им, что труд возложен на человека повелением Бога во искупление грехов. В часы, свободные от богослужения, его церковь превращалась в школу, он учил паству читать и писать. По его настоянию весь народ обратился к Богу, имеющему столь разумных и полезных священников. Пастор запрещал мужчинам брать более одной жены и убеждал их, что клятвы, данные этому новому Богу, которого он им принес, значат намного больше, чем их приверженность обычаям отцов и матерей. Он разучивал c прихожанами псалмы и рассказывал о зеленых долинах, где в изобилии произрастают плоды и текут сливки, о лесах, где таятся гоблины и дикие звери, о склонах гор, покрытых снегом, о том, как целые деревни выходят кататься на коньках на льду замерзшего озера. У пастухов появилась теперь новая причина презирать земледельцев, которых они и без того притесняли из поколения в поколение. Мало того, что они питаются от земли, как женщины и животные, так они еще и поют скорбные хоры побежденных, оскверняя своим завыванием горный воздух!
В пыльной стране теней по ту сторону покрытой снегом горной вершины, где обитали воинственные племена и почти не бывало дождя, жил и некий прославленный в легендах европеец. Говорили, его богатства не поддаются счету. Он узнал язык животных и мог беседовать с ними и приказывать им. Его царство занимало обширную территорию, он жил в железном дворце на утесе. Дворец его был также мощным магнитом: стоило врагам приблизиться — мечи вылетали из ножен, из их тщетно цепляющихся рук, и все войско, обезоруженное, попадало в плен.
Вожди свирепых племен подчинялись европейцу, а он восхищался их жестокостью и неукротимостью. Он видел в них благородство, стойкость, величие и даже красоту. Говорили, у европейца есть кольцо, с помощью которого он вызывает духов этой земли и они ему служат. К северу от его владений рыскали стаи львов, неутолимо жаждущие человеческой плоти, но к европейцу они приближаться не смели, если только он сам их не подзывал.
Человек с побережья, владелец лавки, где остановился караван (Юсуф пристроился рядом с мужчинами под хлебным деревом послушать эти рассказы), звался Хамид Сулейман. Он был родом из маленького города к северу от Момбасы — Килифи. Юсуф знал, что этот город находится к югу от Виту: Мохаммед-нищий рассказывал ему, как однажды чуть не утонул, переплывая глубокий пролив у Килифи. А лучше бы ему тогда же и сгинуть, сказал он, освободиться от позорного рабства, в каком его держит зелье. Но, говоря это, он виновато усмехался, выставляя напоказ пеньки зубов.
Хамид Сулейман был добр и радушен и обращался с Юсуфом как с родным. Отправляясь дальше, дядя Азиз что-то сказал ему о Юсуфе — Юсуф видел, как они разговаривали, поглядывая в его сторону. Ему дядя ничего не объяснил, лишь похлопал по затылку и велел оставаться здесь, у Хамида. Юсуф смотрел вслед каравану со смешанными чувствами: хорошо, что избавился от грозного Мохаммеда Абдаллы, но, с другой стороны, он уже предвкушал путешествие к озерам в глубине материка — именно туда направлялся караван. И почему-то он чувствовал себя своим в компании парий-носильщиков, с восторгом слушал бесконечные рассказы и непристойные шутки.
Жена Хамида, Маймуна, тоже была родом с побережья, но ее родина, остров Ламу, находилась дальше на север от Момбасы. Ее речь заметно отличалась: Маймуна уверяла, что на Ламу говорят самым чистым суахили, такого больше не встретишь на побережье — кисуахили асли
