Возрождение, 1927. 20 янв.
РГАЛИ. Ф. 1115. Оп. 2. Ед. хр. 35.
Эфрон А. Страницы былого // Звезда, 1975. № 6. С. 185.
Цит. по: Письма М. И. Цветаевой к Л. Е. Чириковой-Шнитниковой. М., 1997. С. 69.
РГАЛИ. Ф. 1117. Оп. 1. Ед. хр. 63. Л. 23.
Печ. по: Чириков Е. В царстве сказок: (Приключения маленького путешественника). СПб.; М., 1912. 119, [1] с., ил.
Милым деткам… — Чириков посвятил эту книгу своим сыновьям: Евгению (которого поначалу предполагалось назвать Романом) и Георгию (всего в семье было пятеро детей — еще три дочери: Новелла, Людмила и Валентина). О чудесном спасении от расстрела красными и трагической судьбе Евгения (он потерял ногу) во время гражданской войны Чириков рассказал в главе «Нечаянная радость» своих воспоминаний «На путях жизни и творчества»: «<…> сын наш, студент Новочеркасского политехникума, Евгений, ушедший под знамя генерала Корнилова, при отступлении потерявшей вождя армии (имеются в виду события апреля 1918 г., когда Добровольческая армия пыталась овладеть Екатеринодаром, но была разгромлена. — М.М.), был брошен на одной из попутных станиц» (Лица: Биогр. альм. Вып. 3. СПб.; М., 1993. С. 390). Спасти Евгения удалось только при помощи возвратившихся за ранеными «дроздовцев» (белогвардейские части, воевавшие под командованием командира дивизии М. Г. Дроздовского).
Подволока — место между накатом и кровлей, чердак.
Вспомнил я про «Сестрицу Аленушку и про братца Иванушку»… — Чириков называет известную русскую народную сказку.
…идет большой Белый гриб… — К грибам как действующим лицам Чириков, по-видимому, питал особое пристрастие. Почти одновременно с публикуемой сказкой он работал над пьесой «Лесные тайны», где действуют весьма сходные персонажи, по поводу которых он откровенно высказался 13 июня 1910 г. в письме к А. С. Суворину, в чьем театре должна была осуществиться ее постановка: «Вот чего мне не хочется уступать, так это грибов. Не помню, чтобы грибы действовали в „Шантеклере“ (шуточная пьеса Э. Ростана, где действующими лицами являются обитатели птичьего двора. — М.М.). Но если это и так — пусть: в общей картине опустошения леса, богатства лесного населения и вообще разрушения старого — грибы мне очень важны! Врывается в старую жизнь новое, и вот трагедия: Леший и Яга бессильны помочь, ибо и сами должны бежать. Жалоба грибов даст соответствующее настроение зрителю. Если и будет сходство со сценой из Шантеклера, так ведь чисто внешнее, а не внутреннее» (РГАЛИ. Ф. 459. Оп. 1. Ед. хр. 4637).
Но тут вошел Леший с Бабой-Ягой… — В процитированном выше письме Чириков обрисовал и характер Бабы-Яги: «Баба-Яга груба, но такой она ведь всегда изображается в сказках: злая, противная старуха».
Почему все здесь черное? — Обилие черного цвета в данной главе не случайно. В славянской мифологии черный цвет соотносится с местом пребывания нечистой силы: в черной воде обитают водяные, владеющие черными животными, и т. д.
Передний угол — в русской избе почетный, красный, где висят образа.
Подрез — железные полосы, закрепленные на полозьях саней.
Печ. по: Чириков Е. Ранние всходы. М., 1918. С. 148–168. Рассказ был переиздан в Советском Союзе отд. изд. (М.; Л., 1928).
В несколько измененном виде — с экспозицией и финалом — рассказ публиковался также под загл. «Утро жизни» (Земля: Сб. 8. СПб., 1911). В нем выросшая Дуняша, ставшая «мадам», в вагоне поезда, задремав, вспоминает свое деревенское детство. И ее внутренний монолог сливается с голосом автора:
«Всякий раз, когда, вырвавшись из города, я увижу вдруг в раскрытое окно вагона простор полей, золотистое море волнующейся под ветром ржи, яркую мягкую зелень лугов, горсточку домиков с соломенными крышами, брошенную кем-то по склону оврага, а в глубине оврага — сверкающую на солнышке извилистую речонку, — моею душою внезапно овладевает острая радость. Грудь жадно пьет воздух полей, пропитанных дыханием теплой цветущей земли, тревожно стучит сердце, кровь бьет в висках, щеки вспыхивают, — и мне хочется громко смеяться, кому-то помахать шелковым платочком и закричать:
— Здравствуйте!..
Кому?.. Не знаю… Может быть, золотой ржи, зеленым лугам, синему лесу, кружащемуся в высоте ястребу, игрушечным домикам с соломенными крышами… и тем, кто живет в них…
Поезд мчится под уклон. Бегут мимо лужки, овражки, деревеньки с белыми колокольнями, мосточки с ручьями, белые березы с шатрами из нависших ветвей… А я подставляю встречному ветру лицо и думаю: „Ах, как хорошо было бы сбросить с себя все путы, связывающие тело с головы до пяток, выпрыгнуть из окна и с распущенными волосами, в одной рубашке, побежать по зеленому лугу с синими, белыми и пунцовыми цветами, по холмикам, по буеракам; скатиться кубарем по косогору к самой речке, замутить ее прозрачность босыми ногами… Или помчаться вихрем в далекий лес, подышать там смолой и гниющей листвою, покричать „ау!“, попугать птиц звонкой песней… Или спрятаться в высоких ржаных хлебах, полежать на спине, посмотреть на голубое небо, на белоснежные застывшие облака, послушать, как перекликаются перепела и кузнечики…“
Земля, мать моя! Мне хочется упасть на твою теплую зеленую грудь и плакать от печали и радости…
Отчего?..
Может быть, в душе моей звучит эхо далекого утра жизни, когда я свободна, как ветерок в поле, бегала босая, в одной рубашонке, с непокрытой головой по родным нивам, бултыхаясь, как утенок, в родной речке, собирала по лугам кислый щавель, искала в сумраке леса грибы, прислушивалась к жалобной песне одинокой кукушки, спала на снопах сжатого хлеба, кувыркалась в душистом сене, ползала по траве, отыскивая спелую душистую землянику…
Не потому ли мне так сладостно дыхание земли, будь то аромат дикой клубники или резкий запах парного навоза?..»
Заканчивается рассказ следующей сценой:
«— Мадам!..
Раскрываю глаза и не понимаю, кто это — мадам?..
Ведь я — маленькая, счастливая девочка, зовут меня „Дунюшкой“, ранним летним утром, босая, в одной рубашонке, стою я около плетня на огороде и смотрю, как мохнатый кургузый шмель вьется и гудит, как далекий пароход, над склонившим желтую голову подсолнечником… А милый дедушка скрипит журавлем колодца и кричит:
— Иди, Дунюшка, рассаду поливать!..
— Ваш билет!..
„…Ах, так это я — мадам!“
Долго ищу билет. Кондуктор стоит с протянутой рукой… Исчезло прясло, росистая травка, подсолнечник, шмель… и нет милого дедушки… Как дым из трубы паровоза, улетел и рассеялся волшебный сон… Показал кусочек далекого-далекого утра моей жизни в ярком блеске горячего солнца, в зеленых одеждах цветущей земли, в голубом покрывале небесной синевы, — и исчез…
Я потеряла билет… Не могу найти… Роюсь в сумке, а в памяти стоит, как живой, дедушка, укоризненно качает головой и шепчет: „Эх ты, Дунюшка, Дунюшка! Зачем ты — мадам?..“»
Сурик — красно-оранжевая или красно-коричневая краска.
Костык — род широкого шила, поясной крючок. Используется при изготовлении лаптей.
Подожок, подог — палочка, тросточка для ходьбы.
Играют в ямки… — Игра, при которой игроки стоят с клюками вокруг ямки, каждый при своей лунке, не давая загонщику вогнать деревянный шар или большой мяч в касло (ямку); если же при отбое шара загонщик угодит своей шаровкой (клюкой) в пустую лунку, то прозевавший идет загонять.
Лыко — кусок коры молодой липы, ивы, вяза и некоторых других деревьев лиственных пород вместе с волокнистой внутренней частью, разделяемый на слои и узкие полосы.
Клеть — кладовая (при избе или в отдельной постройке).
Бова — народная сказка о Бове-Королевиче.
Нанишом — искаж.: нагишом.
Шабры — соседи.
Конник — лавка, ларь для спанья с подъемной крышкой.
