Но даже этого оказалось мало. В конце декабря плебейский трибун Луций Клодий, человек Антония, ввел lex Clodia, по которому все женщины, сами распоряжавшиеся своими деньгами, тоже обязывались уплатить государству эквивалент своего годового дохода.
Это очень не понравилось Гортензии. Вдова Цепиона, сводного брата Катона, и мать единственной дочери Цепиона, вышедшей замуж за сына Агенобарба, она унаследовала от отца намного больший талант к риторическому оснащению речи, чем ее брат, попавший в проскрипционные списки только за то, что предложил Македонию Бруту. С вдовой Цицерона Теренцией и большой группой женщин, включавшей Марцию, Помпонию, Фабию (бывшую старшую весталку) и Кальпурнию, Гортензия поднялась на ростру. Там эти женщины встали — в кольчугах, в шлемах, со щитами, поставленными у ног, и с мечами в руках. Небывалое зрелище! К ростре стекся весь Форум, много мужчин, но больше женщин всех слоев. Пришли даже профессиональные шлюхи, сильно накрашенные, в огненно-красных тогах и немыслимых париках.
— Я — римская гражданка! — крикнула Гортензия голосом, слышным даже в Жемчужном портике. — И еще я женщина! Женщина первого класса! А что это значит? Это значит, что я ложусь на брачное ложе девственницей, а потом становлюсь рабыней своего мужа! Который может казнить меня за нецеломудрие, но я не могу упрекнуть его за секс с другими женщинами… или мужчинами, если мне совершенно не повезет! А если я овдовею, с моей стороны считается неприличным искать себе новую партию. Я не могу опять выйти замуж. И потому должна зависеть от милости моей семьи, просить, чтобы она приютила меня, ибо по закону lex Voconia я не могу унаследовать что-либо от родителей, а если мой муж захочет растратить мое приданое, мне очень трудно в этом ему помешать!
Бу-у-ум! Она ударила мечом по щиту. Толпа подпрыгнула от неожиданности.
— Вот удел женщин первого класса! Но что изменилось бы, если бы я была женщиной низшего класса или вообще не принадлежала бы ни к одному из них? Я все равно оставалась бы гражданкой Рима! Я все равно девственницей легла бы на ложе мужа, а потом все равно стала бы его рабой! Я все равно зависела бы от милости своей семьи, овдовев. Но по крайней мере, у меня была бы возможность выбрать себе профессию, что-то производить или продавать. Я могла бы сама зарабатывать себе на жизнь, как художница, краснодеревщица, знахарка или травница. Я могла бы торговать овощами с моего огорода или курами из моего птичника. Если бы я захотела, я могла бы продавать свое тело как проститутка. Я могла бы немного откладывать из своего заработка себе на старость!
Бу-у-ум! На этот раз все мечи на ростре ударили по щитам. Женская часть аудитории пришла в восторг, мужчины возмутились.
— Поэтому, как римская гражданка и женщина, я чувствую себя вправе выразить возмущение от имени всех гражданок Рима, которые имеют любой вид дохода и право им распоряжаться. Я стою здесь от имени женщин моего собственного, первого класса, получающих доход с приданого или небольшого наследства. А также от имени всех женщин низших классов или вообще не принадлежащих ни к какому из них, которые получают доход от продажи яиц, овощей, картин, от каких-то ремесел, проституции и т. д. и т. п. Ибо всех нас теперь обязывают отдать свой годовой доход, чтобы финансировать безумства римских мужчин! Когда я говорю «безумства», я имею в виду безумства.
Бум, бум, бум! На этот раз к ударам мечей о щиты присоединились топот множества женских ног и какофония цимбал шлюх. Все это длилось и длилось. Завсегдатаями Форума все больше и больше овладевал гнев, они ворчали и трясли кулаками.
Гортензия подняла вверх меч и покрутила им над головой.
— Голосуют ли гражданки Рима? — во весь голос крикнула она. — Выбираем ли мы магистратов? Голосуем ли мы за или против законов? Есть ли у нас шанс проголосовать против этого позорного lex Clodia, по которому мы должны отдать годовой доход в казну? Нет, у нас нет шанса проголосовать против этого безумия! Безумия, которое родилось в головах троицы самодовольных, привилегированных полоумных мужчин! Марка Антония, Цезаря Октавиана и Марка Лепида! Если Рим хочет брать с нас налог, тогда Рим должен разрешить нам голосовать за магистратов, голосовать за или против законов!
Снова вверх взметнулся меч, на этот раз к нему присоединились мечи остальных женщин, стоящих на ростре. Радостные вопли женщин из толпы перекрыли гневные выкрики завсегдатаев Форума.
— Интересно, как эти идиоты, которые правят Римом, будут собирать этот крайне несправедливый налог? Мужчин пяти классов регистрируют цензоры, их доходы записываются! Но нас, римских гражданок, нет ни в одном списке, ведь так? Так как же эти идиоты, которые правят Римом, будут определять наши доходы? Может быть, какой-нибудь глупый агент казны подойдет к бедной старушке на рынке, продающей свои вышивки, или фитили для ламп, или яйца, и спросит ее, сколько она зарабатывает за год? Или, что еще хуже, произвольно решит, сколько она зарабатывает, и при этом окажется типом, фанатично ненавидящим женщин? Допустим ли мы, чтобы нас травили, запугивали, били дубинками? Допустим?
— Нет! — вырвалось из нескольких тысяч женских глоток. — Нет, нет!
Мужские глотки на этот раз не издали ни звука. До завсегдатаев Форума вдруг дошло, что их мало.
— Конечно нет! Все мы, стоящие на ростре, вдовы. Среди нас вдова Цезаря, вдова Катона, вдова Цицерона! Разве Цезарь брал налоги с женщин? А Катон? А Цицерон? Нет, не брали! Цицерон, Катон и Цезарь понимали, что у женщины нет права голоса! Единственное право, которое дал нам закон, — это иметь немного своих собственных денег, освобожденных от всех налогов, а теперь lex Clodia собирается лишить нас и этого! Но мы отказываемся платить этот налог! Ни одного сестерция казна от нас не получит! Пока мы не получим других прав — права голосовать, права сидеть в сенате, права быть избранными в магистраты!
Голос ее утонул в громе аплодисментов.
— А как быть с Фульвией, женой триумвира Марка Антония? — прогремела Гортензия, заметив, что чуть ли не вся коллегия ликторов, энергично расталкивая толпу, пробирается к ростре. — Фульвия самая богатая женщина в Риме и распоряжается своими деньгами! Но будет ли она платить этот налог? Нет! Нет, она не будет! Почему? Потому что она дала Риму семерых детей! И добавлю, от троих самых достойных порицания негодяев, когда-либо взбиравшихся на ростру или на женщину! В то время как мы, которые чтим mos maiorum и остаемся вдовами, должны платить!
Гортензия подошла к краю ростры и поглядела на ликторов, приближающихся к первому ряду толпы.
— Не вздумайте даже пытаться арестовать нас! — рявкнула она. — Возвращайтесь к вашим хозяевам и передайте им от дочери Квинта Гортензия, что женщины Рима — sui iuris от самых высших до самых низших — не будут платить этот налог! Не будут платить! Убирайтесь, кыш, кыш!
— Кыш! Кыш! — подхватили внизу женские голоса.
— Я занесу эту свинью в списки! Я запишу их всех! — рычал Антоний, задыхаясь от ярости.
— Ты не сделаешь этого! — огрызнулся Лепид. — Ты ничего не сделаешь!
— И ничего не скажешь! — прикрикнул Октавиан.
На следующий день красный от стыда Луций Клодий созвал Плебейское собрание, чтобы отозвать свой закон и внести новый, который обязывал всех sui iuris женщин в Риме, включая Фульвию, платить в казну одну тридцатую часть своего дохода. Принять его приняли, но в силу он не вошел.
XII
ВОСТОЧНАЯ ЧАСТЬ АДРИАТИКИ
Январь — декабрь 43 г. до P. X
Третьего января, после тяжелого зимнего перехода через Кандавские горы, Брут и его небольшая армия подошли к Диррахию. Изгнанный из Салоны Марком Антонием губернатор Иллирии Публий Ватиний занимал с одним легионом лагерь на Петре. Брут через один из многих фортов ввел свое войско в циркумвалляционную линию, построенную пять лет назад, когда Цезарь и Помпей Великий вели там осадные действия друг против друга. Но в действиях Брута не было необходимости. Не прошло и четырех дней, как солдаты Ватиния открыли ворота своего лагеря и перешли к Бруту. Их командир Ватиний, сказали они, уже вернулся в Иллирию.
И под рукой Брута внезапно оказались три легиона и двести кавалеристов! Меньше кого бы то ни было умевший командовать войском, он был весьма удивлен. Однако он понимал, что пятнадцати тысячам солдат требуется снабженец, чтобы кормить их и вооружать. Поэтому он написал своему старому другу, банкиру Гаю Флавию Гемициллу, который служил еще у Помпея Великого: не послужит ли он и Марку Бруту? Затем новоявленный военачальник решил пойти на юг к Аполлонии, где сидел официальный губернатор Македонии Гай Антоний.
И тут прямо с неба посыпались деньги! Сначала прибыл квестор провинции Азия, молодой Лентул Спинтер, который вез в казну дань, собранную с этой провинции. Не будучи поклонником Марка Антония, Спинтер тут же передал деньги Бруту и возвратился к своему начальнику Гаю Требонию, чтобы рассказать ему, что освободители не собираются сдаваться. Не успел Спинтер уехать, как квестор Сирии Гай Антистий Вет прибыл по дороге в Рим с данью от Сирии. Он тоже передал деньги Бруту и решил остаться — кто знает, что будет в Сирии? В Македонии гораздо лучше.
