Даже злейшие враги не могли отрицать, что король английский Карл I принял смерть с величайшим достоинством. Палач ударил мастерски, всего один раз, и толпа издала звучный стон, словно вдруг осознала ужас содеянного. Может статься, что, когда палач воздел отсеченную голову, не только сэр Джулиус Дукет сказал про себя: «Король умер. Да здравствует король!»
А два дня спустя сэру Джулиусу Дукету нанесла визит Джейн Уилер. Представленный ею документ был исчерпывающе ясен. В нем говорилось, что некий морской капитан Орландо Барникель завещал ей сундук с сокровищем, который был оставлен на хранение его отцу, олдермену Дукету. Приводилось и точное описание сундука. Ошибки быть не могло. И что, во имя неба, ему делать? Ошеломленно взирая на Джейн, Джулиус совершенно растерялся.
Да был ли еще в погребе старый сундук со взломанными замками? Он не помнил. А что с самим сокровищем? Осталось около половины, но кто мог знать, какие нужды возникнут в грядущие неспокойные годы? Может, отдать ей часть и сказать, что он вынул все из сундука, чтобы легче было спрятать? Поверит ли она? Наверное, нет. И кликнет людей разобраться в его делишках. А те сочтут старинные монеты не отцовскими, а капитанскими. Его объявят вором.
Морской капитан! Джулиус отлично знал, какого рода субъект оставил сокровище этой почтенной с виду вдове. Мавр. Пират. Так или иначе, деньги краденые. Но если он так скажет, то тем распишется в своей осведомленности. И почему, почему должна эта женщина, подруга Доггета и проклятых Карпентеров, получить деньги, которых подобные люди ни в коем случае не заслуживали и еще могли понадобиться роялистам? Такое дело не было правым и не служило Божьей цели. Разве не знал он сызмальства, что именно Дукеты избраны Богом и призваны исполнять Его волю, а все это отребье проклято? Нет, это будет слишком несправедливо. И потому он мрачно покачал головой:
– Боюсь, госпожа Уилер, что этот документ – подделка. Я просмотрю отцовские записи. Если вы найдете этот сундук, то он, разумеется, ваш. Но вынужден вас огорчить: я никогда его не видел. Разве что он в Боктоне, – добавил он, осененный вдохновением. – Но в этом случае вам все равно придется спрашивать у круглоголовых.
Джейн пристально посмотрела на него, затем весьма хладнокровно произнесла:
– Вы лжете.
Взбешенный, сэр Джулиус велел ей удалиться.
– Никто еще не говорил мне таких вещей! – вспылил он.
Однако поздно ночью, когда весь дом уснул, он спустился в погреб, отыскал старый сундук, разломал его, спалил в камине, а железные части выгреб из золы и на рассвете закопал. И понадеялся на том откреститься от этой истории.
Но не вышло. Через неделю Джейн вернулась.
– Гидеон обыскал Боктон. Там в жизни не видели этого сундука. Что вы с ним сделали? – На заверения в том, что он ничего не знает, она лишь гневно фыркнула. – Еще пожалеете, – посулила она.
Джейн была верна слову. Она донимала его снова и снова. Наняла адвоката, тот ему написал. Потребовала обыска, в котором Джулиус с негодованием отказал. Так прошел год. И другой. Но она не унималась.
Да, размышляла Марта, Господь благословил ее радостным возвращением! Какое счастье было воссоединиться с Гидеоном, его семьей, с дражайшей миссис Уилер и, разумеется, с ее мужем! Она искренне сожалела, что не прислушалась к настойчивым письмам Гидеона и не приехала раньше. Но главным было то, что теперь, по словам Гидеона, ей стало возможно осуществить свою давнишнюю мечту, причем в старой Англии – быть может, даже вернее, чем в Массачусетсе.
По правде сказать, Марта немного разочаровалась в последнем. Будучи там, она едва ли признавалась в этом себе, но с миссис Уилер поделилась бедой: «В Новой Англии возникли ростки вероотступничества». Даже в Бостоне и Плимуте! Когда же миссис Уилер деликатно осведомилась, что именно сбивало колонистов с праведного пути, Марта ответила не задумываясь: «Треска. Рыба отвратила людей от Господа».
Улов на побережье Новой Англии оказался небывалым и превзошел самые дикие мечты поселенцев. «Рыбы столько, – твердили они, – что можно чуть ли не по воде ходить». Массачусетские рыбаки ежегодно переправляли в Англию от трети до полумиллиона бочек рыбы.
– Бог даровал им изобилие, и они решили, что больше не нуждаются в Нем, – посетовала Марта. – Они созидают сокровище на земле, а не на небесах.
Действительно, все большая зажиточность жителей побережья и столь же светлые перспективы, открывшиеся перед фермерами и трапперами, которые осваивали огромные участки во внутренних областях страны, коварно наполнили скверной сердца. В колонии едва ли осталась хотя бы одна непострадавшая церковь.
– Они говорят о Боге, но думают о деньгах, – скорбно признала Марта.
А некоторые рыбаки и этим не утруждались. Она не могла ни забыть, ни до конца простить старшего сына Доггета, который, будучи ныне морским капитаном со средствами, набросился на нее с криком: «Черт бы тебя побрал, женщина! Я приехал ловить рыбу, а не молиться!»
В двойственности, которую приобретала Массачусетская колония, не было вины ни губернатора Уинтропа, ни праведных мужчин и женщин из конгрегаций: с тех самых пор протестантизму и деньгам предстояло шагать рука об руку по обетованной земле Новой Англии.
И в таких расстроенных чувствах три года назад Марта получила призывное письмо от Гидеона. Тот обещал, что со смертью короля святые и Кромвель установят новый порядок, достойный ее. «Ты нужна здесь, – гласило письмо. – И твой супруг, – продолжал Гидеон, – чрезвычайно нуждается в твоем моральном наставничестве». Она же все равно колебалась полтора года, пока в конце концов, после усердных молитв, не решила вернуться. С собой она взяла младшего сына Доггета, который не сумел получить гражданство в Массачусетсе и возлагал теперь надежды на Лондон, а также собственную дочь, ибо Марта боялась, что та соблазнится браком с мужчиной пусть и праведным, но все-таки, по мнению женщины, праведным недостаточно.
Марта угодила в незнакомую Англию. После казни короля строй разительно изменился. Палату лордов упразднили. Страна называлась не королевством, а Содружеством Англии, которым правила палата общин. Порядок казался непоколебимым. Кромвель, новый лорд-генерал, с каждым годом входил во все большую силу. Старший сын казненного короля, объявивший себя Карлом II и попытавшийся двинуть на Английское королевство шотландскую армию, был наголову разгромлен вместе с последней. Теперь он без всякой пользы проживал за границей. Кромвель разбил и мятежных ирландцев, полностью их подчинив. Говорили, что он пролил много ирландской крови. «Но они же паписты, – заметила Марта. – Наверное, это было необходимо». Кромвель подмял под каблук даже левеллеров в собственной армии. Содружество Англии находилось в полном порядке, готовое воспринять Закон Божий.
Конечно, дел оставалось много. Сверкающий град не построишь за день. Марту огорчило смятение, в котором пребывали иные лондонские церкви. Причина заключалась в единственной слабости Кромвеля: его религиозной терпимости. «Многим было бы и под епископом хорошо, и под пресвитерианами, и под кем угодно еще», – резко осудила она. Не столь благочестив, как ей мечталось, оказался и народ. Обеспечить безупречный порядок в таком большом, как Лондон, городе было непросто. Стремилось ли общество к укреплению нравственности, располагалось оно к добру или к худу – вот что важно.
Правление святых удивило Марту. Старый город не видывал подобного за всю историю. Перемены, как обычно бывает, свершались силами активного меньшинства, но эта горстка набожных людей пользовалась широкой поддержкой. Большинство лондонцев одевались так прилично и скромно, что Марта ощутила себя в Бостоне. Строго почитался день субботний: никаких спортивных мероприятий. Косо посматривали даже на простую прогулку, если шли не в церковь. Майские деревья угодили под запрет. Судами навязывался и строгий моральный кодекс с суровыми наказаниями за крупные прегрешения и штрафами за мелкие. Перед самым приездом Марты ее собственного супруга оштрафовали на шиллинг за богохульную брань. «Поделом, муженек», – довольно сказала она. Но больше всего ей понравилось то, что балаганы, закрытые в начале войны, теперь заколотили и приказали впредь не открывать. «Во всем Лондоне – и ни одной пьесы, – улыбнулась она. – Слава богу!»
Она смиренно радовалась благословению, сошедшему на нее и родню: они пребывали в здравии и благочестии. Все дочери Гидеона благополучно повыходили замуж – даже Персеверанс нашла себе мужа достойного, хотя и молчуна. Что касалось юного Обиджойфула, то его вдумчивая, но любящая натура всегда служила для Марты источником вдохновения.
– Ты станешь отличным резчиком, ибо будешь трудиться во славу Божью, – говаривала она.
Предметом легкого беспокойства было благополучие ее мужа. В своих письмах Гидеон столь пылко заклинал ее принять участие в наставлении Доггета, что через день после приезда она отвела его в сторону и спросила, о чем шла речь. В чем бы ни заключалось дело, Гидеон откровенно смутился и начал вилять.
