Через пятнадцать лет после этого на Руси убивали немцев лишь за то, что они — немцы. Но теперь уже были люди — единицы, — сущая горстка, объявившие всем: "Мы ничего не можем поделать с тем, что произошло. Но мы, как частные лица, смеем лично не уважать Государство, идущее на такой шаг!
Минуло еще пятнадцать годков и в Ливонии малышей учили убивать иноверцев — походя, как в игре. Но делали сие — как бы исподтишка, опасаясь осуждения общества. Мир же зачитывался трудами Дидро и Руссо. И Жизнь Человеческая впервые стала "Священной". Увы, пока только лишь на бумаге…
Еще через пятнадцать лет католических девочек в центре Европы угоняли в протестантское рабство и это воспринималось в порядке вещей. Но малейшее сочувствие к их судьбе сразу же нашло понимание — пока, к сожалению, в высших кругах. Но этого было достаточно, чтоб впервые возникло требование о безусловном запрещении Рабства!
Затем по Польше прокатились "погромы". В сущности — детские шалости в сравнении с тем, что делали кальвинисты. Но — впервые в Истории культурные и образованные люди всех наций единогласно "прокляли погромщиков"! Впервые целая страна была осуждена международным судом. Международный суд впервые сказал: "Польша будет разделена и разъята на части за нарочную государственную политику к Инородцам, да Иноверцам!
И прочие Государства задумались. Вообразите себе — по всему миру, — и в "просвещенной" Великобритании (подавлявшей ирландские бунты), и в "дикой" Османской Империи (угнетающей вообще всех!) появились Законы, спасительные для меньшинств!
Прошло еще лет пятнадцать… Завершилась самая страшная из всех Войн, когда-либо пережитых человечеством. И впервые возник Международный Процесс, на коем судили — и Победителей. За бесчеловечное отношение к побежденным.
Нет, в Вене так и не осудили, не посадили, и не повесили никого из "военных преступников". Просто весь мир, наконец, уяснил для себя — даже на Войне, даже там — есть границы дозволенного!
Прошло без малого — лишь сто лет. Сто лет, перевернувших весь мир. За сей век мы дальше ушли от того Зверя, что рычит в каждом из нас, чем за всю историю человечества! Я не знаю — что, не знаю — как это выразить, но… Как будто мы сделали шаг и приблизились к Господу! И от этого — все мы стали чище, и лучше…
Я часто разговариваю с моею сестрой и из первых рук доложу, — она сама себе Судия. Люди же — Простили ее. И в сием — больший смысл, чем сие можно представить.
Господа, четверть века мы не знаем войн и насилий! Четверть века продолжается мир — самый долгий и благодатный из тех, кои знает История. И сие — славный знак!
Ежели на то — Воля Божия, Девятнадцатый Век станет веком всеобщего примирения и Прощения, а Двадцатый грядет Царством Божиим!
В 1809 году в Париже мы основали Ложу "Amis Reunis", провозгласив ее Целью — "Мир и Всеобщее Дружество на Земле.
Мы сказали друг другу:
"Много Крови пролилось за Историю. Много Обид, Насилия и Жестокостей обращают нас во Врагов. Но…
Возьмемся за Руки, Друзья! Ибо сие — первое, что мы можем сделать, чтоб Воссоединиться!"
Среди нас были литовцы. Не смею называть их имен — "Amis Reunis" почитается лютеранскою Ложею, но…
Когда католики заняли Литву и Курляндию, литовцы сии, как могли, воздействовали на литовское народное мнение и в Литве не было массового истребления протестантов. Когда мы перешли в контрнаступление, массовые казни католиков миновали Литву, — тут уж постарались мои лютеранские друзья по "Реунис.
На Венском Конгрессе я встретил литовскую делегацию, и, подойдя к ним, протянул мою руку, сказав:
— Спасибо Вам, Братья мои, что пощадили Вы единоверцев моих в начале Нашествия. Дружбы сией я — не забуду!
Средь литовцев все — заклятые враги дома Бенкендорфов, а мы — клялись в Мести почти что ко всем литовцам той делегации. Но…
В тот день престарелый Князь Радзивилл вышел из рядов своей свиты, пожал руку мою, поклонился и произнес:
— Спасибо Вам, Братья наши, за то что пощадили вы наш народ… Путь начинается с первого шага, а дружба с рукопожатия. У нас есть общий враг не пора ли забыть древнюю свару?!
Через неделю мы в присутствии русской, прусской, английской, австрийской, французской, голландской и шведской комиссий провели наконец "вечную границу" меж Литвою и Латвией. (Верней, была подтверждена историческая граница меж "Литвою" и "Орденом".)
Прошло четверть века. Тяжко рубцуются старые раны. Но вот уже десять лет, как в приграничных областях Литвы и Курляндии люди женятся меж собой, а латыши и литовцы зовут себя "сродниками".
Придет день и моя Родина станет Свободной. Так вот — в тот же день мы сделаем все, чтоб Свободу сию получила кроме нас и Литва, а литовцы, надеюсь, помогут отстоять нам наши Права!
"AMIS REUNIS".
Из первых рук доложу: в Курляндии были физически истреблены все протестанты. Все — до единого.
Как я уже доложил, — в Литве протестантские дети и женщины (после естественных изнасилований — разумеется) "стали рабами" католиков, но им сохранили жизнь. Невольно напрашивается параллель с Эстонией — там католики "ущемлены в правах", но "смеют жить". В отличие от нашего края. Из того по народному мнению: "литовцы хорошо выказали себя" и "невиновны во всех этих ужасах.
Массовые экзекуции прокатились лишь по Курляндии, да Северной Польше, окончательно ставшей после этого — Пруссией. Но речь не шла о "тотальном уничтожении". "Волчицы" начисто вырезали несчастных лишь в местах своих дислокаций.
Из всего этого — вам чуть более ясно: народ с обеих сторон рвался в драку. Народные ополчения с обеих сторон дрались так, что Кровь хлестала потоками… Осада Риги вылилась в беспримерную кровавую баню, когда стороны фактически дрались стенка на стенку!
Вот эту-то кашу и расхлебывала моя милая матушка.
Стоило пасть моему отцу, сразу же пошла буча. Немецкие родственники мои ушли на Войну, а семьи многих из них "обживали Финляндию". Латыши ж, получив полное превосходство, желали "скинуть ненавистное жидовское Иго.
Единственным, кто остановил их, был мой брат — Озоль. Брат мой, к счастию, остался мне верен:
— Против Саши я не пойду. Он — старший сын и Наследник, ему и Держать нашу Власть!
Ему говорили:
— Пока его нет — ты мог бы жить Регентом!", — на сие мой брат, по-латышски — неспешно подумавши, отвечал:
— Власть — как сладкая женщина. "Кувыркнешься" с ней один раз, а потом придет муж…
Кто ж ее — "пользованную" просто так назад-то возьмет?! И будут у меня с братом моим всякие Разбирательства… До Смерти.
И… Ежели убьет он — вы же скажете: "Поделом Узурпатору!" А ежели я: "Братоубийца!" Ведь…
Обещал я ему. Перед Господом Обещал!
И ежели и у нас — в наших краях брат покривит душой против старшего грядет Царство Антихриста!
Были люди, коим рассуждения брата моего показались дики. Они поспешили сказать, что "Власть немцев кончена!" и стали божиться, что именно они-то и убили отца моего — Карла Уллманиса. Вскоре матушка моя была "вызвана на обряд Посвященья во Власть" каких-то совершенных лунатиков.
Матушка, конечно же, отказалась и чернь стала ей угрожать. Тогда сестра моя Доротея (еще весьма слабая от ранения в руку) вызвалась "прибыть вместо нее". Латыши сочли сие знаком "раскола среди жидов" и страшно обрадовались. "Новая Власть" поспешила объявить Дашку "единственной законной Наследницей" всего состояния Карла Уллманиса и сразу же успокоилась…
В день "Помазания на трон" какого-то из латышей, Дашка по замыслу должна была лично благословить его "от лица прежней Власти". Так как она считалась "национальным Героем" и "современной воительницей", ее не слишком обыскивали и сестра пронесла в кирху двуствольный нарезной пистолет с гильзовыми патронами.
Ее, конечно, "пощупали" охранники нового "герцога" (якобы в поисках спрятанного оружия), но в лубок с раненою рукой заглянуть не додумались. Ну а, — "Дать потрогать и дать — огромная разница!
Был прохладный, ветреный день, огромное стеченье народа на площади и самозванец должен был идти снизу вверх по лестнице в кирху. Дашка же, объявив себя иудейкой, отказалась заходить в христианскую церковь и "обряд передачи Власти" решили "сотворить" на крыльце — "на глазах у народа", "на свежем воздухе.
По словам очевидцев, Дашка вдруг расчихалась и все, думая, что у нее очередной приступ "сенной болезни", отвернулись на миг, чтоб дать больной высморкаться. "Самозванец" даже захохотал, указывая на нее и говоря латышам:
— У нас была прогнившая Власть и больные Наследники. Ну да что взять с этих жидов, да жидовок!
При этом он на миг отвернулся вниз — на толпу, а потом раздался общий крик ужаса. "Самозванец" поднял голову и увидал над собой дуло Дашкиного пистолета и услышал слова:
— Тебе привет от Карлиса Уллманиса!
Грянул выстрел. На глазах всех голова "самозванца" разлетелась на части, а сестра, обернувшись, пустила вторую пулю в упор в сына несчастного — тот, не подумав, бежал со всех ног к отцу…
